И массовые празднества в России XII—XVII веков

Представления и празднества у славянских племен, заселяв­ших территорию Восточной Европы и нашей страны, как и у всех народов мира, связаны с древнейшими обрядами. И здесь изна­чальными побудительными причинами возникновения обрядов бы­ли экономические, социальные и другие условия жизни. Все обря­ды можно разделить на две большие группы: производственные и бытовые (или семейно-бытовые).

Из числа производственных обрядов у наших предков и их ближайших соседей наиболее яркими были охотничьи, скотовод­ческие и земледельческие.

Из охотничьих обрядов у народов Сибири дошли до начала нашего века торжественные похороны собак с принесением их в жертву на «медвежьем празднике». Песни, пляски, игры, сцен­ки и состязания, имевшие место на «медвежьем празднике», по мнению ученых, напоминают элементы славянской языческой тризны.

Поскольку охота на медведя не занимала видного места в до­бывающих промыслах славян, то на Руси была лишь медвежья потеха разных видов: медвежий бой, травля медведя собаками, медвежья комедия и др. Ученых медведей водили скоморохи и просто крестьяне, чаще всего на святках.

Обряды скотоводческие сохранились в очень слабой степени, о них можно судить лишь по скупым намекам. Так, в Белоруссии перед выгоном скота в поле с вечера и всю ночь женщины тайком ткали полотно шириной во всю улицу. Когда рано утром, еще до восхода солнца, начинали выгонять скот, несколько старух стелили это полотно на краю деревни через улицу, и весь скот пропускали через него; затем полотно и остатки кудели сжигали.

Обряды земледельческие сосредоточены вокруг значительных моментов в жизни землепашца — пахоты, посева, созревания хле­бов, жатвы. Обряды эти частично перешли в игры, частично, в бо­лее позднее время, смешались с христианскими.

Вот пример сохранившегося до XIX века земледельческого об­ряда.

Когда озимая рожь начинала колоситься (а это в средней по­лосе обычно бывает в начале или в середине июня), девушки и парни собирались на краю села, становились в два ряда и бра­лись за руки крестообразно. По их соединенным рукам, словно по мосту, шла маленькая девочка, украшенная разноцветными лентами. Каждая пара, которую она проходила, спешила после этого забежать вперед, поэтому мост продолжался до самой ози-

ми. Возле озими девочка соскакивала, срывала несколько коло­сьев и бежала с ними в село. По дороге ко ржи девушки пели:

Из зерна коврига,

Из полузерна пирог родися,

Родися рожь с овсом,

Живите богато,

Сын с отцом!¹

Сев, сбор урожая и обработка сельскохозяйственных продук­тов в обрядах восточных славян воспроизводились в форме песен­ных диалогов и хоровых фигур.

С момента принятия христианства на Руси служители церкви, борясь с язычеством, одновременно брали под свой контроль и народную обрядность. Церковники преобразовывали, искажали обряды, отражающие производственную деятельность людей, при­давая им мистическую, религиозную окраску.

Бытовая обрядность славян в том виде, в каком она доступ­на современному исследователю, также носит на себе следы ряда напластований: мы наблюдаем в них обрядовые действия вне-христианского характера и привнесенные церковью. Так, в сва­дебных обрядах сохранились следы обычаев умыкания жены, про­дажи невесты жениху и, наконец, более позднего обычая считаться с волей дочери. Христианская группа действий состоит из юри­дического акта, оформлявшего момент венчания, которое проис­ходило в церкви.

Выбор невесты или жениха, различные сцены семейной жизни составляли содержание многих хороводных песен. Недаром в на­роде говорили: «играть песню». Вот как выглядел разыгрываемый эпизод выбора невесты.

Девушки встают в две линии, одна против другой, так что между ними можно свободно пройти. Каждая подает стоящей на­против платок, и все поют:

Пойду, подступлю я под ваш ли город каменный, Вышибу, вышибу чеботами стену каменну, Растворю, растворю я широкие воротички, Выведу, выведу душу красну девицу...²

, Парень обходит вокруг девиц, потом проходит между ними, отбирая у них платки, берет одну из девушек и уводит.

Выбрав невесту, парень обращается с расспросами о ней к соседям. Оказывается, что «соседушки-собратушки» не хвалят ее. Тогда парень выбирает другую, которую соседи «схвалили», и благодарит их за то, что они женили его.

Древнейшие на Руси из дошедших до нашего времени народ­ных обрядов и представлений связаны также с праздниками сол-

¹ Всеволодский-Гернгросс В. История русского театра. Л.—М.,
1929, т. 1, с. 119—120.

² Морозов П. О. История русского театра. СПб., 1889, с. 20.

нечного года. Два солнцеворота, зимний и летний, делят этот на­родно-праздничный цикл на две части и служат начальными дня­ми целого ряда праздников. Многие из этих праздников сопро­вождаются обрядами театрализованного характера и имеют вид особых представлений, «игрищ», с распределением ролей и даже иногда с некоторой костюмировкой.

Первое место в ряду народных празднеств этого цикла у сла­вян занимают святки и колядки (в честь бога плодородия Свято-вита и бога солнца Коляды) и масленица. Как в Древней Греции Дионисийские игры послужили зародышем народного театра, так в средневековой Западной Европе и у нас на Руси преимущест­венно из святочных игр выделились и развились элементы народ­ных представлений. Первичной формой театрализации было ря­женье, а за ним последовал диалог, дошедший до нас благодаря песням и причитаниям.

Обычными и наиболее распространенными у нас типами ряже­нья были фигуры животных-—волков, лисиц, журавлей, медведя и козы. Часто мужчины рядились женщинами и наоборот. Ряди­лись и разбойниками или цыганами. Иногда ряженых называли окрутниками — от слова окрутиться (какой-нибудь одеждой), т. е. перерядиться. Чаще всего ряженые разыгрывали небольшие сцен­ки незатейливого содержания. Представление заканчивалось хо­ровой песней.

В Новгородской области ряженые назывались кудесниками, а их шутки и представления — кудесами.

Еще в середине прошлого века в Архангельской области «во­дили барина», т. е. ходили из дома в дом, разыгрывая комиче­скую бытовую сценку. Действующими лицами в этом представле­нии, дававшемся на вечеринках, были барин, купчина (он же и палач), свита купчины, состоящая из «жеребца», «быка» и «уди­вительных людей» (всю эту свиту изображали мальчишки, выма­занные сажей). В представлении также участвовали «просители» и «ответчики» в разных шутовских нарядах.

После небольшого вступления начиналась комедь. Начиналась она с обращения барина: «Здравствуйте, миряне! Все ли у вас ладно, нет ли ссор каких? Барин разберет». Подходили истцы и ответчики, шел шутовской суд. Виновных барин отсылал к па­лачу, который бил их ременкой с разными прибаутками. После суда барин обращался к купчине с вопросом: «Нет ли продажно­го жеребца?» — «Есть»,—■ говорил купчина. «Дорог ли?» — «Сто рублей деньгами, сорок амбаров сушеных тараканов» и т. д. Представление заканчивалось хоровой песней, во время кото­рой «панья» ходила по комнате, взявшись руками за концы платка.

Это игрище представляло собой не что иное, как вариант свя­точной (детской) игры в «царя», где выбранный царь также тво­рит суд и расправу и дает своим слугам разные шутовские при­казания. Нередко это носит не просто шутовской, а и сатирический характер.

Из диалогов и шуточных сцен, которые входили в святочные игры, можно отметить дошедший до XIX века разговор доктора с больным:

— Ты кто?

— Я доктор-лекарь, из-под каменного моста черт-аптекарь. Ко мне прихо­
дят на ногах, а увозят на санях... Что у тебя болит?

— Виски.

— Сожать твои виски в тиски, голову сделать лепешкой, приложить пла­
стырю немножко, рюмку водки поднести да по затылку поленом огрести...¹

Носителями комизма в этих веселых сценках чаще всего яв­лялись «дубоватые» мужики, сварливые бабы, всевозможные «ду­рацкие» персонажи; эти маски давали возможность нарисовать сатирическую жизненную картинку, свидетельствующую об отно­шениях между власть имущими и простонародьем. Подобные же игры и представления приурочивались и к масленице —праздни­ку, который имеет много общего со святками.

Масленичные празднества состояли из трех моментов: «позыва-ния» (или «покликания») масленицы, собственно празднования и проводов.

Наибольший интерес представляют собой «Проводы Маслени­цы». Обычно для этого устраивались «поезда» из подвод. Оформ­ление таких поездов в каждой местности было разное. В Ярослав­ской губернии, например, на каждую лошадь сажали вершника (верхового), в рубище и выпачканного сажей. Один вершник держал большой кнут, другой — метлу и т. д. На шею, на рука­ва-— везде им привязывались коровьи колокольчики и разные по­гремушки.

.На одной из подвод устраивалась рогатая кибитка, увешан­ная вениками, в которую сажали пьяного человека, облитого пи­вом, запачканного сажей и в рубище. Около него стоял бочонок с пивом, напротив — сундук со съестными припасами. Этот чело­век и изображал собой Масленицу. Весь поезд означал, что Мас­леница едет домой.

Свита упрашивала Масленицу погостить хоть один денек. Но Масленица не соглашалась, говоря, что ей нужно ехать в Ростов на ярмарку, и поезд уезжал в другое селение...

В некоторых селениях, помимо поезда из подвод, на маслени­цу «водили кобылу», т. е. делали «коня» и с ним ходили по де­ревне.

Другим масленичным обрядом была игра «в городок». Этой игре принято придавать символическое значение и понимать ее как обрядовое воспроизведение борьбы весны с зимой.

На Украине и в Белоруссии существовал обычай «волочить колодку» или «колодия». «Колодия» изображал ряженый маль­чик. Колодка же —это полено, которое привязывали парню к но­гам и так заставляли его ходить в наказание за то, что он не женился. Местами колодку рядили. Крестьяне говорили: в поне-

Морозов П. О. История русского театра. СПб., 1889, с. 10.

дельник колодка родилась, во вторник крестилась, в среду справ­ляют крестины, в четверг она умирает, в пятницу ее хоронят, а в субботу плачут.

Колодка приводит нас к новому, по сравнению со святочным, обрядовому приему, а именно к изготовлению чучела. Чучело ча­ше всего делалось из соломы, иногда из дерева. Изображало оно Масленицу в виде женщины или мужчины.

Иногда провожавшие Масленицу делились на два хора и вы­ступали с песнями. Первый хор пел:

Масленка, бастенка, Широкая масленка,

Ой, ладушки-ладу,

Широкая масленка! Блинами богатая, Пивом тароватая,

Ой, ладушки-ладу,

Пивом тароватая! Пошто села в сани, Не гуляешь с нами?

Ой, ладушки-ладу,

Не гуляешь с нами?

Второй хор подхватывал: i

Масленка, масленка, Погулёна масленка!

Ой, ладушки-ладу,

Погулёна масленка! Гостья погостилася, С зимушкой простилися,

Ой, ладушки-ладу,

С зимушкой простилися. С крыши капели, Грачи прилетели,

Ой, ладушки-ладу,

Грачи прилетели! Воробьи чирикают, Они весну кликают,

Ой, ладушки-ладу,

Они весну кликают!

В ответ провожающим Масленица со свитой поет:

Я гуляла с вами, Теперь села в сани,

Ой, ладушки-ладу,

Теперь села в сани. Пела и плясала, Больно я устала,

Ой, ладушки-ладу,

Больно я устала. Кончилось веселице, Беритесь за делице,

Ой, ладушки-ладу,

Беритесь за делице. Направляйте сошеньку Выехать на пашенку,

Ой, ладушки-ладу,

Выехать на пашенку. А со мной проститеся, Пивом угоститеся,

Ой, ладушки-ладу,

Пивом угоститеся '.

Очень распространенным был обычай сжигания соломы, кото­рую вытряхивали из зимних матрацев за околицей. Это называ­лось «жечь масленицу».

Поздним весенним календарным праздником является Троица. Этот христианский по названию праздник по существу и по фор­ме ничем не отличается от старейших языческих празднеств. На Руси он слился с древнеславянским семиком. Семик знаменовал собой завершение весенних полевых работ, включал в себя обря­ды поминок по умершим родичам, поклонения духам предков, ра­стительным духам, якобы влияющим на урожай, на приплод ско­та, на здоровье и благополучие людей.

К летним календарным праздникам относятся праздники Ива­на Купалы и Ярилы (в честь солнечных божеств Купалы и Ярилы).

Из участников народных игр и представлений издавна выде­лялись потешники, или скоморохи. Происхождение слова скомо­рох не выяснено, но в понятийном плане оно, несомненно, обозна­чало любого исполнителя на праздничных представлениях, будь то музыкант, канатоходец, ряженый, затейник и т. д.

Первое упоминание о скоморохах относится к XI веку, ко вре­мени расцвета Киевской Руси. Появилось же скоморошество зна­чительно раньше. Народная молва приписывала искусство скомо­рохов былинным богатырям. Вот как обращается в одной из былин Владимир Святославич к Добрыне Никитичу:

Аи ли, мала скоморошина! За твою игру за великую, За утехи твои за нежные Без меры пей зелено вино.

В период первобытнообщинного строя, вероятнее всего, игри­ща и представления скоморохов содействовали родовому и пле­менному сплочению. При феодализме, судя по фрескам Софийско­го собора, функции части скоморошества изменились: скоморохи становятся профессиональными развлекателями при дворцах кня­зей и феодалов. Но есть все основания считать скоморошество в основе своей связанным с массами народа. Одним из видов вы­ступлений скоморохов был глум (сатира). Не случайно Рязанская кормчая (XII век) именует скоморохов глумцами, т. е. насмеш­никами. В дни народных восстаний глум скоморохов всегда носил атифеодальный и антиклерикальный характер.

О ненависти, которую питали церковники к искусству скомо­рохов, свидетельствуют многочисленные записи летописцев.

Русское народное поэтическое творчество. Хрестоматия. М., 1971, с. 21.

Скоморохов, как и ремесленников, в народе называли «весе­лыми людьми», «хитрецами» музыкальных искусств, пляски и т.д. Но так как их искусство было связано с крестьянскими массами и ремесленным людом, то, с точки зрения феодалов и духовенст­ва, это делало их мастерами не просто бесполезными, но идеоло­гически вредными, опасными. Скоморохи всегда выражали отно­шение народа к действительности, в частности и к власти. Именно поэтому представители церкви ставили скоморохов рядом с волх­вами и ворожеями и вели такую же непримиримую борьбу с их представлениями, играми, сценками, как и с остатками языческих верований. Духовенство пыталось убедить народ в том, что, со­вершая «бесовские действа», «бесовские игрища и позорища», «сатанинские игры», «бесовские душепагубные потехи», они «бе­совское и кумерское личат, косматые и иными бесовскими ухищ­рениями содеянные образы надевающе...», что они нечестивые, язычники, и в будущем «изыдут смехотворцы и глумотворцы в вечный плач», души их пойдут в муку вечную'. И тем не менее скоморохи слагали песни о народных героях и всячески осмеива­ли бояр, воевод и попов.

Бунтарские идеи нашли яркое выражение в скоморошьей бы­лине «Путешествие Вавилы со скоморохами». В былине рассказы­вается о том, как «веселые люди» вместе с крестьянином Вави-лой пошли «переигрывать» злого царя Собаку. От игры скоморо­хов и. Вавилы владения царя-собаки «сгорели с краю и до краю» — и «посадили тут Вавилушку на царство».

В подобных концовках выражались чаяния народа, его надеж­ды на справедливость и лучшую жизнь (то же мы наблюдаем и в народных сказках).

Свадебные, колядские, купальские обряды и даже тризны не обходились без участия скоморохов. Игра на музыкальных инст­рументах— замрах (или зурнах), домрах, гудках, трубах, шутов­ские песни, целые сцены с распределением ролей между членами скоморошьей артели, в том числе сцены с ряженьем в звериные шкуры или надеванием масок (харь, Скуратов) —таковы были занятия «глумотворцев», таков репертуар, или, употребляя под­линное выражение, промысел скоморохов.

Характер выступлений скоморохов первоначально не требо­вал объединения их в большие группы. Для исполнения сказок, былин, песен, игры на инструменте достаточно было даже и одно­го исполнителя. И радиус действия скоморохов был сначала не­большим. Но по мере развития феодализма и закрепощения ос­новной массы населения скоморохи надолго уходят из родных мест на промысел, бродят по русской земле в поисках заработка, переселяются из деревень в города, где обслуживают уже посад­ское население. А к XVI веку скоморохи стали объединяться в «ватаги» — своеобразные артели наподобие украинских певческих

гуртов, объединений узбекских масхарабазов и пр. Появляется сословие оседлых городских скоморохов.

Расцвет скоморошества относится к XVII веку — ко времени крестьянских войн'под предводительством Ивана Болотникова и Степана Разина, ко времени городских бунтов посадского люда. В их творчестве этого периода отразилось усиление активности народных масс, их антифеодальной борьбы.

Помещик в скоморошьих играх всегда изображался толстяком с огромным брюхом. Двое из скоморохов в лохмотьях гоняли его из стороны в сторону прутьями, а остальные кричали: «Добрые люди, посмотрите, как холопы из господ жир вытряхивают». Вы­ходил купец, начинал считать деньги, а другие скоморохи начи­нали теребить его, выгребая из-под его руки деньги и пригова­ривая: «Побрал с народа товар: делись с нами, с голытьбой».

В другом скоморошьем игрище, когда «воевода» баранился, двое скоморохов садились ему на плечи и начинали тузить, при­говаривая: «Ой, боярин, ой, воевода! Любо тебе было поминки брать да людей невинных обижать!.. Ну-ка, брат, веди нас на расправу с самим собой».

К скоморошьим представлениям относится также и народный кукольный театр. Герой кукольной комедии назывался по-разно­му—Ваня, Петр Петрович, Петр Иванович; на юге России — Ванька Рататуй или Ванька Рю-тю-тю. Иногда называлась фами­лия Уксусов или Самоваров. Но самым распространенным именем кукольного героя было имя Петрушка, под которым он вошел в число классических образов, рожденных народным гением. Образ Петрушки, его заботы и стремления были близки и понятны каж­дому зрителю народной комедии. Здесь под личиной комического простака скрывался лукавый и насмешливый ум.

М. Горький писал о Петрушке: «Это непобедимый герой на­родной кукольной комедии, он побеждает всех и все: полицию, попов, даже черта и смерть, сам же остается бессмертен. В гру­бом и наивном образе этом трудовой народ воплотил сам себя и свою веру в то, что в конце концов именно он преодолеет все и всех»¹.

В 1649 году царь Алексей издал специальный указ, направлен­ный против скоморошества. В нем приказывалось «гусли, домры, волынки и другие бесовские сосуды, а также хари отбирать, жечь».

Однако никакие запреты не могли вытравить в народе любовь к традиционным праздникам и театрализованным представлени­ям, к озорным скоморохам и к Петрушке. Популярными зрелища­ми и потехами горожан и сельских жителей были по-прежнему пляски дрессированных медведей, петушиные бои, состязания руч­ных голубей, игры и гулянья, а также кулачные бои прославлен­ных своей силой и ловкостью бойцов.

Что касается литургических действ и представлений, то в Рос­сии они не получили такого развития, как в странах Западной

¹ Виноградов Н. Народная драма.— В кн.: История русской литерату­ры. М., 1908, т. 1, с. 381—382.

"Горький М. Собр. соч. М., 1953, т. 24, с. 494.

Европы. Унаследованный Россией от Византии более строгий чин богослужения и более активная борьба православных церковни­ков с язычеством не давали возможности проникнуть в богослу­жение мирским и комическим элементам. Обряды, которые за­ключали в себе некоторую театрализацию,— это «умовение ног» и «цветоносие» (или «шествие на осляти»), которое совершалось в вербное воскресенье. Более смелую попытку совмещения цер­ковного действа с кое-какими бытовыми элементами представля­ет так называемое «пещное действо», которое совершалось в церкви перед Рождеством. Но и это действо, показывающее мо­гущество бога, спасшего своих слуг от страшной смерти, во вто­рой половине XVII века было прекращено.

В представлениях духовных и светских учебных заведений XVI—XVII веков между действиями так называемых «школьных пьес» разыгрывались интермедии, или междудействия, между-вброшенные игрища, обычно представлявшие собой сцены из на­родного быта, героями которых выступали крестьяне и другие жители сельских мест.

В начале XVIII века, выполняя требование Петра I, «школь­ный театр» создает целый ряд представлений, отражающих поли­тические события современности.

Так, взятие русскими шведской крепости Нотебург (1703) бы­ло торжественно отмечено слушателями Славяно-греко-латинской академии постановкой «триумфального действа» под названием «Торжество мира православного».

Разгром шведской армии под Полтавой был отмечен постанов­кой действа «Божие уничижителей гордых уничижение» (1710). В представлении были аллегорически показаны враги России: хромой лев (шведский король Карл XII, раненный в ногу под Полтавой) и гидра (Мазепа). Смысл представления помогали по­нять надписи, сопровождавшие появление персонажей. Так, хро­мой лев появлялся с надписью «Хром, но лют»; гидра имела над­пись «Лютею и не хромаю». Затем надписи менялись. Лев появлялся уже с такими словами: «Изменою погибаю». «И аз та-кожде»,—• гласила надпись на змии, «злобу знаменующем». «Орел российский» имел надпись: «И хромых, и лютых, и нелютых сми­ряем» и т. д.

В начале XVII века московские приказные служители и сту­денты на святках и во время масленицы устраивали публичные представления — в сараях и других помещениях. Представления этих «охочих комедиантов» по народному обычаю назывались игрищами. В это время слово игрище, или игралище, наряду со старым обрядовым значением приобретает новое-—становится оп­ределением всякого рода народных театрализованных представ­лений. В документах допетровской Руси различаются игрища на­родные и игры скоморошьи, очевидно, представлявшие собой раз­ные явления. Поэтому нельзя выводить, как это иногда делается, русский народный театр целиком из искусства скоморохов. Рус­ский народный театр вырос из самой народной жизни, из народ-

ного мировоззрения, народной эстетики, а искусство скоморохов составляло только часть народного театра.

И «театр разных чинов людей» XVIII века, несомненно, про­должал традиции народных праздничных игрищ. Возникнув как элемент языческой обрядности, игрища постепенно развиваются в сторону непосредственно драматического представления. Харак­терными чертами большинства дошедших до нас игрищ XVII ве­ка являются социальная сатира, с одной стороны, близость к жизни, достоверный ее показ — с другой. К таким народным пред­ставлениям относятся «Игрище о боярине», «Барин и Афонька», «О мнимом барине».

В пьеске о мнимом барине мужицкий староста так обраща­ется к барину: «Здорово, барин-батюшка, синей жеребеч, Михай-ло Петрович! Я был на Нижегородской ярмонке, видел свинью вашей породы, да вашу барску шкуру продал, на вашу милость остался хомут очень прочен...»

К царю народный сатирический театр относился столь же на­смешливо и непочтительно. Особенно силен сатирический элемент в игрищах «Царь Соломон и Гаер» и «О стариках-гробокопате­лях».

Полуглухих стариков-гробокопателей зовут к царю:

Скороход:

Васька-старик, к царю. 1 -й ста р и к:

К какому косарю? Скороход:

Да не к косарю, а к царю. 1-й старик:

Скажи, что дома нету. Сегодня праздник. Мы загуляем. Скороход:

Василий Иванович, к царю за наградой... 1 -й ста р и к:

Ага-ага, как пришло туго,

Так и Василий Иванович.

А за каким виноградом!..¹

Параллельно со «школьными» интермедиями — или, как счи­тают некоторые исследователи, еще и до них — существовали ин­термедии народные, «раёшные». Иногда эти интермедии представ­ляли собой монолог, чаще диалог. Большинство из них, как и игрища, носили сатирический характер, а сатира имела четкую социальную направленность.

Вот, например, как комментировал раёшник (в середине XIX .века) показываемые им картинки:

«...Я вам буду спервоначально рассказывать и показывать иностранных ме-стов, разных городов, городов прекрасных: города мои прекрасные, не пропадут денежки напрасно; города мои смотрите, а карманы берегите.

— Это, извольте смотреть, Москва — золотые маковки, Ивана Великого ко­локольня, Сухарева башня, Успенский собор, 600 вышины, а 900 ширины, а

Ончуков Н. Северные народные драмы. СПб., 1911, с. 20.

немножко поменьше; ежели не верите, то пошли поверенного,— пускай поверит да померит.

— А это вот, извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать,
город Париж, поглядишь — угоришь; а кто не был в Париже, так купите лыжи:
завтра будете в Париже...

— А это извольте смотреть-рассматривать, глядеть и разглядывать, как
князь Меньшиков Севастополь брал: турки палят все мимо, да мимо, а наши
палят — все в рыло да в рыло; а наших бог помиловал: без головушек стоят,
да трубочки курят, да табачок нюхают, да кверху брюхом лежат...»¹

Объектами насмешек в народных интермедиях были те же персонажи, что и в игрищах: «голому барину» игрищ в интерме­диях соответствовал Шляхтич; Афоньке, «малому», слуге и старо­сте— Херлекин. Имя это происходит от имени популярного персо­нажа итальянской комедии масок. Благодаря популярности, а также сходству основных черт образа Арлекина и образов излюбленных персонажей русской народной драмы, имя Арлекина перешло к герою русской интермедии.

В одной из интермедий Херлекин выступает в образе хитрого слуги, который смеется над важным барином-шляхтичем: Шляхтич:

Есть ли что есть?

Было бы на что сесть.

Я спрашиваю, готовил ли ты что?

А вам, сударь, на что?

Дурак, я еще не обедал.

А я уже отобедал.

Так ты, знать, все и съел?

Да, что приспел.

Нет ли какой ушки?

Есть две целые кадушки.

Каналья, да то, знать, помои...

В другой интермедии слуга, который идет на зов своего бари­на, берет в руки дубину и говорит:

Бывает, с тобою побранюся, Так ею и оборошося...

В интермедии о судье дано пародийное изображение суда. Херлекин приходит в суд и подает судье жалобу, пародирующую приказно-бюрократический, «казуистический» стиль официальных бумаг: Херлекин жалуется на мух, не дающих ему покоя и учи­няющих «буйство». Разобрав дело, судья выносит резолюцию,

I п----------

которая разрешает истцу бить мух самому всюду, где он их уви­дит. Херлекин начинает бить палкой судью и секретаря, крича, что бьет мух: «Я уже многих убил... Ах-ха, ох-хо!», и прогоняет судей.

Представление интермедий часто завершается появлением Гае­ра— одного из постоянных персонажей народной сатиры.

Таким образом, элементы обрядности и театрализованных представлений у славянских племен связаны непосредственно с производственной деятельностью или с семейным и племенным ук­ладом.

Религия взяла под свой контроль большинство народных об­рядов и празднеств. Но, несмотря ни на что, элементы народных театрализации, действований во время празднеств на святках, на масленице и т. д. продолжают развиваться в социально-критиче­ском и сатирическом направлениях. В допетровские времена и позже это наиболее полно проявлялось в игрищах, интермедиях, в искусстве скоморохов, в кукольном театре Петрушки.