ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Слово на букву У

Не родился еще поэт, который смог бы достойно описать самое болезненное, самое душераздирающее чувство из всех, какие только может испытать человек, эту неизбывную, незаживающую рану: унижение мужчины. Ну да, древние барды, менестрели и сказители наплели нам кучу историй об одержимых навязчивой идеей мести униженных кем-то мужчинах… но ведь это совсем другое дело. Не месть, а даже желание отомстить уже облегчает страдания униженного. В конце концов произнесенное вслух или про себя магическое заклинание «я отомщу» успокаивает боль, возвращает униженному частицу поруганной мужественности, дает ему внутреннее право называть самого себя мужчиной. Но само это чувство — унижение, испытываемое мужчиной — не передать словами. Никто, ни один человек не сможет описать его, воплотить в слове и образе. Мужчина, который с легкостью и даже с охотой признается в любом своем грехе, в самых вроде бы постыдных деяниях, не произнесет ни слова о пережитых им унижениях, тех самых, которые, по выражению Оруэлла, «составляют семьдесят пять процентов жизни». Он этого не сделает потому, что признаться в унижении означает признать себя сдавшимся без боя, признать, что тебя заставили сделать или не сделать то, что было тебе не по нраву, скрутили, согнули, вытерли о тебя ноги, а ты не принял пусть неравный, но честный и достойный бой, а сдался на милость победителя, забыв о чести. Признаться в этом означает признаться в своей гендерной несостоятельности, а это для мужчины страшнее смерти — по крайней мере, честной, достойной смерти. Так было всегда, так происходит сейчас и, по всей видимости, так будет продолжаться в будущем. Даже в наши дни, в двадцать первом веке, мужчины разрываются между желанием решить проблемы с помощью кулаков и приобретенным в ходе развития цивилизации страхом перед дракой, маскируемым под нежелание марать руки. И все это происходит, когда любому здравомыслящему человеку ясно: в нынешнюю эпоху самые крупные победы в жизни одерживаются не в войнах, не закованными в латы рыцарями на поле брани, но ведущими сидячий образ жизни мужчинами в костюмах из тонкой шерсти, рассчитанных на помещения с центральным отоплением, напичканные электроникой кабинеты в небоскребах из стекла и бетона. Так вот, даже в наши дни человек не может освободиться от бросающего в дрожь страха перед признанием собственного поражения. Порой достаточно одного слова, случайно всплывшего в памяти образа, запаха, появления на жизненном горизонте чьего-то лица — и мужчина оказывается заживо погребен под обрушившимся на него чувством собственного унижения. Он вновь и вновь переживает это когда-то испытанное ощущение, вновь сгорает от стыда и рвет на себе волосы за то, что не вступил в бой с превосходящим по силе противником, а остался лежать и терпеть — терпеть унижение, а значит, позволил лишить себя, пусть и фигурально, мужского достоинства.

К счастью, по дороге к недавно открывшемуся фитнес-центру «Фаркхар» у Эдама Геллина не всплыло в памяти ничего из того, что могло хоть как-то быть связано с той ситуацией. Ему было просто не до копания в собственных воспоминаниях и эмоциях. Он Шел себе через Главный двор под закатным солнцем и наслаждался жизнью. Бабье лето заканчивалось, дни становились все короче и прохладнее. Эдам оделся — по его представлениям — в соответствии с погодой: натянул стеганую, похожую на одеяние патагонских индейцев темно-зеленую куртку из тех, что доходят до середины бедра, а на талии стягиваются шнурком или резинкой — для пущего тепла и комфорта. В Главном дворе было тихо и почти безлюдно. Какое-то движение наблюдалось только под аркой у входа в библиотеку. В лучах заходящего солнца университет особенно напоминал готический замок. Крыши и башенки зданий четко вырисовывались на окрашенном в пурпурные и розовые тона вечернем небе. Главный двор показался Эдаму не площадкой между учебными корпусами, а замковой площадью, стиснутой со всех сторон высокими стенами и башнями. Высоченные, казавшиеся серыми и в то же время подсвеченные золотом вязы, раскрашенные закатными лучами камни, из которых были сложены стены, сверкающие окна — все это превращало Дьюпонт в эффектную стилизацию под саму суть готического стиля. Эдаму никогда еще не доводилось видеть Дьюпонт при таком освещении. Он был просто поражен величием этого могучего фортификационного сооружения. Строгий, грозный и неприступный, Дьюпонт напоминал крепость или, быть может, древний монастырь — хранилище знаний… Да, все могло меняться в этом мире с течением времени, но Дьюпонт оставался непоколебим…

В общем, Эдам Геллин испытывал такой прилив оптимизма, какой присущ всякому молодому человеку, впервые решившему привести в порядок свое тело и набраться физической силы путем «качания железа».

Заниматься он начал недавно и в качестве основного средства приведения себя в форму выбрал тренажерный зал с оборудованием от фирмы «Сайбекс» в фитнес-центре «Фаркхар». Нет, разумеется, Эдам отдавал себе отчет, что ему никогда не сравниться по мышечной массе с верзилами вроде Кёртиса Джонса и Джоджо и что он не сможет одолеть их в драке или в поединке в спортзале. Все, что ему требовалось от этих занятий, — привести себя в такую форму, когда любому, кто на тебя наезжает, можно одними глазами сказать: «Даже не думай. Даже не пытайся сунуться ко мне. Слишком дорого тебе это обойдется. Побереги силенки для чего-нибудь другого, это я тебе говорю, Эдам Геллин! Со мной такие наезды не проходят».

По дороге к спортзалу ему еще предстояло пройти мимо фонтана Сейнт-Кристофер со скульптурой одноименного святого. Мысленно Эдам в это время был где-то далеко. Его память перебирала те новые слова и термины, которые он уже успел усвоить за время занятий на тренажерах: грудина, дельта, трапеция, боковуха, бипс, трипе, косуха и названия других столь же важных для мужчины фрагментов тела. Неожиданно его взгляд задержался на силуэте святого Христофора, он же Сейнт-Кристофер. Изображенный скульптором в граните, в наброшенной на плечо тоге, святой переносил младенца Иисуса через бурный поток, искусственно создаваемый тем самым фонтаном. Статую изваял в конце девятнадцатого века французский скульптор Жюль Далу. Сейчас, подсвеченная заходящим солнцем, она смотрелась весьма эффектно. Эдам уже со знанием дела присмотрелся к замершему посреди шумящей воды великану и оценил, насколько хорошо проработана рельефная мускулатура святого. Чего стоят грудные мышцы, которыми Далу снабдил Христофора! А дельтовидные! Вот это культурист! Миновав фонтан, Эдам непроизвольно согнул левую руку и поднял ее на уровень плеча. Правой рукой он нащупал дельтовидную мышцу и прикинул свои шансы. Что ж, пока не Бог весть что, но там посмотрим…

В раздевалке Эдам переоделся в футболку, которая явно была ему велика, в длинные и широкие шорты и направился в зал. Мощные светильники, чистота, бежевый деревянный пол с черной каймой по периметру — все это придавало залу вид военного плаца, где для парада выстроились стройными рядами тренажеры разных типов и видов. Рамы сайбексовских машин были покрашены белой краской, противовесы и рычаги были черные, перекладины, грифы и рукоятки — из нержавеющей стали, и все это великолепие многократно отражалось в зеркальных стенах, создавая впечатление, что этому царству машин, дарующих силу и здоровье, нет конца. В первый день, едва заглянув в тренажерный зал, Эдам просто онемел от изумления. Единственное, чему он мог порадоваться, — так это своей предусмотрительности. Не зря он выбрал в качестве костюма для тренировок свободную футболку с рукавами до локтей! Слишком уж комично выглядели здесь некоторые — как бы это помягче выразиться? — недостатки его фигуры. Плечи, грудная клетка, нижняя часть туловища, бедра — по сравнению с теми, кого увидел в зале Эдам, он был, откровенно говоря, попросту уродом. И ведь все эти кони-тяжеловозы даже не спортсмены! Настоящие спортсмены, те, кто играет за университет в футбол или баскетбол, ни в каком «Фаркхаре» даже не показываются. У них есть свои залы для тренировок и для занятий на тренажерах. А мускулистые парни, собравшиеся здесь, были, с точки зрения Эдама, просто жертвами моды на новый фасон мужского тела — спортивный и накачанный, похожий на первобытного охотника или античного спортсмена. Вот эти-то могучие бычки и жеребцы и собрались в тренажерном зале покачать железо! Вроде бы обычные парни, но какие же у них здоровенные ручищи, широченные плечи, накачанные шеи, необъятные грудные клетки! Конечно, им только и носить майки и короткие шорты — этим ребятам есть что показать окружающим. Интересно, что они собираются делать со всей этой мышечной массой?.. Да ровным счетом ничего. Они не собираются становиться спортсменами или с кем-то драться, зарабатывая себе на жизнь кулачными боями. Это просто мода — то есть мускулы уподобляются вещам, которые покупают в магазинах и надевают на тело. Главное, чтобы шмотки, а наравне с ними фигура и открытые части тела, были такие, какие принято носить в нынешнем сезоне, а не какой-нибудь прошлогодний отстой. Модны накачанные мускулы, рабочие брюки, джинсы новых моделей, розовые школьного вида рубашки на пуговицах, шорты цвета зеленого лайма, солнечные очки «Оукли», черные резиновые сапожки «Л. Л. Бин» с кожаными голенищами… и много еще чего. В общем, мода! Тем не менее впервые за долгие годы Эдам решил не отставать от нее.

Вы только посмотрите на этих хреновых козлов, которые любуются своими отражениями в зеркальных стенах… Практически вся поверхность стен покрыта зеркалами. Официально это объяснялось тем, что тренирующийся должен иметь возможность проверить, правильно ли он делает упражнения. Чушь это все собачья… На самом деле зеркала здесь понатыканы лишь для того, чтобы можно было полюбоваться своим таким крутым, таким продвинутым, таким модным телом! Стоит качку оторваться от снаряда или тренажера, как его взгляд непроизвольно устремляется к зеркалу: срочно посмотреть на себя и порадоваться тому, какой он крутой и модный парень. Эдам следил взглядом за окружающими, мысленно презирая всех вместе и каждого в отдельности. Нет, вы только посмотрите на них: они не могут дождаться даже окончания упражнения и пялятся в зеркало уже в момент очередного подхода к снаряду… Взять, например, вон того: он будто случайно вытянул руку вдоль тела, а на самом деле любуется, как выпирает из-под футболки его трицепс… А тот… лениво потягивается, вроде бы без всякой задней мысли… и при этом напрягает спинные мышцы и старается выставить их в наиболее эффектном ракурсе — хорошо накачанные мышечные пучки напоминают огромного ската, причем вовсе не расплющенного… Так, а чем занят вон тот? Ну конечно, он будто просто потирает руки, соединив ладони именно на уровне пояса… на самом деле сжимая их, чтобы продемонстрировать самому себе, как увеличиваются в объеме напрягшиеся пластины грудных мышц… Ну и дела! Вот ведь кони! Здесь таких качков, готовых заниматься с утра до вечера, называли дизелями. Раза два в минуту — хоть часы проверяй — кто-нибудь из этих страдающих нарциссизмом извращенцев вытягивал и напрягал руку, чтобы полюбоваться в одном из бесчисленных зеркал отражением своего бесподобного трицепса. Да, мышцы — самый модный прикид в нынешнем сезоне.

Эдам в своем мешковатом наряде стоял в центре зала и водил головой из стороны в сторону, выискивая… вот оно! В дальнем углу зала, приподнятом по отношению к остальному помещению на пару ступеней и неофициально называющемся балконом, он разглядел тренажер своей мечты. Мысленно он назвал этот механизм машиной для пожимания плечами. Полюбившийся ему тренажер действительно был сделан специально для тренировки трапециевидных мышц. Увидев этот аппарат впервые, Эдам прямо-таки возжелал поработать на нем в свое удовольствие. Он стремился к нему, тянулся всей душой, мечтал о нем. В общем, ни дать ни взять — наркоман, заждавшийся очередной дозы. Но это было и понятно: ведь ничто не делает мужской силуэт круче и внушительнее за короткое время, чем крепкая шея, подпертая выпирающими трапециевидными мышцами, вздувшимися от плеча до плеча… Вот только… здесь, в спортзале, существовали свои неписаные законы и нормы протокола. Считалось, что там, на балконе, занимаются лишь продвинутые качки: те, кто действительно знал, как пользоваться тренажерами, и достиг в буквальном смысле слова видимых результатов. Невозможно было описать словами страдания Эдама; одна мысль о том, чтобы подняться туда, где пыхтят, потеют и гремят железом эти дизели, приводила его в ужас… Ну как он туда сунется со своими ручонками и ножонками-макаронинами? И все же… как тут удержаться, если тренажер свободен? Эдам разве что не бегом поднялся по металлическим ступенькам, больше всего на свете опасаясь, что в последнюю секунду какой-нибудь урод, какой-нибудь мордоворот, имеющий больше прав, чем он, займет тренажер для пожимания плечами первым.

Поднявшись на балкон, он оказался в царстве мощи, силы, объема, рельефа — в общем, в мире работающих дизелей. Из каждого угла доносилось солидное пыхтение бугаев, прорабатывающих ту или иную группу мышц, набирающих объем и массу, качающих железо в свое удовольствие. Кто-то из них поднимал штанги, лежа на спине, кто-то забрался в похожую на орудие средневековых пыток раму для накачивания пресса, кто-то качал мышцы бедер, лежа почти вниз головой на покрытой нескользящей резиной скамейке и сгибая ноги, преодолевая сопротивление целой кучи металлических брусков.

— Эй, слышь, чувак, придержи-ка мне раму! Добавь еще, вот так!

— Готово! Взял! Есть! Еще! Давай-давай! Будь мужиком! Работай! — Отрывистость реплик в какой-то мере компенсировалась тяжелым шумным дыханием, кряхтением и время от времени стонами.

— …Пятьсот сделал.

Выдох, похожий на стон, вырвался из перенапряженного горла.

— Охренеть… ты… пятьсот… сделал… ни хрена… себе… не могу… поверить… ты… пятьсот… охренеть…

Очередное междометие — не то стон, не то звериный рев: «У-у-у-бл… на…», и вот из-под рамы для поднятия тяжестей выползает на карачках очередной юный мезоморф в похожей не то на девчоночий топик, не то даже на подростковый купальник майке (ах, как выигрышно в ней смотрятся грудные мышцы, а заодно бипсы, трипсы, дельты и косухи!). Все его тело ходит ходуном, он тяжело, с трудом дышит, но при этом держит руки на весу — чуть отведя от боков и слегка согнув, словно все вышеупомянутые мышцы так велики, что не позволяют рукам повиснуть вдоль тела, как это свойственно нормальному, пропорционально сложенному человеку. Что ж, за все приходится платить: вот и этот крутой качок передвигается по залу походкой человекообразной обезьяны.

Эдам непроизвольно натянул рукава футболки на локти, чтобы никто из дизелей не увидел, какие у него до смешного тонкие ручки-тростинки. Ему казалось, что все обитатели балкона будут не просто насмешливо смотреть на него, а того и гляди начнут в голос хохотать и показывать пальцем. Наверняка своим телосложением он привлечет их внимание. Святая простота! Да кому на этом балконе есть дело до какого-то доходяги, которому вдруг приспичило покачаться на одном из навороченных тренажеров? Эдам даже представить себе не мог, насколько все эти бодибилдеры зациклены на себе. На самом деле каждый из них пребывал в уверенности, что весь зал только затем здесь и собрался, чтобы посмотреть на него… проверить, насколько большой вес он выставляет, сколько может поднять, толкнуть или выжать, сколько подходов делает к каждому снаряду… а главное, будет он или нет постоянно посматривать в зеркало, чтобы удостовериться, что не зря качал все свои трапеции, дельты, грудины, бипсы, трипсы, косухи, боковухи и кирпичики…

Эдам загрузил машину для пожимания плечами солидным количеством противовесов — положить меньше он просто не мог себе позволить, опасаясь, что будет выглядеть смешно со слишком уж несерьезной нагрузкой. Выбрав, как ему казалось, золотую середину, он взобрался на «рабочее место» и… не смог сдвинуть чертовы рычаги с места Сгорая от стыда, Эдам был вынужден снять большую часть грузов и опытным путем определить для себя более или менее подходящую нагрузку. Все это время парень совершенно напрасно опасался насмешек со стороны тех, кто занимался на соседних тренажерах: им на самом деле было абсолютно не до него, как, впрочем, и вообще ни до кого, кроме самих себя. В итоге Эдам загрузил тренажер так, чтобы быть в состоянии сделать положенное упражнение три… десять… еще восемь… и в конце концов — жалкие пять раз. Между повторами он, как и положено, тяжело дышал, смотрел в пол перед собой с самым суровым и мужественным выражением лица, поводил плечами и прохаживался между тренажерами несомненно вызывающей уважение у окружающих походкой гориллы-кавалериста.

Спустя час после начала тренировки Эдам счел, что для первого раза достаточно накачался, и направился на первый этаж, в раздевалку. Спускаясь по лестнице, он украдкой посматривал в попадающиеся по пути зеркала, стараясь рассмотреть заметные в горловине футболки трапециевидные мышцы и пытаясь понять, действительно ли они хоть чуть-чуть увеличились в размере, или же это лишь плод его воображения. Нет… они действительно выглядели более внушительно.

Эдам чувствовал себя счастливым — как любой мужчина, который ощущает, что его мускулы (неважно, какого они на самом деле размера) увеличиваются благодаря избыточному кровяному давлению, поднявшемуся в ходе тренировки. В такие минуты мужчина чувствует себя… куда больше мужчиной, чем обычно.

В фитнес-центре, естественно, имелись лифты, но с этажа на этаж можно было пройти и по широкой, ярко освещенной лестнице. Эдам, воодушевленный результатами первого этапа бодибилдинга, выбрал для себя эффектный проход по сверкающей зеркальными стенами лестнице. На каждом этаже на площадку выходили две пары раздвижных стеклянных дверей. Чуть замедлив спуск, можно было задержаться и посмотреть, что происходит в других залах. Этажом ниже того помещения, где Эдам только что занимался на тренажерах, он обратил внимание на табличку над двойной дверью: «СЕРДЕЧНО-СОСУДИСТАЯ СИСТЕМА». В первый момент Эдам даже вздрогнул — настолько эти слова, подходившие скорее для больницы или другого медицинского учреждения, диссонировали с общим настроением праздника здоровья, царившим в здании. От «сердечнососудистого» веяло чем-то болезненным, а уж никак не мужественным… но в следующую секунду Эдам разглядел за прозрачными дверями студентов и — в основном — студенток, которые увлеченно бежали, поднимаясь вверх, но оставаясь при этом на том же уровне… О беговых дорожках и тренажерах-лестницах он раньше только слышал, но никогда не видел их воочию. Желание познакомиться поближе с этими диковинными аппаратами (а быть может, и с теми, кто на них занимается) заставило его изменить маршрут и заглянуть в зал… Тренажер под названием «Стэйрмастер» позволял бежать — если, конечно, это движение можно назвать бегом, — не отрывая ног от больших педалей на мощных рычагах. Пожалуй, это движение было чем-то средним между бегом и ездой на велосипеде стоя, не садясь в седло. Впрочем, куда больше, чем тренажерами, Эдам был поражен обилием девушек в этом зале… Некоторые были одеты в бесполые тренировочные костюмы, растянутые футболки, кенгурушки, рубашки и шорты до колен, а обуты в обычные стоптанные кроссовки. Но большинство пришедших в тот вечер в фитнес-центр были одеты как… как девушки. Эдам был изумлен тем, как, оказывается, низко могут сидеть обтягивающие тренировочные брюки на женской… нет, не талии и даже не на бедрах, а черт знает насколько ниже той линии, после которой они вроде бы должны сползти вниз! А чего стоят эти коротенькие, словно снятые с кукол футболочки! А между ними — Эдам чуть не ослеп от обилия того, что увидел: голые, голые, голые животы с симпатичными пупками, а сзади… оказывается, современное искусство кройки и шитья достигло таких высот, что слово «декольте» теперь относится не только к груди, но и к противоположной части тела. Облегающие лосины сидели на бедрах девушек так низко, что над верхним краем оставались открытыми соблазнительные выпуклости и четко прорисовывалась ложбинка между ними… Прямо перед Эдамом давила на педали «Стэйрмастера» высокая блондинка в бледно-сиреневых нейлоновых беговых шортах и донельзя укороченной голубой баскетбольной футболке. На первый взгляд в фигуре девушки не было ничего сверхъестественно привлекательного. Грудь у нее была небольшая, но при каждом нажатии на педаль ее соски словно протыкали изнутри обтягивающий тонкий нейлон, а пупок при этом подмигивал окружающему миру, давая постороннему взгляду точку для фокусирования на бескрайнем пространстве обнаженной, освобожденной от одежды плоти. В том же ряду, через три-четыре тренажера, так же старательно маршировала на месте, поднимаясь по невидимым ступенькам, другая девушка. На ней были черные — лосины?.. трико?.. колготки?.. Эдам не считал себя большим специалистом в области предметов женского гардероба… не просто обтягивавшие, а буквально облизывавшие и обтекавшие каждую выпуклость и впадинку ее тела. Ни дать, ни взять вторая кожа. Дополнением служил спортивный бюстгальтер телесного цвета. Груди у этой девушки были внушительных размеров, и при каждом движении их верхняя часть колыхалась, как желе. Учитывая цвет лифчика, нужно было внимательно присмотреться, чтобы убедиться, что он вообще имеется. Это зрелище не на шутку взволновало и, что греха таить, возбудило Эдама. Его чресла и все детородное хозяйство сначала насторожилось, а затем и вовсе перешло в положение полной боевой готовности… так, на всякий случай… а вдруг что-нибудь случится. Вот, оказывается, что скрывалось под невинной вывеской фитнес-центра… Мозг Эдама, подпитываемый неожиданно выплеснувшимся потоком гормонов, никак не мог смириться с тем, что все это устроено лишь ради занятий физкультурой в традиционном смысле этого слова. Ему казалось, что стоит сейчас дотянуться до выключателя и погасить свет, как все собравшиеся в зале забудут про сердечно-сосудистую систему и, бросившись друг на друга, сольются в невиданной по разгулу оргии…

Сзади за тренажерами для спортивной ходьбы начиналось царство беговых дорожек. Они стояли плотным строем в несколько рядов… широкие черные клавиатуры… зеленые и оранжевые светодиоды. Шум в этой части зала был просто оглушительный. Шеренги парней и девушек бежали и бежали на своих снарядах, кто неспешно, а кто и в весьма бодром темпе. На низкий гул работавших на тренажерах электромоторов, на шелест самих лент дорожек накладывалась разнокалиберная дробь шагов. Учитывая, что вес бегунов варьировался от ста до двухсот с лишним фунтов, их подошвы бились о бегущую ленту с разной силой и частотой. Эдам озирал открывшееся ему великолепное зрелище — бесконечные ряды без устали трудящихся молодых и крепких ягодиц…

Он уже собирался вернуться к выглядевшим более солидно шаговым тренажерам, как вдруг его взгляд упал на роскошную копну длинных кашатновых волос. Чуть в стороне от него по предпоследней, если считать от зеркальной стены, дорожке бежала девушка. Лада, именно бежала, причем с хорошей нагрузкой. Он видел ее со своего места примерно в ракурсе три четверти. На девушке были самые обычные тренировочные брюки — именно обычные, а не открывающие по последней моде половину задницы и врезающиеся в тело лосины, и они так шли ей, так хорошо на ней сидели. А еще — эта линия! Такая линия! Темная полоска влажной ткани образовалась там, где пот, стекавший по спине и пояснице девушки, уходил в ложбинку между ягодицами — туда, в запретный, полный тайн, неведомый мир женских бедер и… В общем, Эдам не мог оторвать глаз от этого ручейка, уводившего… Так, стоп! Кажется, я начинаю повторяться, мысленно оборвал себя он. Но все-таки, какие у нее шикарные бедра! Сделав шаг в сторону он сумел наконец увидеть профиль девушки в зеркале. Он смотрел… смотрел… нет, сомнений быть не могло! Это она, та самая первокурсница, с которой он поцапался в библиотеке, когда ему предстояло провести всю ночь над рефератом для этого кретина Джоджо. Строго говоря, та встреча была не слишком удачной. Все, что Эдаму тогда удалось, — узнать, как зовут девушку: Шарлотта. Но большего выудить из нее он не смог. Если честно, то она просто отшила его или, используя более современное выражение, «чисто отморозилась». И нельзя сказать, что Шарлотта не понимала, что делает. Он хорошо запомнил ее колючий взгляд. Да, эта девушка сможет за себя постоять, если захочет. С того самого дня Эдам нередко вспоминал ее и втайне надеялся на новую встречу. И вот она перед ним. Она — и эта влажная полоска!

Черт, как же к ней подобраться? Шарлотта словно не бежала, а летела, едва касаясь ногами полотна дорожки, и ей явно не было никакого дела, что происходит вокруг. Глаза ее были устремлены прямо перед собой, куда-то вдаль. Впрочем… соседняя дорожка была свободна. Что ж, пожалуй, это шанс. Расстояние между двумя тренажерами не больше восьми дюймов. Эдам не торопясь, чтобы не наделать глупостей, а заодно присмотреться к этим аппаратам, направился по узкому проходу между двумя рядами дорожек в дальний конец зала. Ну и грохот! Но это несомненно Шарлотта. Ее ни с кем не перепутаешь. Такая нетронутая, невинная красота — и при этом такая внутренняя сила! Ну хорошо, вот сейчас он наберется смелости и подойдет к соседней свободной дорожке, а дальше-то что? Начать с того, что Эдам понятия не имел, как управляться с этой чертовой хреновиной, что там за кнопочки и лампочки у нее на клавиатуре, как она вообще включается. Да и сможет ли он пробежать какое-нибудь более или менее значительное расстояние? Или время, если учесть, что это бег на месте? Нет, конечно, так, как бежит она, он не сумеет… но хоть как-то… Эдам даже не мог вспомнить, когда ему в последний раз в жизни приходилось передвигаться бегом. И потом — ну заберется он на этот агрегат, ну побежит еле-еле, а заметит ли она его? Услышит ли в этом грохоте, что рядом заработала еще одна дорожка? И все-таки это был шанс.

Эдам взобрался на бегущую дорожку, все еще лелея слабую надежду, что девушка обратит на него внимание раньше, чем все-таки придется включить эту адскую машину. Увы — ее взгляд все так же был устремлен вдаль, в какую-то удаленную и абстрактную исчезающую точку. Замечать Эдама Шарлотта упорно не желала. Чтобы сообразить, как включается это устройство, Эдаму потребовалось не меньше минуты — показавшейся в десять раз длиннее. На кой черт резиновой дорожке с валиком столько кнопок и вводимых параметров? Вот, например, вес. Хрен его знает, сколько он весит! Или: желаемый угол наклона — какой еще угол? Какого наклона? Шум в зале по-прежнему стоял такой, что Эдам ощущал себя словно внутри какой-то огромной машины, например гигантского печатного пресса. В итоге он все же нашел рычаг скорости и повернул его на деление «две мили в час», потом две с половиной, потом три… Что ж, не так страшно, на этой скорости можно не бежать, а идти бодрым шагом… три с половиной… Но на четырех милях в час идти пришлось так энергично, что, пожалуй… пожалуй, стоило рискнуть перейти на бег трусцой… Кто знает, может быть, на соседа-бегуна девушка скорее обратит внимание, чем на пешехода… Эдам перешел на бег, но дорожка двигалась слишком медленно для трусцы, так что он перевел регулятор скорости на четыре с половиной. Он бежал и бежал, но Шарлотта по-прежнему его не замечала. Не прошло и полминуты, как слабые легкие Эдама дали о себе знать. Длительные беговые нагрузки явно были непривычны для его организма. Парень инстинктивно наклонился вперед, чтобы опереться руками на панель управления аппаратом. Поняв, что долго продержаться все равно не удастся, он потянулся к регулятору скорости, но, потеряв опору, ошибочно повернул рукоятку не в ту сторону. Ба-бах! «Ой, блин!» Следующие несколько секунд растянулись в сознании Эдама, как в замедленной съемке. Он прекрасно понимал, чтó с ним происходит, но не смог ничего предпринять, чтобы избежать позора: сначала, выражаясь фигурально, земля ушла у него из-под ног, затем сами ноги устремились вслед за опорой; и в итоге Эдам, едва не задев подбородком панель управления, грохнулся животом и грудью на резиновую ленту дорожки. Аппарат продолжал невозмутимо делать свое дело, и в следующую секунду тело незадачливого бегуна было бесцеремонно сброшено на пол. За тем, что случилось после, Эдам наблюдал, как во сне. Он увидел, как его соседка легко перескочила со своей бешено мчавшейся ленты дорожки на раму аппарата, дотянулась до панели управления дорожки Эдама, нажала кнопку «стоп», затем остановила свою машину и — вот так запросто — присела возле него на одно колено.

— Вы не ушиблись? Как это все случилось?

В ее обрамленном каштановыми волосами лице, таком юном, невинном, почти ангельском, было в то же время и что-то материнское. Прекрасно понимая, что выглядит перед нею полным идиотом, Эдам тем не менее с трудом подавил в себе желание приподняться на локте, прижаться щекой к ее щеке, обнять девушку и прохныкать: «Спасибо!» В конце концов он все же заставил себя ограничиться приподниманием на локте, улыбкой, самокритичным покачиванием головы и кратким выражением благодарности:

— Да вот… большое спасибо.

— А что произошло?

— Сам не знаю… Похоже, ноги решили убежать от меня…

Отшутившись, Эдам попытался было встать, но почувствовал острую боль в бедре. Чтобы не выругаться, он прошипел: «О-о-о-о!» — и вынужден был откинуться назад.

— Где болит? — Ей пришлось почти кричать, чтобы перекрыть грохот машин.

— Да я, видно, бедром ударился! — Он помотал головой, давая понять, что случившееся не представляет опасности и огорчает его лишь потому, что произошло по собственной глупости.

Он вновь попытался встать, и вдруг девушка протянула ему руку со словами:

— Держитесь!

Эдам взял ее за руку, она потянула — отнюдь не символически, — и в результате Эдам, пусть и с некоторым трудом, все же поднялся на ноги. Он понимал, что ничего серьезного не случилось, но ушибленный бок и бедро сильно побаливали, так что первые шаги он сделал, прихрамывая на правую ногу.

— Вы бы присели, — предложила Шарлотта и махнула рукой в сторону гимнастической скамейки, стоявшей у стены зала за рядом беговых дорожек.

Эдам последовал ее совету и доковылял до скамейки. Девушка осталась стоять перед ним, положив руки на бедра. Здесь, в углу зала, было не так шумно. Посмотрев Шарлотте в глаза, Эдам вновь улыбнулся и сказал:

— Спасибо.

При этом в улыбку он вложил гораздо больше, чем в слово. В глубине души Эдам надеялся, что она не вспомнит ту досадную стычку в библиотеке.

Чуть нахмурившись, Шарлотта поинтересовалась:

— Постойте-постойте, а это случайно не вы?..

— Увы, случайно — я… — признался Эдам. Он виновато опустил голову и устремил на собеседницу нарочито заискивающий взгляд. — Вообще-то я надеялся, что вы меня не запомнили… Вы ведь Шарлотта, да?

Она кивнула.

— А я Эдам. Что ж, лучше поздно, чем никогда: приношу свои извинения, просто я в тот раз был на взводе. Такая засада приключилась…

— Засада?

— Ну да… Мне кровь из носу нужно было за ночь написать реферат на десять страниц за одного придурка-спортсмена.

— То есть как? Вы что, обязаны писать рефераты за других?

Эдам пожал плечами:

— Работа у меня такая: шефство над студентами-спортсменами. Да какое там шефство: просто пишу за них работы, а мне за это немного приплачивают. Без этих денег я бы здесь не продержался.

— Нет, вы действительно пишете работы за других? Разве это законно?

— Ну, конечно, незаконно — это если и не преступление, то уж всяко серьезное нарушение университетских правил. Но спортсмены есть спортсмены — я думаю, и везде так. Судя по всему, существует какое-то негласное соглашение, и большая часть преподавателей смотрит на это сквозь пальцы.

— Ничего себе. Я даже предположить такого не могла, — сказала Шарлотта. — И как же это происходит — эти спортсмены просто находят вас и говорят: «Слушай, накатай-ка ты мне реферат»?

— Да вроде того. Да им и искать меня не надо. У меня для этого специальный пейджер есть.

— И что, они все так делают? Неужели никому из них не стыдно?

— Может, кому-то и бывает стыдно, но я лично таких не встречал. Понимаете, по большей части они просто кретины. Если б спортсмены попробовали поступить сюда честно, то средний балл на экзаменах у них был бы два с половиной, если не ниже. А те немногие, у кого котелок хоть как-то варит, просто не могут позволить себе учиться по-человечески. Они, понимаете ли, выше всего этого. Нет, правда: если кто-нибудь из них начнет заниматься всерьез — так его дружки по команде засмеют и будут доводить разными приколами, причем совсем не детскими. Вот и получается, что даже если у спортсмена и есть голова на плечах, то учиться по-человечески ему, как говорят, западло. Есть среди них пара неглупых парней, которые получают хорошие оценки на экзаменах и зачетах, — например, Бускет из баскетбольной команды, — так они об этих оценках помалкивают, крепко язык за зубами держат.

— А тогда, ночью, вы для кого работу делали?

— Тоже для баскетболиста. Есть такой Джоджо Йоханссен. Ростом под семь футов, а весит, наверно, фунтов триста, и все сплошные мускулы. И он белый. Единственный белый игрок в стартовой пятерке. У него репа вдвое больше моей и светлые волосы, подстрижены так… не под горшок, а под блюдце, что ли. — Чтобы изобразить прическу Джоджо, Эдам провел пальцем вокруг макушки.

Шарлотта как-то печально скривила губы:

— А, этот! Как же, знаю я его.

И она рассказала Эдаму, как странно вел себя Джоджо на занятиях по французской литературе, курс которой, как она уже выяснила, назывался «Кач-Френч». Рассказала она и о том, как после занятий Джоджо стал клеиться к ней и как она ему объяснила, что он — полный идиот, и как парень в подтверждение своего идиотизма продолжал нести какую-то чушь уже ей вслед.

Эдам злорадно хмыкнул:

— Эх, жаль, меня там не было! Хотел бы я на это посмотреть! Прикололся бы от души. Понимаете, спортсмены — они ведь какие: каждый уверен, что стоит ему подойти к любой девушке в кампусе, как она сразу согласится на все что угодно — просто от радости, что такой парень на нее обратил внимание. Самое противное, что в большинстве случаев они правы. Знаете, сколько я такого насмотрелся… — Эдам выразительно закатил глаза, а затем вернулся к менее скользкой теме: — Весь университет носится с ними, как не знаю с кем — и какой во всем этом смысл? Ну, спрашивается, что нам толку с того, что дьюпонтские дебилы бросают мяч в корзину лучше, чем дебилы из Индианы, или Дьюка, или Стэнфорда, или Флориды, или Сетон-Холла? Нет, пусть играют, если им нравится, никто не против. Я только не понимаю, почему мы делаем из них героев, а из каждой их победы — событие вселенского масштаба?

Шарлотта уже перестала хмуриться, и более того — на ее раскрасневшемся от бега лице промелькнула улыбка. Какая же она красивая, подумал Эдам.

— Знаете, а меня ведь тоже удивляло такое отношение к спорту, еще в школе, — сказала она. — Нет, физкультура — дело хорошее, да и против спорта я ничего не имею, но зачем делать из этого культ — ума не приложу?!

— А где вы учились? — спросил Эдам.

— Далеко, — отмахнулась Шарлотта, — в Спарте. Есть такой маленький городишко. В Северной Каролине. Не слышали? И никто о нем никогда не слышал. Здесь, в Дьюпонте, люди даже не представляют, что бывают такие медвежьи углы.

— Ну, легкий южный акцент я сразу заметил.

Эти слова Эдам произнес с милейшей, как он считал, улыбкой, но его собеседница почему-то напряглась и явно не порадовалась его наблюдательности. Стремясь исправить ситуацию, Эдам попробовал выкрутиться.

— Я вообще-то большой поклонник южного акцента, — быстро добавил он. — Да, кстати, не сочтите за бестактность, но как вы здесь-то оказались?

— Это полностью заслуга моей учительницы английского — мисс Пеннингтон. С ее подачи я разослала свои документы в Дьюпонт, Гарвард, Йель и Принстон. Ни о каких других университетах она мне даже заикаться не разрешала. В качестве запасного аэродрома у ме<