Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Галликанство и оппозиция папской власти

 

Созыв Тридентского собора был вынужденной мерой ввиду отсутствия у папского престола воли и силы, чтобы ответить на вызов, брошенный протестантской Реформацией, но к концу работы собора авторитет папства повысился, и ему была вручена большая власть над всей католической церковью. Однако во многих европейских странах это решение собора не встретило понимания. То было время роста национальных чувств и укрепления абсолютных монархий, поэтому и короли, и поборники национальной независимости выступали против централизованной церкви под властью папы. Такая тенденция получила название "галликанства" (от слова "Галлия", как в древности называли Францию), так как именно во Франции она проявлялась наиболее ярко. Сторонников папской власти называли "ультрамонта-нами", поскольку они искали водительство "по ту сторону гор", то есть за Альпами.

В позднем средневековье, когда папство находилось под пятой Франции, французская монархия добилась от пап ряда уступок, предоставлявших французской церкви определенную автономию. Теперь французы настаивали на сохранении древних "свобод галликанской церкви" и отвергали постановления Тридентского собора, предусматривавшие централизацию церковной власти. Одни галликане противились сосредоточению власти в руках папы из политических соображений, а другие исходя из убеждения, что церковной властью должны обладать епископы, а не папа. Как бы там ни было, во Франции постановления Тридентского собора не могли вступить в силу без утверждения их королевской властью, а добиться этого было не так-то просто. Генрих IV после долгих переговоров согласился утвердить постановления собора, но французский парламент этому воспротивился. В 1615 году, через пять лет после убийства Генриха IV, постановления опять не были утверждены французскими гражданскими властями, и французское духовенство, ведущую роль в котором к тому времени начали играть ультрамонтаны, решило сделать это самочинно. Но тот факт, что именно французское духовенство постановило признать решения собора в их стране, послужил для защитников "галликанских свобод" дополнительным аргументом.

Подобного рода движения распространялись и в других частях Европы. "Фебронианство" получило название по имени Юстина Феброния, опубликовавшего в 1763 году под этим псевдонимом книгу под названием "Положение церкви и законность власти римского понтифика". В ней утверждалось, что церковь представляет собой сообщество верующих и что епископы, будучи их представителями, должны управлять церковью. Следовательно, верховная власть принадлежит совету епископов, а не папе. Папа Климент XIII осудил книгу как еретическую. Но высказанные в ней идеи продолжали распространяться и завоевывать сторонников. Одни видели в них возможность объединить католиков и протестантов, созвав собор. Другие поддерживали их, так как они соответствовали их националистическим взглядам. Были также богатые епископы, владевшие крупными епархиями, для которых они стали предлогом уклониться и, вопреки требованию Рима, не проводить реформы.

В Вене фебронианство приняло иное направление. Император Иосиф II был образованным человеком либеральных взглядов, намеревавшимся провести широкие реформы. Для этого ему необходима была поддержка церкви, но только не тридентской, которую он считал обскурантистской и нетерпимой. Поэтому он уделял внимание образованию священнослужителей, закрывал слишком консервативные на его взгляд монастыри, открывал новые церкви и в целом проводил реформу церкви в том направлении, которое считал наилучшим. Его примеру были готовы последовать и другие правители, поэтому римская церковь, уже осудившая в 1764 году фебронианство, осудила в 1794 году и "иосифлянство". Но этому и другим подобным движениям конец положило не папское осуждение, а Французская революция (к которой мы вернемся ниже).

Тем временем серьезным ударом по папской власти стал роспуск ордена иезуитов. Абсолютные монархи XVIII века с подозрением относились к этому ордену, как раз и созданному для защиты папства. Падению популярности иезуитов способствовала и поддержка ими крайних католиков, нетерпимость которых привела к Тридцатилетней войне. Бурбоны, в частности, испытывали глубокую антипатию к иезуитам, последовательно поддерживавшим их противников Габсбургов. Поэтому, когда Бурбоны упрочились, а Габсбурги начали сдавать позиции, иезуиты оказались в трудном положении. В 1758 году ответственность за покушение на жизнь португальского короля Жозе I была возложена на иезуитов. Год спустя "Общество Иисуса" было изгнано из Португалии и ее колоний, а его имущество было конфисковано. Во Франции, где правили Бурбоны, "Общество" было запрещено в 1764 году. Три года спустя Карл III изгнал его из Испании и ее колоний. Затем примеру своего отца Карла последовал король обеих Сицилии Фердинанд IV. Это привело к объединению усилий Бурбонов с целью запретить деятельность иезуитов не только в своих странах, но и во всем мире. В начале 1769 года послы Бурбонов в Риме представили папе совместное обращение с требованием уничтожить орден иезуитов. Наконец, в 1773 году папа Климент XIV распустил "Общество Иисуса", лишившись тем самым одного из самых мощных орудий для проведения папской политики.

Существование таких движений, как галликанство, фебронианство и иосифлянство, а также роспуск ордена иезуитов показывают, что хотя папы и претендовали на неограниченные полномочия, на самом деле они теряли власть и авторитет.

 

Янсенизм

 

Тридентский собор безоговорочно осудил взгляды Лютера и Кальвина в вопросе о благодати и предопределении, однако многие опасались, что такая крайняя форма противодействия протестантизму может привести к отрицанию учения св. Августина. В результате среди католиков возникла полемика о смысле благодати и предопределения.

Позднее в XVI веке иезуиты Саламанкского университета под руководством Луиса де Молина пришли к убеждению, что предопределение основывается на Божьем предвидении. Доминиканец Доминго Баньес, один из лучших католических богословов того времени, в ответ на это заявил, что такие взгляды противоречат учению Августина и, следовательно, заслуживают осуждения. Обе стороны выдвинули обвинения друг против друга перед испанской инквизицией, причем иезуиты утверждали, что доминиканцы – кальвинисты, а доминиканцы называли иезуитов пелагианами. Инквизиция передала дело на рассмотрение в Рим, и папа после долгих колебаний принял простое решение, признав оба обвинения не соответствующими действительности и предписав оппонентам впредь воздерживаться от взаимных нападок.

Аналогичная полемика в Лувенском университете получила более широкий резонанс. Мишель Бай выдвинул тезисы, близкие к учению Августина, и заявил, что греховная воля не может произвести ничего хорошего. В 1567 году папа Пий V осудил семьдесят девять положений, извлеченных из сочинений Бая. Тот отрекся от них, но продолжал проповедовать весьма схожее с ними учение. Когда с критикой Бая выступил один из богословов-иезуитов, преподаватели Лувенского университета обвинили его в пелагианстве. Пытаясь успокоить умы, снова вмешался папа. Но богословские взгляды Бая продолжали распространяться в Лувене и вновь всплыли шесть десятилетий спустя в 1640 году в работе Корнелия Янсения. Его изданная посмертно книга "Августин" не претендовала ни на что, кроме исследования и изложения учений великого богослова о благодати и предопределении. Но то, что Янсений раскрыл у Августина, слишком походило на учения Кальвина, и в 1643 году папа Урбан VIII осудил его тезисы.

Но на этом полемика не закончилась. Во Франции факел янсенизма принял Жан Дювержье, более известный как аббат Сен-Сиран, поскольку под этим именем он был аббатом одного из монастырей и так его звали монахини аббатства Пор-Рояль. Аббатство Пор-Рояль под руководством матери Анжелики стало центром благочестия и реформ, а Сен-Сиран был хорошо известен как ведущая фигура в этом движении. Ришелье бросил его в тюрьму, так как опасался, что религиозное рвение этих реформаторов может затруднить осуществление его политической программы. Выйдя на свободу в 1643 году, в том же году, когда подверглись осуждению тезисы его покойного друга Янсения, Сен-Сиран стал поборником янсенизма, сделав его центром аббатство Пор-Рояль. Но теперь янсенизм был уже не столько учением о благодати и предопределении, сколько движением за коренные религиозные реформы. Иезуиты выдвинули теорию "пробабилизма", согласно которой вероятность, пусть даже самая малая, что то или иное действие правильно, делает его с моральной точки зрения оправданным. В глазах французских янсенистов это выглядело нравственным индифферентизмом, и они пропагандировали строжайшую самодисциплину и строгость жизни – о монахинях Пор-Рояля говорили, что они "чисты, как ангелы, и горды, как бесы".

Сен-Сиран умер вскоре после освобождения, и эстафету приняли брат матери Анжелики Антуан Арно и философ Блез Паскаль. Гений Паскаля проявлялся с раннего возраста, особенно в области физики и математики. В тридцать один год, за восемь лет до смерти, он обратился в янсенизм. Это стало для него глубоким религиозным переживанием, оставившим отпечаток на всей последующей жизни. Когда Сорбонна осудила Арно, он опубликовал первое из двадцати "Писем к провинциалу", якобы направленных парижскими иезуитами жителю провинции. Благодаря юмору и остроумию они вскоре завоевали широкую популярность и, кроме того, попали в "Индекс запрещенных книг". На какое-то время среди парижской интеллигенции и аристократии вошло в моду быть янсенистом.

 

Блез Паскаль.

Затем последовала реакция. Людовик XIV не мог терпеть таких крайностей, которые легко могли превратиться в сектантство. Ассамблея клира осудила движение. Монахинь Пор-Рояля разогнали. Несмотря на свое галликанство, Людовик XIV попросил помощи у папы Александра III, предписавшего всем священнослужителям отречься от янсенизма. Но маятник в очередной раз качнулся в другую сторону. Александр умер, его преемник оказался более терпимым, монахиням разрешили вернуться в Пор-Рояль, и ходили даже разговоры, что Арно могут сделать кардиналом. Однако это было лишь краткой передышкой. В конце концов Арно вынудили отправиться в эмиграцию, где он и умер. Людовик XIV проявлял все большую нетерпимость, а папа Климент XI подтвердил осуждение янсенизма. В 1709 году полиция захватила Пор-Рояль и изгнала пожилых монахинь. На кладбище аббатства продолжали приходить многочисленные паломники, поэтому его приказали перекопать, и рассказывают, что за выкопанные останки дрались собаки. В 1713 году в булле "Unigenitus" Климент XI безоговорочно осудил янсенизм.

Но янсенизм не умер и даже развивался. Однако к тому времени он уже имел мало общего с учением Янсения, с реформаторским рвением Сен-Си-рана и Анжелики или даже с глубокой религиозностью Паскаля. Он стал скорее политическим и интеллектуальным движением, близким к галликанству. Некоторые простые священники присоединялись к нему в знак протеста против роскоши, в которой жили их руководители. Другие использовали его как средство противостоять необоснованному вмешательству Рима во французские дела. Третьи были рационалистами, видевшими в янсенистском движении реакцию на догматизм власти. В конце концов янсенизм исчез, но не потому, что был осужден и подвергался преследованиям, а из-за его излишней аморфности.

 

Квиетизм

 

Еще одним поводом для серьезной полемики в рядах католиков стал "квиетизм". Это учение возникло после выхода в 1675 году "Духовного руководителя" испанца Мигеля де Молиноса. Он был неоднозначным человеком, которого одни называли святым, а другие шарлатаном. "Духовный руководитель" и написанный позднее "Трактат о каждодневном общении" вызвали большое волнение – одни обвиняли его в ереси, другие утверждали, что он является выразителем наивысшей формы христианского благочестия.

Молинос проповедовал полную пассивность пред Богом. Верующий должен просто исчезнуть, умереть, раствориться в Боге. Надо отказаться от любой активности, будь то телесной или душевной. Созерцание должно быть чисто духовным и не иметь ничего общего с какими бы то ни было физическими или видимыми реалиями, в том числе с человечностью Христа. То же самое относится к аскетической дисциплине, которая есть не что иное, как еще одна форма проявления активности. Когда душа теряется в созерцании Божества, она не должна обращать внимание ни на что другое, даже на своих ближних.

Это учение встретило сильное сопротивление. Одни утверждали, что оно скорее сродни мусульманскому мистицизму, чем учениям великих христианских богословов. Другие указывали, что молинизм ведет к замкнутости, при которой церковь не имеет никакого значения и не обладает никаким авторитетом, а христиане никак не связаны с политической и общественной жизнью. Инквизиция, которую попросили высказать свое мнение по этому вопросу, сначала поддержала Молиноса. Но многие исповедники возражали, указывая, что это учение ведет к распущенности в среде верующих. Ходили также слухи, что сам Молинос поощряет распущенность своих последователей и что его отношения с принявшими его идеи женщинами отнюдь не безупречны.

В 1685 году Молиноса и нескольких его последователей арестовали по распоряжению папы. На суде инквизиции он отказался отвечать даже на самые абсурдные обвинения. Его поклонники утверждали, что он просто применяет на практике проповедуемые им принципы квиетизма. Обвинители же говорили, что молчание доказывает его вину. Когда ему приказали отречься от своих взглядов, он сделал это с такой покорностью, что само это отречение можно было рассматривать как выражение верности своим убеждениям. Многие требовали смертного приговора, но папа Иннокентий XI, не желая, чтобы у квиетизма был свой мученик, сделал так, что оставшиеся одиннадцать лет жизни он провел в заключении. В тюрьме он как будто бы продолжал вести жизнь в спокойном созерцании, которому учил.

Квиетизм проник во Францию, где его восприняли вдовствующая мадам Гюйон и ее духовник отец Лакомб. Оба они были глубоко верующими людьми, подверженными видениям и другим мистическим переживаниям.

Вокруг них образовался кружок верующих, которых они направляли в их религиозной жизни. Когда мадам Гюйон опубликовала трактат "Краткий и простой метод молитвы", ее известность распространилась по всей стране. Затем она вместе со своим духовником перебралась в Париж, где в число их почитателей вошли несколько женщин из круга высшей аристократии.

Однако взгляды мадам Гюйон кое в чем вызывали возражения, так как она доводила учение Молиноса до крайностей. В конце концов она заявила, что бывают времена, когда для принесения Богу истинной жертвы необходимо совершать грехи, которые в глазах самого человека выглядят мерзкими. Такие заявления в сочетании с ее близкими отношениями с Лакомбом породили дурные слухи, и архиепископ Парижский приказал заключить священника в тюрьму, а мадам Гюйон – в монастырь. Лакомба переводили из одной тюрьмы в другую, и в конце концов он сошел с ума и умер. Мадам Гюйон по ходатайству одной из фавориток короля выпустили на свободу.

Именно в это время мадам Гюйон познакомилась с молодым епископом Франсуа Фенелоном. Его увлекли ее взгляды, хотя он никогда не доводил их до крайностей. В конечном счете вопрос о квиетизме вылился в ожесточенный спор между Фенелоном и одним из величайших французских богословов того времени Жаком Бенинем Боссюэ. Полемика долго не приносила результатов, поскольку Боссюэ пользовался поддержкой короля, а Фенелон был известен как человек необычайного благочестия. Наконец под давлением Людовика XIV папа Иннокентий XII согласился отвергнуть некоторые из тезисов Фенелона, хотя и с оговоркой, что речь идет не об их ошибочности, а о том, что они могут вводить в заблуждение. Выслушав папский приговор, Фенелон проявил такое смирение, что в глазах общественного мнения Боссюэ предстал человеком высокомерным, без всяких на то оснований унизившим достойного оппонента. Затем Фенелон вернулся к исполнению своих пастырских обязанностей архиепископа Камбре, раздал все свое имущество нищим и вел замечательную жизнь, став, вполне вероятно, прототипом епископа Мириэля, изображенного Виктором Гюго в романе "Отверженные".

Все эти события и споры показывают, что в XVII и XVIII веках католическая церковь внутренне перестраивалась после кризиса, вызванного Реформацией. Тридентский собор дал четкое определение католической ортодоксии, и теоретически папство стало центром церковной власти. В веро-учительных вопросах решения Тридентского собора считались незыблемыми, поэтому вся богословская полемика велась в рамках тридентской ортодоксии. Но были также мощные политические силы, противившиеся централизации церковной власти и находившие выражение в таких движениях, как галликанство, фебронианство и иосифлянство. Эта оппозиция папской власти в конечном счете ослабит католическую церковь и помешает ей достойно ответить на вызов, брошенный Французской революцией.

 

Лютеранская ортодоксия

 

Я христианин, глубоко преданный Аугсбургскому исповеданию, в духе которого меня воспитали родители. Моя преданность объясняется также непрестанными и сосредоточенными размышлениями в сочетании с каждодневной борьбой с разного рода искушениями.

Пауль Герхардт

 

Реформы, к которым призывал и которые начал Лютер, касались и доктринальных вопросов, не ограничиваясь церковной практикой. Разумеется, он критиковал коррупцию, получившую широкое распространение в церкви, но главное заключалось не в этом. Лютеровская реформация началась с богословского открытия, и он был убежден, что правильные верования имеют для церкви первостепенное значение. Это, однако, не означает, что все и во всем должны быть согласны. Его основным соратником и ближайшим другом долгие годы был Филипп Меланхтон, который расходился с ним по многим вопросам. Сам Лютер говорил, что его задача – вырубить деревья и удалить с поля камни, а Меланхтон как более терпеливый человек должен пахать и сеять. Равным образом, несмотря на разногласия между Кальвином и Лютером, прочитав первое издание "Наставлений" Кальвина, немецкий реформатор отозвался о них благожелательно. Но не все отличались такой широтой взглядов, что ярко проявилось в ходе дискуссий, разделивших следующее поколение лютеран.

 

Филипписты и твердые лютеране

 

После смерти Лютера место главного истолкователя лютеранского богословия занял Меланхтон. Его систематическое изложение богословия, известное под сокращенным названием "Loci communes", стало для лютеран основным пособием по изучению богословия и выдержало несколько изданий, в каждое из которых автор вносил исправления. Но были люди, считавшие, что Меланхтон неверно выражает богословские взгляды покойного реформатора. Главным пунктом противоречий, лежавшим в основе всех других разногласий, были гуманистские наклонности "мейстера Филиппа", как его называл Лютер. Когда Лютер порвал с Эразмом и с его гуманистической программой реформ, Меланхтон продолжал поддерживать со знаменитым ученым теплые отношения. Отчасти это объяснялось миролюбивым характером Меланхтона, но также и его несогласием с категорическим отвержением Лютером "грязного разума". По аналогичным причинам, провозглашая учение об оправдании верой, Меланхтон в то же время настаивал на необходимости добрых дел, хотя он видел в них не путь к спасению, а лишь его результат и свидетельство.

Эти разногласия, раздувавшиеся некоторыми последователями Лютера после его смерти, привели к полемике между "филиппистами" и "твердыми лютеранами". Непосредственной причиной конфликта стал "Аугсбургский интерим" – попытка вынудить лютеран пойти на компромисс с католиками (см. главу 9). Лютеранские лидеры отнеслись к интериму без энтузиазма, и большинство отказались подписать его. Но император оказывал на них сильное давление, и в конце концов виттенбергские богословы во главе с Меланхтоном приняли его видоизмененный вариант – "Лейпцигский интерим". "Твердые лютеране", наотрез отказавшиеся подписывать интерим, несмотря на недовольство императора, обвинили виттенбергских "филиппистов" в отходе от некоторых богословских положений Лютера. В ответ Меланхтон указал на различие между основополагающими и несущественными элементами Евангелия. Последние он назвал греческим словом "адиафора". От главного нельзя отступать ни в коем случае. Адиафора имеет определенное значение, но ее не надо путать с главным. Следовательно, в сложившихся обстоятельствах для церкви вполне оправданно отказаться от некоторых второстепенных элементов, чтобы не терять возможности продолжить проповедь и объяснение главного. Твердые лютеране во главе с Матиасом Флацием возражали, что, хотя, быть может, действительно есть основания делить Евангелие на главные и несущественные элементы, бывают обстоятельства, требующие ясного исповедания веры. В таких условиях некоторые элементы, которые в принципе можно было бы считать несущественными, становятся символами самой веры. Отказ от них означает отказ от веры. Те, кто искренне стремятся свидетельствовать о вере, не должны уступать даже во второстепенных вопросах, ибо уступка может быть расценена как капитуляция. Признав "Лейпцигский интерим", утверждал Флаций, филипписты, уступив пусть даже только в несущественных вопросах, отказались от исповедания своей веры.

Со временем круг спорных вопросов расширился. Твердые лютеране обвинили филиппистов в том, что они придают слишком большое значение участию человека в спасении. Меланхтон, никогда не соглашавшийся с заявлениями Лютера о "порабощенной воле", постепенно пришел к мысли, что греховная человеческая воля в действительности обладает большей свободой, и в конце концов заговорил о сотрудничестве Духа, Слова и человеческой воли. Твердые лютеране, напротив, подчеркивали, что грех растлил человеческую природу, а Флаций даже утверждал, что растление есть сама природа падшего человечества. Одновременно твердые лютеране упорно противопоставляли Лютера Кальвину, истолковывая присутствие Господа в обряде причащения, и утверждали, что филипписты – по сути кальвинисты, так как взгляды Меланхтона весьма схожи с позицией Кальвина.

Эти и другие споры в конечном счете привели к выработке в 1577 году Формулы согласия. По большинству спорных вопросов Формула отражала промежуточную позицию. Например, в ней провозглашалось, что хотя в Евангелии действительно есть несущественные элементы, тем не менее во времена гонений от них отказываться нельзя. Но в вопросе о причащении Формула согласия приняла точку зрения твердых лютеран – в ней заявлялось, что между позицией Цвингли, безоговорочно отвергнутой Лютером на Марбургской встрече, и позицией Кальвина никаких существенных различий нет. В результате с этого времени одной из отличительных черт лютеранства стало особое толкование обряда причащения, шедшее вразрез с кальвинистскими представлениями на этот счет.

 

Триумф ортодоксии

 

Период до принятия Формулы согласия был отмечен полемикой между филиппистами и твердыми лютеранами, а следующие поколения поставили перед собой задачу привести в соответствие учения Лютера и Меланхтона. Это стремление уже прослеживалось в Формуле согласия и во взглядах ее главного составителя Мартина Хемница, который, разделяя многие положения, выдвигавшиеся твердыми лютеранами, в то же время в общих чертах придерживался той же методологической схемы, что и Меланхтон. Хемниц считал, что прежде всего следует заняться примирением и согласованием разных направлений внутри лютеранства, одновременно отмежевываясь как от католичества, так и от других форм протестантизма.

Возникшее на основании этой программы богословие получило название "протестантской схоластики", и именно она определила лютеранскую мысль на протяжении всего XVII и частично XVIII веков. Основной ее отличительной чертой был упор на систематизации. Лютер никогда не стремился создавать какую-то богословскую систему. Меланхтон написал краткое систематическое руководство, получившее широкое распространение. Богословы же протестантской схоластики писали пространные систематические труды, сравнимые со всеобъемлющими "Суммами" средневековых схоластов по объему и по тщательности исследования и анализа. Например, работа Иоганна Герхардта состояла из девяти томов, превратившихся при втором издании в двадцать три. С 1655 по 1677 годы Абрахам Каловий выпустил труд по систематическому богословию в двенадцати томах.

Второй отличительной чертой протестантской схоластики, сближавшей ее со средневековым богословием, было использование философии Аристотеля. Лютер говорил, что если человек хочет стать богословом, он должен отойти от подобных воззрений. Однако к концу XVI века возродился интерес к философии Аристотеля, и вскоре большинство лютеранских богословов начали строить свои системы на основании его логики и метафизики. Некоторые из них пользовались даже работами иезуитских богословов, которые тоже опирались на Аристотеля. Таким образом, хотя по содержанию протестантская схоластика резко отличалась от католической, по своему тону и методике она приближалась к католическому богословию того времени.

Третья причина, по которой лютеранское богословие XVII века совершенно справедливо назвали "схоластическим", состояла в том, что оно было в основном результатом книжной работы. Если в предшествующем веке лютеранское богословие исходило из жизни церкви и ставило своей задачей проповедь и попечение о душах, то теперь оно разрабатывалось в университетах и предназначалось для других ученых и преподавателей.

К концу XVIII века протестантская схоластика сошла на нет, но она оставила после себя ценное наследие: учение о богодухновенности Писания и дух строгого конфессионализма. Лютер никогда не разрабатывал вопрос о богодухновенности Писания. Он был, несомненно, убежден, что Библия богодухновенна и что именно по этой причине она должна служить основанием любого богословского заявления. Но природу богодухновенности он никогда не рассматривал. Значение для него имел не текст Писания сам по себе, а Божье вмешательство, о котором этот текст свидетельствует. Слово Божье есть Иисус Христос, и Библия есть Слово Божье, так как ведет к Нему. Лютеранские же схоласты поставили вопрос о способе и смысле богодухновенности. Ответ большинства из них заключался в том, что Святой Дух наставлял авторов и говорил им, что надо писать. Иначе было бы трудно опровергнуть аргумент, выдвигавшийся некоторыми католиками, полагавшими, что одни учения апостолы передавали ученикам в письменном виде, а другие – изустно. По мнению лютеранских схоластов, не имеет никакого значения, действительно ли апостолы изучили изустно то, что не записано в Библии, ибо такие учения – если они в самом деле существовали – не богодухновенны в той же мере, как Библия. Авторитетным для церкви может быть только то, что Дух повелел апостолам и пророкам записать.

Другой важный вопрос, поставленный лютеранскими схоластами в связи с богодухновенностью Писания, касался степени личностного влияния его авторов на то, что они писали. Наиболее распространенный ответ заключался в том, что библейские авторы были не более чем секретарями или переписчиками Святого Духа. Они слово в слово записывали то, что им диктовал Дух. Но Дух знал индивидуальные особенности каждого автора и принимал их в расчет. Вот почему послания Павла, например, отличаются от посланий Иоанна. Все это было признано подчеркнуть, что авторы Писания вдохновлялись словами Духа, который они воспроизводили буквально, а также сделать упор на богодухновенности этого текста, передававшегося через века. В этой связи показательно, что тогда как католические богословы настаивали на богодухновенности Вульгаты, латинского перевода Библии, некоторые лютеранские богословы отвергали ее богодухновенность, но в то же время утверждали, что средневековых иудейских ученых, добавивших гласные буквы в древнееврейский текст Писания, вдохновлял Святой Дух (в Ветхом Завете на древнееврейском языке гласных не было).

 

Георг Каликст и "синкретизм"

 

Растущая непреклонность лютеранской схоластики проявилась в полемике, развернувшейся вокруг предложений Георга Каликста. Он был убежденным лютеранином, полагавшим, что лютеранское учение служит наилучшим истолкованием Писания, но что это не дает оснований объявлять всех остальных еретиками или лжехристианами. В спорах того времени и, в частности, в яростных нападках одних христиан на других он видел отход от самого духа христианства. Поэтому он стремился к сближению с верующими других конфессий, но так, чтобы это не потребовало отказа от лютеранских убеждений. Поэтому он, подобно Меланхтону, проводил различие между основополагающим и второстепенным. Все, что содержится в Писании, раскрыто Богом, и во все это надо верить, но не все имеет равное значение. Принципиально и абсолютно необходимо только то, что относится к спасению. Остальное тоже истинно и важно, иначе Бог не раскрыл бы этого. Но это – не главное для христианина. Между ересью и заблуждением существует различие. Ересь – это отрицание чего-то существенно необходимого для спасения. Заблуждение – отрицание какой-либо иной части откровения. То и другое – зло, которого надо избегать. Но только ересь – зло настолько серьезное, что способно удерживать христиан от общения друг с другом.

Как же отличить основополагающее от второстепенного? На основании того, что Каликст называл "согласием первых пяти веков". На протяжении этих пяти веков, говорил Каликст, среди христиан существовало согласие. Некоторые взгляды осуждались как еретические, и нам надо следовать тем же принципам. Но было бы безрассудством утверждать, что христианское богословие этих первых пяти веков было лишено какой-то неотъемлемой составляющей спасения. Тогда нам пришлось бы сделать вывод, что в ранние века жизни церкви спасения не получил ни один человек.

Это не означает, что верить следует только тому, что написано в сочинениях первых пяти веков. Напротив, мы должны верить во все, что говорит Писание. Но неверие в какое-либо учение, содержащееся в Писании, но отсутствующее в христианском богословии первых пяти веков, – это заблуждение, а не ересь. Примером может служить учение об оправдании верой. Нет никаких сомнений, что это учение присутствует в Писании. Но в первые пять веков оно не было частью общепринятых богословских взглядов. Следовательно, несмотря на всю его значимость, согласия с ним не надо требовать от всех, а тех, кто его отвергает, нельзя считать еретиками. Провозгласив это учение, Лютер был совершенно прав, и правы лютеране, настаивающие на его истинности. Но это не означает, что католики – еретики. То же самое можно сказать о разногласиях между лютеранами и кальвинистами в вопросе о присутствии Христа в обряде причащения. Кальвинисты просто заблуждаются, но они не еретики.

С помощью таких аргументов Каликст надеялся добиться лучшего взаимопонимания и согласия между христианами разных конфессий, и именно по этой причине его совершенно справедливо назвали одним из основоположников экуменического движения. Но защитники лютеранской ортодоксии не сдавались. Абрахам Каловий подчеркивал абсолютную необходимость неукоснительного признания всего, что Бог раскрыл в Библии. Всякий, кто отрицает или отвергает хоть какую-то часть библейского учения, пусть даже самую малую или вроде бы совершенно незначительную, тем самым отвергает Самого Бога. Другие богословы не доходили до таких крайностей, но все же указывали, что своей теорией о "согласии первых пяти веков" Каликст, идя вразрез с Лютером, неумеренно вознес предание. Вскоре позиция Каликста получила название "синкретической", что совершенно необоснованно подразумевало смешение взглядов разных конфессий или признание равной значимости всех конфессий. Практическое применение теории Каликста нашли только в Польше, где король Владислав IV пытался с их помощью установить диалог между католиками и протестантами. Но эти усилия ни к чему не привели, и в конце концов о Георге Каликсте просто забыли.

Ортодоксальные богословы всех конфессий все больше замыкались в своих взглядах, подразумевавших, что христианами могут в полной мере считаться только те, кто согласен с ними во всех вероучительных вопросах. Такой догматизм, укреплявший веру многих людей, в то же время порождал все большие сомнения в истинности христианства или, по крайней мере, его богословия и учения.

 

Реформатская ортодоксия

 

Избрание – непреложная цель Бога, от начала сотворения мира Он избрал среди всего человечества людей, которые получат искупление во Христе.

Дортский синод

 

В XVII веке сторонники реформатского учения определили то, что станет их ортодоксией. Это произошло на двух ассамблеях, решения которых считались наиболее точным выражением кальвинизма: на Дортском синоде и на Вестминстерской ассамблее.

 

Арминианство и Дортский синод

 

Якоб Арминий был видным голландским учителем и профессором, получившим богословскую подготовку в сугубо кальвинистском духе, в том числе – в Женеве, под руководством преемника Кальвина Теодора Беза. Вернувшись в Нидерланды, он приобрел широкую известность своими проповедями с одной из самых главных кафедр Амстердама. Учитывая его доброе имя и репутацию добросовестного исследователя Библии и богословия, руководство амстердамской церкви попросило его опровергнуть тезисы Дирка Коорнхерта, богослова, отрицавшего некоторые положения кальвинистского учения, в частности тезис о предопределении. Для опровержения взглядов Коорнхерта Арминий изучил его сочинения, сравнил их с Писанием, с ранним христианским богословием и с учениями наиболее известных реформаторов. В конечном счете после напряженной внутренней борьбы он пришел к выводу, что Коорнхерт прав. В 1603 году Арминий стал профессором Лейденского университета, и его взгляды сделались предметом всеобщего обсуждения. Один из его оппонентов Франциск Гомар твердо верил в предопределение в самом строгом смысле, и вскоре между ними возник конфликт. Именно тогда Якоб Арминий, считавший себя истинным последователем Кальвина, связал свое имя с арминианством – учением, которое многие рассматривали как полную противоположность кальвинизму.

Спор между Гомаром и Арминием не касался вопроса о предопределении как таковом. Оба они полагали, что на этот счет есть достаточные библейские свидетельства, и скрестили шпаги по поводу основания, на котором это предопределение реализуется. По взглядам Арминия, предопределение основывается на Божьем предвидении относительно тех людей, которые впоследствии уверуют в Иисуса Христа. Гомар же утверждал, что сама вера есть результат предопределения, что от начала сотворения мира Бог Своей полновластной волей определил, кто будет верить, а кто – нет. Арминий на это отвечал, что Своим великим законом о предопределении Бог установил, что Иисус Христос будет Заступником и Искупителем человечества. Это действительно никому не подвластный закон, никоим образом не зависящий от воли человека. Но Божий закон, относящийся к конечной судьбе каждого человека, действует на основании не всемогущей воли Бога, а скорее Божьего предвидения, в соответствии с которым Он знает ответ каждого человека на предложение спасения в Иисусе Христе. Почти во всех других вопросах Арминий придерживался строго кальвинистских взглядов. Его учение о церкви и таинствах, например, следовало общему направлению, разработа<

Последнее изменение этой страницы: 2017-07-16

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...