МОДУЛЯЦИЯ ПЕРВАЯ. Гавриил Державин (1743-1816)

Что мы знаем о Державине? Знаменитое пушкинское:

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил.

Итак, у Державина в русской поэзии была роль - заметить Пушкина и благословить его.

Что же касается его поэзии, то Державина, как и всех допушкинских поэтов, коснулось одно несчастье: они все остались в нашем восприятии «поэтами предпушкинской эпохи». Так уж печально случилось. И в этом никто не виноват (кроме Пушкина).

Пушкин и в русском Слове, и в поэзии, и в самих принципах мышления оказался настолько значителен, что всё до него, да и многое после него, стало восприниматься либо как предтеча - подготовка к Пушкину, либо как послевкусие.

Я не хочу перегружать эту часть книги информацией и назы­вать имена блестящих до- и послепушкинских поэтов, но что касается Державина, то жизнь его - увлекательнейший роман. О, если бы голливудцы добрались до биографии Держа­вина, то я убеждён - они сумели бы снять один из самых кас­совых фильмов в своей истории. Им ничего не надо было бы придумывать. Достаточно процитировать самого Державина: «...без всякой подпоры и покровительства, начав с звания рядового солдата и отправляя через двенадцать лет самые нижние должности, дошёл сам собою до самых высочайших...»

Я очень не хотел бы выдавать вам совершенно невероятную информацию об уникальной жизни человека, который прошёл путь от преступника (по сути, перед нами антиобщественный чело­век из уголовного мира) до одного из самых высочайших правдоискателей. От картёжника, проигравшего в карты все деньги, в том числе даже те, которые прислала ему мать на покупку имения, до виднейшего государственного деятеля, секретаря Екатери­ны Великой. От трактирного завсегдатая до великого поэта всея Руси, одного из самых уважаемых лю­дей в русской истории.

Вот начало и конец его стихотворения, подводящго итоги его долгой жизни:

ПРИЗНАНИЕ

Не умел я притворяться,

На святого походить,

Важным саном надуваться

И философа брать вид:

Я любил чистосердечье,

Думал нравиться лишь им,

Ум и сердце человечье

Были гением моим.

.........................

.........................

Если ж я и суетою

Сам был света обольщён, -

Признаюся, красотою

Быв пленённым, пел и жён.

Словом, жёг любви коль пламень,

Падал я, вставал в мой век.

Брось, мудрец! на гроб мой камень,

Если ты не человек.

Когда я читаю подобные стихи Державина, то чувствую такую остроту современности, какую не часто встретишь у наших поэтов сегодня. Даже этот восклицательный знак, поставленный как бы в нарушение всех законов стихосложения, выдаёт нам подлинно современный стиль.

Достаточно прочесть последние две строчки два раза по-разному. Первый - словно восклицательного знака нет, а второй - так, как написано. И вы почувствуете невероятную многозначность строк. Ведь «брось, мудрец!» - это означает ещё и брось перечис­лять мои проступки, брось осуждать меня.

А затем - гениальное «брось камень», но вдруг совершенно потрясающее: «Если ты не человек». И здесь, конечно, имеется в виду древнелатинское: «Я - человек и ничто человеческое мне не чуждо». Здесь и библейское Христово: «Пусть первый камень бросит тот, кто сам без греха».

Видите, сколько ассоциаций рождают эти две строчки?!

И здесь я не могу удержаться, чтобы не дать целиком державинскую оду «Бог».

Я уверен, что всякий глубоко образованный русский человек обязан знать и гордиться тем, что наша страна - родина столь грандиозного подарка человечеству. Я даже думаю, что много значительных научных исследо­ваний о Человеке вы сможете написать, вдохновленные этим творением.

Если вы заинтригованы тем, что я написал об одном из самых невероятных русских людей, то у вас есть возможность прочесть про Державина заме­чательную книгу выдающегося поэта Владислава Ходасевича. Если же вы увлечётесь и поэзией Ходасевича (один из любимых мной поэтов «серебряного века» рус­ской поэзии, удивительный представитель русской литера­турной культуры XX века), то я буду безмерно рад за вас.

Гавриил Державин. БОГ

О ты, пространством бесконечный,

Живый в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц, в трех лицах божества!

Дух всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто всё собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы называем: бог.

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий, -

Тебе числа и меры нет!

Не могут духи просвещенны,

От света твоего рожденны,

Исследовать судеб твоих:

Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,

В твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну

Из бездн ты вечности воззвал,

А вечность, прежде век рожденну,

В себе самом ты основал:

Себя собою составляя,

Собою из себя сияя,

Ты свет, откуда свет истек.

Создавый всё единым словом,

В твореньи простираясь новом,

Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,

Ее содержишь и живишь;

Конец с началом сопрягаешь

И смертию живот даришь.

Как искры сыплются, стремятся,

Так солнцы от тебя родятся;

Как в мразный, ясный день зимой

Пылинки инея сверкают,

Вратятся, зыблются, сияют,

Так звезды в безднах под тобой.

Светил возженных миллионы

В неизмеримости текут,

Твои они творят законы,

Лучи животворящи льют.

Но огненны сии лампады,

Иль рдяных кристалей громады,

Иль волн златых кипящий сонм,

Или горящие эфиры,

Иль вкупе все светящи миры -

Перед тобой - как нощь пред днем.

Как капля, в море опущенна,

Вся твердь перед тобой сия.

Но что мной зримая вселенна?

И что перед тобою я?

В воздушном океане оном,

Миры умножа миллионом

Стократ других миров, - и то,

Когда дерзну сравнить с тобою,

Лишь будет точкою одною;

А я перед тобой - ничто.

Ничто! - Но ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт;

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

Ничто! - Но жизнь я ощущаю,

Несытым некаким летаю

Всегда пареньем в высоты;

Тебя душа моя быть чает,

Вникает, мыслит, рассуждает:

Я есмь - конечно, есть и ты!

Ты есть! - природы чин вещает.

Гласит мое мне сердце то,

Меня мой разум уверяет,

Ты есть - и я уж не ничто!

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь - я раб - я червь - я бог!

Но, будучи я столь чудесен,

Отколе происшел? - безвестен;

А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей и царь!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! - в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!

Я знаю, что души моей

Воображении бессильны

И тени начертать твоей;

Но если славословить должно,

То слабым смертным невозможно

Тебя ничем иным почтить,

Как им к тебе лишь возвышаться,

В безмерной разности теряться

И благодарны слезы лить.

1784