Влияние масонства на взгляды Г.С. Батенькова

По словам исследователя В.Д. Юшковского, «В той или иной степени влияние масонства испытали почти все мыслители, общественные деятели Александровского времени, не говоря о предшественни­ках. Но мало кто, подобно Г.С. Батенькову, сохранил приверженность к масонской концеп­ции и символике до конца дней. В этом нетрудно убедиться, ознакомившись с сочинениями и письмами декабриста, рассмотрев особенности его мировоззрения середины XIX века.»[33]

Масонство в те годы в России многих влекло человеколюбивой позицией, поиском «внутренней церкви», мистическим подтекстом, другим казалось безобидным обществом пылких мечтателей, недовольных собой и порядками. Противоречивая сущность учения смущала и Г.С. Батенькова, во всяком случае, в годы военных походов. Иронические высказывания звучат у него в ряде писем тех лет, где упоминаются «всевидящее око, окруженное сиянием» и «почтенный кагал», под которым разумелся узкий круг единомышленников, молодых офицеров.

Однако, по словам А.И. Новикова, «для Г.С. Батенькова масонство, при всей эклектичности, имело особую ценность: ирония у него направлена на себя и бойких товарищей. Масонство, он верил, открывало новые возможности в самопознании, помогало выработать картину мира, предопределяло «значительный рост философского интереса к проблемам духовной жизни общества, к сущности нравственности»^[34]. Масонов интересовал человек, как таковой, и Г.С. Батеньков с его склонностью к антропологической философии приближался к ментальной человеческой сущности уже с позиций «тайного» учения. По словам Н.Ф. Уткиной, «Понятно, почему: оно участвовало в «создании нового человека, нового христианина, нравственно совершенного, избавленного от пороков и заблуждений», пусть и «мистически просветленного», а «создавать в себе человека» было задачей нравственной философии, задачей любого по-настоящему верующего человека».[35]

Если вдумчиво рассмотреть жизнеописание Г.С. Батенькова, проследить духовное развитие, проанализировать творчество, станет заметной его нерасторжимая связь с масонством. Идеи, которые он принял в молодости, прочно легли в фундамент его мировоззрения, и не исчезли, как у других «братьев по ордену», для которых масонство оставалось модным и безопасным увлечением.

Утверждать, что русское масонство представляло плод иноземного мышления, а следовательно, было поверхностно и не оригинально, нельзя. При внешней подчиненности западному масонству и видимой преемственности традиций, отечественная ветвь масонства оставалась самобытной, как широкое идейное течение, наложившее отпечаток на творчество многих, если не всех крупнейших писателей, поэтов, философов Пушкинской эпохи.

Работу по распространению «всеобщего блага» вела и петербургская ложа «Избранного Михаила», куда вступил после войны Г.С. Батеньков. Нравственные установки масонов были созвучны молодому Г.С. Батенькову, который, всматриваясь в окружающий мир, искал место приложения сил. Они соответствовали представлениям о поведении «доброго христианина», открывали возможность для участия в человеколюбивых начинаниях. Именно тогда масонские взгляды стали частью его мировоззрения. К тому времени масонство в России действовало широко и активно, не опасаясь пре­следований, с формального разрешения правительства. Среди соратников Г.С. Ба­тенькова по масонской ложе мы видим людей, составлявших духовную элиту Петербурга:поэтов пушкинского круга А.А. Дельвига и В.К. Кюхельбекера, художника Ф.П. Толстого, писателя М.Н. Загоскина.

Сдав экзамены в институте Корпуса инженеров путей сообщения, в ноябре 1816 года Батеньков получил назначение на службу в Сибирь и принял деятельное участие в появлении пер­вой сибирской ложи. Благодаря его энтузиазму и связям 30 августа 1818 года была основана ложа «Восточное Светило на Востоке Томска».

В обстановке несправедливости, корыстолюбия, интриг со стороны чиновников томской администрации духовные ценности и идеалы Г.С. Батенькова подверглись серьезному испытанию. Сохранить свою сущность, не приноровиться к господствующим правилам жизни было сложно; и в этой ситуации нравственного экзамена важно было вернуться к масонскому учению, переосмыслить его, а заодно и собственное видение мира. Г.С. Батеньков не спешит давать жестких оценок, осуждать новое окружение, погрязшее в пустых, мелких заботах, не собирается выступать с позиции умудренного высшим знанием человека, смотрящего свысока, на людские пороки. Он обращает взор на себя, обдумывает свои поступки, ищет сходную условиям модель поведения, которая бы позволила оставаться собой, не вступая в конфликт с обществом, хотя оно постоянно провоцирует столкновения.

Батеньков делает это, опираясь на масонское понимание мироустройства, не отступая от масонских установок, которые стали частью собственных взглядов, оставаясь «нравственными формулами», элементами известного этико-философского учения. Теперь, чтобы быть последовательным, формулы эти предстояло проверить на практике, сделать частью личного опыта. Там, где другой, разочаровавшись в масонстве, подверг бы критической переоценке основные его положения, Г.С. Батеньков переоценивает свои подходы и взгляды. Он не отрекается от «масонских иллюзий», а укрепляет масонство, создавая новую ложу; и не в просвещенной столице, а в сибирской глуши, скромном губернском городе, где необразованность, отсталость, духовная и культурная неразвитость не способствовали становлению «братского ордена». Зато были люди, нуждавшиеся в помощи, и социальные проблемы, общие для всех российских провинций.

Так была создана первая и единственная в Сибири масонская ложа «Восточное Светило», собрания которой проходили на квартире полковника И.Х. Трейблюта, командующего томским гарнизоном, а затем за городом, на так называемой Шумиловской заимке, в первый и третий четверг каждого месяца. Ложа работала по древнеанглийской системе, входила в Союз директоральной ложи «Астреи» и даже имела, по некоторым сведениям, филиал в Иркутске. Томскую ложу, при всем желании, невозможно было ставить в один ряд с петербургской, где продолжал числиться Г.С. Батеньков. Оставаясь на периферии культурного и образовательного пространства, будучи далекой от любомудрия, в его обычном понима­нии, томская ложа и не пыталась показать себя значимой частью «великого братства». С самого начала ориентировалась, преимущественно, на достижение благотворительных целей. Г.С. Батенькова внешняя сторона масонства тоже по-настоящему не увлекала, хотя масонской клятве он придавал исключительное значение, сохраняя верность ей до конца жизни.

Но при всей расположенности к философскому осмыслению Г.С. Батеньков оставался инженером. Для него было важно, преобразовывая действительность, строить внутренний мир, развивать духовное начало и помогать это делать другим, совершенствуя мир вокруг себя. Важно было стремиться к тому, чтоб исчезли нужда и несправедливость, бездуховность и невежество. По словам А.Н. Пыпина, Батеньков писал, что «У масонов «все движения должны иметь геометрическую правильность». А «символ ученика есть грубый булыжный камень, и упражнение его должно состоять в отвердении, чтобы быть годным в здание храма, посвященного вечному, духовному Существу». Чтобы булыжник перестал быть грубым, его надлежало хорошо обрабо­тать с помощью молота, «отсечь всё, что мешает духовной работе и совершенствованию». Но совершенствовать себя было мало, эта задача, при всей важности, не мешала практической работе, направленной на достижение высоких гуманистических целей».[36]

Г.С. Батеньков, попав в 1819 году в свиту М.М. Сперанского, жил тогда в Петербурге. При желании он мог содействовать укреплению масонских связей, помогать томской ложе из столицы, но делать это не спешил. Новые возможности реализовать человеколюбивые устремления уже на государственном уровне заставили его иначе взглянуть на слабые потуги томских масонов воплотить сокровенные замыслы и оказать действенную помощь нуждавшимся.

Увлеченный полезной и ответственной законодательной работой, Г.С. Батеньков, насколько можно судить, охладевает к существующим ложам, которые, во многом, не оправдали надежд. Но не порывает с масонством, а направляет энергию в другое русло, которое и с масонской точки зрения видится более значимым, позволяя полнее реализовать масонские цели. Причем делает это не без содействия М.М. Сперанского. Знакомясь с исполнявшим должность начальника Сибирского округа путей сообщения, наместник императора, хоро­шо разбиравшийся в людях, обратил внимание на его образованность, глубокий ум и знание дела. И в то же время не мог не увидеть в нём романтически настроенного молодого чело­века, «идеалиста на службе», которого заботят не карьера и денежный интерес, а желание оказать пользу Сибири и ее жителям.

Признавая необходимость просвещения среди всех, без исключения, сословий, М.М. Сперанский в мае 1820 года основал при Иркутском военно-сиротском отделении «школу по методу взаимного обучения». Она стала действовать, как писал Г.С. Батеньков, «при особенном попечении здешнего коменданта... Цейдлера и внимании Сибирского генерал-губернатора». Как в приходских школах, преподавали там чтение, письмо и арифметику, что, по мнению Г.С. Батенькова, было недостаточно. Он предложил давать ученикам школы и «персональные геометрические познания», для чего составил специальные таблицы, которые вошли в употребление и не остались без внимания М.М. Сперанского. Генерал-губернатор счел даже нужным отослать таблицы в Петербургское Общество для учреждения училищ по методе взаимного обучения и департамент Министерства народного просвещения.

Г.С. Батеньков, занимаясь в то время законотворчеством, оставался масоном, членом ложи «Восточного Светила» третьей степени, и по-прежнему входил в ложу «Избранного Михаила». Что не мешало ему проявить свои лучшие способности и оставить заметный след в истории реформирования края.