Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






Высвобождение обиженного плачущего ребенка

5.

Вулкан

 

день благодарения. 1980 год.

 

Я почти не замечала вибрации самолета, летящего в колеблющемся воздухе над пустыней. Мой чемоданчик лежал открытым передо мной на откидном столике, и я перебирала бумага, пытаясь разобраться с недоделанной работой. Но сколько я ни силилась, мне не удавалось сосредоточиться.

Кей, верная своему слову, обо всем договорилась, и даже отвезла меня в аэропорт. Не переставая бороться с сомнениями в необходимости этой затеи и не особо веря, что она способна мне помочь, я поднялась на борт самолета, летящего в Калифорнию. Еще один рубеж в моей жизни.

В здании аэровокзала Сан-Франциско ко мне подошел молодой человек: «Привет, вы должно быть Мэрилин? Меня зовут Джерри, Бабетт попросила меня забрать вас». У Бабетт Бейкер останавливались многие из иногородних пациентов доктора Осборна.

Пока мы добирались до Бермингема, Джерри рассказывал мне, как пройденная им терапия переменила его жизнь. Я слушала с улыбкой, стараясь скрыть свой скептицизм. Когда он свернул с автострады, я заметила: «Это место напоминает мне Канзас – сырая, холодная погода и огромные старые дома за изгородями. Кроны деревьев, словно заря, накрывают улицу – совсем как у нас дома».

Джерри остановился у крыльца прекрасного двухэтажного дома с ухоженной лужайкой. Нас встретила маленькая женщина с жизнерадостной улыбкой. «Кей мне все о вас рассказала, - журчала она, - я решила, что поселю вас в той же комнате, где жила она. Это сюда».

Я проследовала за ней по коридору в очаровательную спальню в дальней части дома. Две кровати были сдвинуты и уютно смотрелись на фоне ярких обоев в цветочек. Я разложила вещи, размышляя о том, что это недурное место для двухнедельного пребывания. Потом мы с Бабетт сидели в гостиной и разговаривали о докторе Осборне и его центре.

Оказалось, что Бабетт вот уже двадцать три года работает с доктором Осборном и в настоящее время является консультантом директора в его консультативном центре. Позже к нам присоединился ее муж Дон. Я была поражена тем, с каким энтузиазмом он поддерживает жену в ее работе. Мое восхищение выросло еще больше, когда я обнаружила, что в этом доме поселились не только я и Джерри, но и несколько других клиентов из центра.

В тот вечер я чувствовала себя замерзшей и усталой после перелета. Я пораньше забралась в постель и укуталась до подбородка своим одеялом с электроподогревом. Мысли путались в сомнениях и замешательстве. Мне хотелось только двух вещей: избавиться от мучительной боли и следовать воле Божьей в моей дальнейшей жизни. Я вовсе не была уверена, что для этого мне необходимо здесь быть.

На следующий день была назначена моя встреча с доктором Осборном. Мы уже встречались прежде, когда он несколько раз приезжал в Феникс на торжества «Больше чем друзей». Он обрисовал мне цели регрессивной терапии. «Детей часто поощряют проявлять хорошие, добрые чувства, но не дают выражать ничего негативного».

Доктор Осборн пояснил, что эти негативные, тревожащие чувства, которые дети предают забвению, вызывают проблемы: как психологические, так и физиологические – по мере того, как ребенок становится взрослым. «Назначение этого вида терапии – позволить этим похороненным, мучительным воспоминаниям всплыть на поверхность».

Я выдавила из себя улыбку, закинула ногу на ногу и попыталась сосредоточиться на словах доктора Осборна. Он продолжал: «Мэрилин, у всех на есть «море» этой боли. Мы все - результат своего окружения, и никто из нас не является полностью тем безукоризненным ребенком, каким мы были задуманы».

«Но, - запротестовала я, - мне в самом деле не нужна такая терапия. Я из тех немногих людей, у которых было безупречное детство. Мои родители искренне любили меня».

Он мягко улыбнулся и произнес: «Многие из тех, кто сюда приходят, утверждают то же самое. Обычно в памяти сохраняется очень мало мучительных моментов нашей жизни». Люди обращаются к терапии по самым разным причинам. Не у всех эмоциональные проблемы видны сразу. Некоторые приходят , потому что у них трудности во взаимоотношениях, иные – подобно вам – из-за невыносимой физической боли».

Я поинтересовалась, как происходят терапевтические сеансы. Вы почувствуете, будто находитесь на разделенном пополам экране. Ваш взрослый держится в стороне, полностью осознавая, что происходит. Когда начнется высвобождаться ваш внутренний ребенок, его голос будет звучать подобно голосу ребенка, а не взрослого».

Я беспокойно заерзала на стуле. «Звучит довольно странно». Доктор Осборн согласился. «Поначалу это кажется странным, вы будете работать с одним из четырех терапевтов». Он помолчал какое-то время, потом поднялся со стула. «Давайте поднимемся наверх в комнату для терапии».

Переступив порог, я обещала комнату взглядом. Она была почти пустой. Посредине лежал большой ковер, а сбоку от него, возле магнитофона – несколько больших разноцветных подушек. Звучала негромкая расслабляющая музыка. Маленький ночник был единственным светом в этой больший комнате без окон.

Я почувствовала себя нелепо и неуклюже, ложась на ковер. Доктор Осборн сел у моей головы и попросил меня глубоко дышать. «Давайте вашим мыслям и чувствам течь свободно. Следите за каждой мыслью или зрительным образом, который возникает, и сообщайте мне о них».

Неуклюжая и одеревеневшая, я уговаривала себя дать волю своим чувствам. Наконец я не выдержала и села. «Я не могу этим заниматься! Это слишком непривычно и странно. Я хочу сейчас же уйти».

Он коснулся моего плеча. «Не будьте слишком строги к себе. Вам просто нужно немного больше времени».

«Я не могу перестать думать. Мысли одолевают меня».

В понедельник я встречалась со своими терапевтами и пробовала расслабиться. Мои мысли ежеминутно возвращались к моим рушащимся отношениям с Кей. Потом я вспомнила о Джинджер и заплакала. Джинжер была единственной в моей жизни подругой, которая любила меня так же сильно, как я ее. А может, и больше. У нее хватило духу написать мне то письмо, а я даже не ответила на него».

Я прикрыла глаза, мысленно перебирая каждую деталь прошлого. Нам было так весело вместе. Сумасбродная Джинджер. Она делала все, что я хотела делать, но не делала. Слезы полились снова. «Я не смогла пойти на ее похороны. Я чувствовала себя предательницей. Иногда очень трудно согласиться с тем, что ее больше нет».

Понемногу я начала свыкаться с мыслью о том, что Джинджер нет в живых, и что Кей не станет ей заменой. Несмотря на это новое восприятие, мои маленькие инсайты мнея не удовлетворяли. Мне казалось, что я всего лишь скольжу по поверхности своих проблем. с другой стороны, я не считала, что мне действительно есть, что откапывать.

В среду вечером, когда я вышла из центра на улицу, моросил холодный дождь. Сырость и мрак проникали внутрь меня, затронув там нечто черное и холодное. Было такое чувство, будто нечто или некто, кого я не знаю, живет внутри меня, глядя на мир моими глазами. Привычная дорога к дому Бабетт превратилась в путешествие Алисы с Стране чудес: путь стал долгим и незнакомым, я же становилась все меньше и меньше. За изгородями вдоль тротуара мерещилось что-то жуткое.

У меня перехватило дыхание и засосало под ложечкой, будто предостерегая о некоей невидимой угрозе, скрывающейся за кустами. «Должно быть, я совсем спятила», - бормотала я себе под нос. – я не могу идти по тротуару. Как последняя идиотка, боюсь темноты. Надеюсь, никто не видит этого».

Я оглянулась украдкой. «До чего же это не похоже на пустынную Аризону» - подумала я. Дома и голые деревья все более и более напоминали мне Канзас. Дрожа от страха, я повернула за угол и поспешно зашагала к дому Бабетт, где меня ждали тепло и безопасность.

Утро четверга оказалось столь же мрачным, как и мои чувства. Хмурый мелкий дождь, казалось, шел внутри меня самой, оседая тяжким грузом на моей душе. Я запретила себе думать о своей неудовлетворенности терапией, в которой, как мне казалось, я не достигла никакого успеха. Вместо этого я пыталась сосредоточиться на показе слайдов, который я планировала устроить за ланчем. Это были фотографии и комментарии к ним, рассказывающие историю «Больше чем друзей», на фоне спокойной музыки. Там упоминался доктор Осборн и его книга, и ему хотелось узнать, что мы говорит о нем. Я с тревогой ждала его отзыва.

Сотрудники и несколько клиентов битком набились в комнату. Прежде я лишь однажды видела эти слайды. На этот раз я не столько слушала голос, сколько смотрела на фотографии. Я обратила внимание, что Кей выглядит как прелестный подросток с очень грустным лицом. Потом я увидела вцепившуюся в куклу восьмилетнюю Мэрилин перед большим белым домом в Уичито. Я смотрела, судорожно сглотнула, потом изображение исчезло. Откуда взялся этот страх и предчувствие беды, которые вспыхнули во мне и исчезли? Я содрогнулась и тут же принялась вместе в другими хихикать над фотографией, где я была изображена перед окончанием школы.

Когда я медленнее, чем обычно, - шагала домой из центра, тяжесть в моей груди все нарастала и наконец превратилась в моего старого врага – астму. Меня трясло от озноба, температура подскочила до 39 градусов.

Хрипя и задыхаясь, я продолжила терапию в пятницу. Наступившие затем выходные не облегчили моих страданий. Мне хотелось отправиться в Аризону, может быть, даже лечь в больницу,

В понедельник мне не стало лучше. От лежания на ровном полу я кашляла еще сильнее, так что терапевт сунул мне под голову подушку.

«Сожалею, что со мной такое твориться, - проскрипела я, - У меня уже 25 лет не было астматических приступов – с того раза, как мне давали кислородную подушку в больнице после моей свадьбы»

«Закройте глаза и попробуйте мысленно вернуться в ситуацию, когда ваша астма впервые появилась» - предложил терапевт.

К моему великому удивлению, я вдруг ощутила, что на самом деле переживаю этот первый приступ. «Мне восемь лет, - выложила я, - я прошу маму быть со мной, потому что всякий раз, когда я пытаюсь заснуть, мне видятся жуткие кошмары».

Эту фотографию я увидела на просмотре слайдов. Мне восем лет. Я стою перед большим белым домом в Учито.

Затем я услышала, как тоненький незнакомый голос произнес: «Я ненавижу этот сон. ненавижу этот сон. Он такой страшный»

Мое сознание не управляло этими словами. Они появились непроизвольно. Голос, произнесший их, принадлежал ребенку. Это не был мой взрослый голос. Изумление и страх охватили меня, но вместе с тем – интерес и любопытство. О чем еще собирается поведать мне этот ребенок?

Сеанс продолжался. Мои воспоминания скользнули дальше, к летним дням после первого приступа астмы, к летнему лагерю, в котором мне не удалось побывать, и затем к загородной вылазке выпускников. «Ненавижу быть больной. Я хочу быть как все. Хочу делать то, что делают другие дети!». Я слегка застонала, и мой голос ослабел. «У меня болит голова».

Я села, пораженная тем, как быстро все стало обретать смысл. Я тотчас же принялась устанавливать связь. «Я никогда не считала себя болезненным ребенком. Похоже, я не признавалась себе в том, насколько сильно это беспокоило меня на самом деле».

Этот сеанс обрисовал картину. На протяжении своей жизни, в самых разных ситуациях, я испытывала необходимость позаботиться о себе, - потому что у моей мамы были мигрени, потому что шла война, потому что я сама следила за тем, чтобы вовремя принимать лекарства от астмы, потому что кроме меня самой мной никто не занимался.

Теперь я знала, что будучи ребенком, я бессознательно решила быть лучшей в интеллектуальном отношении. Иного выбора у меня не было, потому что физически конкурировать я не могла. И ребенком, и взрослой я всегда отказывалась от игр, в которых не могла выиграть.

Я пришла в возбуждение от этого открытия. «Теперь я понимаю причину своей одержимости. Это все результат моей астмы». После чего довольно самонадеянно добавила: «Полагаю, теперь я могу отправляться домой, не так ли?»

Терапевт улыбнулся: «Думаю, вам лучше побыть здесь еще немного».

На следующем сеансе у меня возникли новые догадки. «Когда мне было восемь, я решила быть не тем, кем я была. Я начала подражать другим…» мой голос блуждал, подобно лодочке, сбившейся с пути.

Спокойный голос терапевта указал мне направление.

«Опишите все дома, в которых вам довелось жить ребенком. Расскажите мне о каждом, был ли это хороший или плохой дом».

Подложив под голову подушку, чтобы было легче дышать, я начала перечислять дома. Я вспоминала, какие там были обои, мебель, дизайн, размеры комнат. Я увлеченно называла каждый дом «хорошим». Но внезапно мои мысли пришли в смятение и перенеслись к дому в Уинчито – дому, который я видела на слайде во время презентации «Больше чем друзей». «Это плохой дом», - произнес голос, шедший откуда-то из глубины.

«Почему?»

переключившись, я заговорила моим обычным взрослым голосом. «думаю это потому, что именно там впервые произошел приступ астмы. Раз в неделю после обеда я ездила на автобусе на репетицию хора, еще раз в неделю брала уроки фортепьяно после школьных занятий и возвращалась домой в темноте», - пояснила я.

«Я знаю, что было темно, потому что зимой темнеет около пяти. В те дни все слушали передачи Одинокого Рейнджера, я они начинались в шесть. Я слышала, как в домах вдоль дороги звучит увертюра из «Вильгельма Телля», и торопилась вернуться прежде, чем закончится передача.

Позже я удивлялась, как мне позволили возвращаться домой в темноте. Моя мать отвечала, что в те годы это было обычным делом. В отличие от нынешнего времени тогда еще было достаточно безопасно.

Затем я перешла к описанию следующего дома.

Ко вторнику, 9 декабря 1980 года, астма и общее переутомление доконали мои физические и эмоциональные защиты. мне было трудно дышать, и я без конца кашляла и задыхалась. На одном из сеансов, заслуживающего особенного внимания, я лежала на ковре с закрытыми глазами. Почувствовал над собой какое-то движение, я открыла глаза, и увидела, как на мое лицо медленно опускается подушка.

Про себя я подумала: «Какого черта вы делаете? Ведь вы же знаете, что я и так боюсь задохнуться. Если вы прикоснетесь этой подушкой к моему лицу, я вам так наподдам, что вы улетите в другой конец комнаты!»

Подушка накрыла мое лицо. К моему изумлению, мое тяжелое дыхание замедлилось - настолько, что мне казалось, будто я умерла.

Умерла.

Все неважно. Я мертва.

Терапевт слегка потряс меня за плечо. «Мэрилин, Мэрилин, что происходит?»

Незнакомый голос вынырнул из смутного мрака внутри меня: «Я мертва».

Терапевт хотел убрать подушку с моего лица, но я ухватилась за нее и притянула обратно. Мне было нужно оставаться мертвой. Что-то случилось, что-то ужасное.

Он накрыл мое тело еще одной больший и длинной подушкой. Мои губы растянулись в умиротворенной улыбке. Я в гробу. Мое тело покоиться на гладком, прохладном атласе его обивки.

Моя рука коснулась моего лица, и я расплакалась.

«что случилось?» - осторожно поинтересовался терапевт.

Женщина касается моего лица на похоронах. Ей грустно, потому что я умерла. Мне плохо, потому что она плачет из-за меня». Внезапно наступили темнота и безмолвие. Я зарыта глубоко под землей в своей могиле. Голос - не громче шепота - произнес: «Здесь тихо и спокойно. Слез больше нет. Мне здесь нравится. Я хочу остаться».

Ураган ворвался в мое сознание, беспорядочно разбросав мои мысли. Я задыхалась от ощущения, что я не просто мертва - я вообще перестала существовать. Я всегда считала, что умереть означает «выйти из тела и водвориться у Господа». Сейчас же смерть означала прекращение существования. Сейчас меня не были нигде. Ни на небесах. Ни в аду, нигде. Меня не было.

Терапевт убрал подушку. Сеанс закончился, но не внутри меня. Я была рада двухчасовой передышке до начала вечернего группового занятия.

Услышав о пережитом мною несколько часов назад, другой терапевт провела меня к себе. Я легла на ковер, и она с головой накрыла меня простыней. Тотчас я вновь ощутила себя мертвой и похороненной в гробу. Ее мягкий голос вопрошал: «Может, мы дашь «подлинной Мэрилин» проявиться и поговорить со мной?»

Тонкий детский голосок отозвался: «Нет, она мертва. Она не может говорить. У нее нет голоса. Она не может говорить».

Маленькие дрожащие ручонки прикоснулись к моему лицу, внимательно ощупывая его, словно крошечные эльфы, изучающие неизвестную страну. Руки касались друг друга, будто чужие. Тонкий голосок зазвучал напряженно, с недоверием и смятением. «Это не мои руки, и это не мое лицо!»

Мелодия в магнитофоне сменилась маршем, звуки которого заполнили комнату наводя на меня еще больший страх. «Ой – Ой, солдаты! Я вижу их ботинки и военную форму. Они маршируют по моей могиле! Но я не почувствую боли и не испугаюсь, потому что они не знают, что я здесь. Я очень глубоко под землей. Даже если они сумеют меня найти, они не смогут сделать мне больно, потому что у меня больше нет чувств. Я мертва».

Музыка грохотала на полную мощность, и голосок кричал в ужасе: «Это война! Это война! Падают бомбы! Смотрите! Одна из них разворотила дыру на моей могиле!» мое тело словно взлетело на воздух, выброшенное из разрытой земли.

«Сейчас я наверху». Мои пальцы ощупали ковер вокруг. «Земля черная и грязная. На деревьях нет листьев» на мгновение я умолка, страх ослабел от новой мысли: «Теперь я совсем одна. Солдаты ушли».

Затем уже где-то вдали, я увидела их вновь. «Они смотрят на меня и хохочут. Это не люди. У них марсианские лица с вытаращенными глазищами!».

У ставилась на простыню мой голос снова зазвучал нормально и я умоляла терапевта: «Господи, что со мной происходит?»

Она выключила музыку и сняла с меня простыню. «Мэрилин, с вами в самом деле что-то происходило в детстве. Но ваше время подошло к концу. Сейчас мы должны остановиться».

«Остановиться? Как я могу остановиться? Я чувствую, как что-то находит на меня, а я даже не знаю, что это?»

«вам нужно позволить себе выяснить, что это. Посидите в офисе доктора Осборна и запишите все, что будет приходить в голову. Возможно, вы обнаружите что-то еще».

Я была смущена и не могла пошевелиться. Тело казалось безвольным и тяжелым. Я едва доковыляла до приемной доктора Осборна. Добравшись туда, я даже не потрудилась включить свет. Сквозь два больших окна проникало достаточно света от уличных фонарей и проезжающих машин, чтобы видеть предметы.

Я села на диван, сбросила туфли, и легла навзничь, с желанием провалиться в кожаные складки дивана, чтобы спрятаться от правды. Мне было известно, что некоторые женщины, обратившиеся к доктору Осборну, обнаружили, что они были жертвами инцеста. «Прошу Тебя, Боже, только не это».

Мои руки стиснули подушки дивана. Стараясь собраться с мыслями, я принялась мысленно перебирать всех мужчин и своей родне. С облегчением я поняла, что ни один из них не причинил мне вреда. Я закрыла глаза, припоминая всех парней, с которыми я когда-либо встречалась. Ничего.

Но страх не исчезал. Он рос. Из гущи смутных воспоминаний, словно из темной ямы, дрожащий голос испуганной маленькой девочки произнес: «Тот дом, тот дом, тот плохой дом! Идет война. Солдаты, солдаты, тот плохой дом! Ой! Ой-ой!»

И тут прорвалось. Вулкан, бурливший и клокотавший во мне столько лет, вдруг извергся с невообразимым звуком, сотрясая воздух. Абсолютный, вопиющий, обнаженный ужас. Меня рвало им. Я задыхалась. В голове взорвалась бомба, через раскалывался на куски.

О, Боже, Это произошло со мной.

Это случилось со мною тогда, и теперь это происходит со мною снова! Боже, не дай этому случиться со мной! Нет, нет, только не я!

В темноте я почувствовала, как отвратительные руки сжимают меня как в тисках. огромные лапы хватают меня, заламывают мне руки за спину. «Не надо, пожалуйста, вы делаете мне больно!»

Незримые силы с нечеловеческой жестокостью хватают мое тело и швыряют его с дивана на кофейный столик. Что происходит? Что со мною происходит?

Мое тело было целиком во власти воспоминаний, вырывающихся наружу с неуправляемой яростью. Я согнулась пополам, вспомнив пинок, который пришелся мне в живот. Я покачнулась и упала. Пытаясь подняться, я получила новый удар ногой. Я не могу убежать. Я не могу спастись от ботинок, от ударов по моему телу.

Мне всего восемь лет. Мне всего лишь восемь! Не надо, я такая маленькая. Помогите мне кто-нибудь! Я такая маленькая!»

Пронзительный вопль женщины и ребенка?

«Помогите мне, кто-нибудь!»

 

 

6.

Коробка карандашей

 

на мой крик сбежались люди. Какой-то мужчина бросился отыскивать терапевта.

Откуда-то я услышала мягкий голос: «Это Пит. Я здесь». Его рука осторожно коснулась меня. Как непохоже было это прикосновение на ту боль, которую я только что испытала! Но уже через мгновение я заметалась по комнате, опрокидывая и круша все вокруг.

Пытка продолжалась еще несколько часов, пока мое тело выпускало на волю свою ужасную тайну. Я носилась по комнате, натыкаясь на стены, забираясь под стол, прячась в углах, прыгая по стульям.

Я вспомнила все или почти все. Восьмилетней девочкой я возвращалась домой то ли с хоровой репетиции, то ли с музыкальных занятий, и зачитавших в автобусе, пропустила свою остановку. Оказавшись в незнакомой части города, я бродила, пытаясь выбраться в знакомые места.

Чьи-то огромные руки из-за темной изгороди сгребли меня, грубо и внезапно, и как стальные обручи сжали мое тело. Солдаты – орава солдат – глумливо ржали, предвкушая мерзкую забаву. Они швыряли меня друг другу и роняли. Ботинки игриво пинали сьежившийся комок.

В воздухе раздавались мои иступленные крики. «Я такая маленькая! Помогите мне хоть кто-нибудь! Мне всего восемь! Всего восемь!» тоненький голосок отчаянно умолял: «Не надо, не надо, вы делаете больно моей руке! Не надо делать мне больно!»

Я не могу подняться, мне некуда укрыться. Я не могу убежать от них,

Я отшатнулась и упала. Еще пинок. Они считают, что это весело. Мне так страшно, а они считают, что это игра!

Пятна света, руки, ноги, униформа смешались с моей голове. Ползая на коленях, пытаясь выбраться из сужающегося круга, я протянула руку и коснулась блестящих носков солдатских ботинок. «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять..»

Дрожащая маленькая девочка заверещала, как раненый заяц посреди стаи волков.

Отвратительные ручищи держали меня за руки и за ноги, пока другие срывали с меня одежду, швыряя ее на соседние кусты.

«Перестаньте, прошу вас, перестаньте. Что вы делаете? – молил надрывный голосок.

Уличный свет на пустыре отражался в блестящих пуговицах и медалях, украшавших огромные, нависшие надо мной фигуры. Четверо вцепились в мои руки и ноги, растянув меня наподобие жалкой голой буквы Х. Тяжелые туши уселись на мои ноги, прижав их к обледенелой земле.

Вдруг я перестала быть частью происходившего. Я была высоко на вершине дерева, и смотрела вниз на жуткую сцену. Мужчины, встав вокруг, хохотали и передразнивали жалкую маленькую девочку, чье белое обнаженное тело так странно смотрелось на черной замерзшей земле.

Солдаты резко запрокинули мне голову назад, и я увидела деревья, где я парила какую-то долю секунды назад. «На деревьях нет листьев», - подумала я, будто и они предали меня. Безжалостные пальцы схватили меня за волосы, пытаясь удержать мою дико мотающуюся голову. «Тихо, девочка, не то тебе в самом деле будет больно»

Что-то мерзкое ткнулось в мое лицо.

«Я не могу дышать! Я не могу дышать!»

они насильно открыли мне рот. Какой-то огромный предмет втиснулся мне в рот, извергая отвратительную на вкус жидкость в мою глотку. Давясь и задыхаясь, я пыталась выплюнуть ее.

Я умираю. О, Боже, помоги мне. Не дай мне умереть. Мне так страшно. Пожалуйста, пожалуйста, Боже. Не уходи от меня.

Свет фар проезжавших мимо автомобилей причинял мне боль. Автомобили с людьми. Они не станут слушать моих криков и не захотят прийти на помощь. Я очень плохая девочка. Если бы я была хорошей девочкой, кто-нибудь наверняка помог бы мне.

Неистовые возгласы поощрили следующего нападающего. они выкручивали маленькое восьмилетнее тело, заставляя его принимать гротескные позы. Тошнота накатывала на меня бесконечными волнами.

Миленький Боже, дай мне умереть! Я этого не вынесу. Я до смерти задыхаюсь. Это так больно! у меня нет сил сопротивляться. Я не могу пошевелиться и больше не могу кричать.

Затем, собрав оставшиеся силы, я предприняла последнюю попытку оказать сопротивление и тотчас получила удар и потеряла сознание. Меня поглотила безучастная темнота.

Минуты казались часами. Когда я очнулась, было тихо. Медленно, очень медленно я пошевелила головой.

Лежа ничком на ковре, я прошептала: «Я мертва, мертва. Солдат больше нет. Боли больше нет. Ужаса больше нет, криков больше нет. Только тишина и покоя, если я заползу под этот куст, то умру. На мне нет одежды. Мне очень холодно».

Другой новый голос, произнес: «Тебе надо идти домой. Твои мама с папой будут за тебя волноваться».

Тоненький голосок произнес с укором: «я уже мертвая. У меня больше нет никаких чувств. Оставь меня в покое. Не видишь разве, что я мертвая».

Спустя несколько минут меня охватил пронизывающий холод и настоятельная потребность отыскать свои туфли. «Надо встать и идти домой».

Я принялась упорно искать свои туфли. Обессиленная и увязшая в причиняющих боль воспоминаниях, я шарила руками, дюйм за дюймом, ползая туда – сюда в темной комнате, тщетно отыскивая свои туфли.

Почему никто не придет и не поможет мне? Должно быть потому, что я слишком грязная, и противная, им неприятно смотреть на меня. Я не хочу, чтобы они пришли и нашли меня сейчас. Нельзя, чтобы кто-то увидел меня в таком виде. Я испорченная, я очень плохая. Я очень устала, сейчас я не могу идти домой. Если я приду домой босая, мама узнает, что я была плохая. Я никогда никому на смогу рассказать о том, что случилось. Мама станет плакать, а папа рассердится. Я хочу просто умереть. Я очень плохая.

Огромный офисный стол превратился в изгородь их кустарника. Дюйм за дюймом я вползала под него. Я должна спрятаться, чтобы никто не сумел меня найти.

Чужие пальцы моей руки коснулись моего лица. Слезы. Кто-то плачет. Не реальная женщина, а какое-то существо женского пола. Это та дама, которая плакала на моих похоронах сегодня днем. Она взрослее и решительнее меня, но это не мама. Она не скажет: «Ты плохая». Она позаботиться обо мне.

Я поглаживала рукой лицо, в то время как существо женского пола обращалось к испуганному ребенку. «Бедное, бедное дитя. Только посмотри, что они с тобой сделали! Ты потеряла свои туфли. Тебе надо найти их, встать и пойти домой. Твои мама и папа будут беспокоиться. Тебе надо домой»

Почему она не оставляет меня в покое. Ведь она знает, что я мертва.

Начало происходить нечто невероятное. Я больше не была в своем теле, а держалась в стороне. Словно теперь я разделилась на три отдельные личности: наблюдающую женщину, покровительствующее лицо женского рода и восьмилетнего ребенка.

Я видела, как существо женского пола внимательно оглядело мою безжизненную детскую фигурку и взяло только мою голову, поскольку именно там помещались все мои чувства. Выбор был сделан: уничтожить сущность Мэрилин Рей, сосредоточие моего бытия. Страшное решение, но необходимо похоронить ребенка, чтобы тело могло продолжать жить.

Положив мою голову в маленький стальной ящик, существо пересекло пустырь, где произошло нападение.

Оно положило ящик в ямку и засыпало его землей и камнями, укрывая его от глаз. «Не плачь, малышка. Больше тебя никто никогда не обидит. Ты больше никогда ничего не почувствуешь. Я выкопаю могилу так глубоко, что солдаты, даже маршируя по ней, не смогут тебя увидеть. Но даже если они и увидят тебя, они никогда, никогда не смогут вновь причинить тебе боль, потому что ты мертва. Я похоронила все твои чувства глубоко-глубоко. Только не забывай, что ты должна оставаться мертвой и никогда ничего не чувствовать. Чувствовать – это больно. Я не дам тебе вновь ощутить боль, ни в коем случае!»

Я снова и снова принималась ковырять пол в офисе, засыпая землей ту могилку, где я похоронила своего плачущего, обиженного ребенка.

В конце концов мое сознание содрогнулось и распалось на части. Я стала эти плачущим, обиженным ребенком, лежащим в своей могиле. «Мне нравиться в моем ящике, в моей могиле. Здесь тихо и уютно» - настойчиво твердил ребенок. – «Так спокойно. Ни боли, ни слез, ни ужаса»

Этот маленький ребенок посмотрел вверх и увидел существо женского рода, которое разыскивало мои туфли. Через пару секунд оно подошло к могиле с туфлями в руке.

«Смотри, - она снимает одежду с изгороди и надевает на мое тело. Она вытирает мое лицо и руки снегом. Она приглаживает мне волосы и надевает мне на голову мою шапку. А теперь она втискивается в мое пустое тело! Мое тело с моими туфлями на ногах выбирается из могилы».

Незнакомое существо женского рода сделало передышку, потом распрямило детское тельце. Затем оно неторопливо поднесло мои руки к моему лицу и провело пальцами от уголков рта к скулам, прилаживая улыбку. Улыбку, которая следующие тридцать шесть лет будет моей постоянной маской – подобно маске смерти на античной могиле.

Она оставляет меня!

Восьмилетнее дитя осталось одно в безмолвной черноте своей могилы. Но покоя больше не было.

Я плохо вела себя сегодня вечером. Думаю, я недостаточно плохая, чтобы попасть в ад. Но теперь я недостаточно хорошая, чтобы попасть на небеса. Должно быть, я очень плохая, потому что Бог не захотел послать мне кого-нибудь на помощь. Я была такой грязной и противной, что даже Он не хотел смотреть на меня. Он просто отвернулся и смотрел в другую сторону.

Ребенок подумал еще немного. Бог говорит, что лучшее, что Он может для меня сделать, это стереть меня. Он просто поднял Свою огромную руку и провел ею по мне, как стирают тряпкой со школьной доски. Он просто стер меня! Я не существую. У меня больше нет чувств и нет души.

Я покачала головой, по лицу текли слезы, рыдания душили меня. «этого не может быть. Этого не может быть! Такую страшную травму невозможно вычеркнуть из памяти. должно быть, я все это выдумала. Моя память всегда была предметом моей гордости. Я ни за что не забыла бы чего-нибудь столь важного».

Слова лились вперемешку со слезами. Терапевт доктор Питер Дэнилчак слушал. Он не высказывал никаких суждений, и не торопил меня. Он дал воспоминаниям выговориться. На сегодняшний день в меня было достаточно этой травмы. Он не хотел ее усугублять.

Около полуночи доктор Дэнилчэк усадил меня в свою машину и отвез обратно к Бабетт.

Бабетт, которой не в диковинку было заботиться о многих глубоко травмированных людях, осторожно уложила меня в постель. Как только моя голова коснулась подушки, у меня стали вырываться непроизвольные вопли. Ужас вновь со всей силой овладел мной. Я рвала ногтями простыни, яростно пытаясь освободиться. Бабетт навалилась на меня сверху, не давая разнести комнату. Несколько часов спустя мои вопли и сопротивление перешли в жалобное хныканье. Еле слышным задыхающимся голосом я предложила Бабетт лечь спать на соседней кровати. «Думаю, со мной все будет в порядке. Только не гасите свет».

Бабетт спала, а я сидела на постели, застыв как статуя. Боже милостивый, неужели это на самом деле со мной случилось!

Начало светать, и во мне родилась новая просьба: «Господи, пожалуйста, скажи, что ничего этого не было. Дай мне хоть что-нибудь, чтобы я могла быть уверена»

Дрожащей рукой я дотянулась до своего дневника, намереваясь излить поток чувств, который по-прежнему меня переполняли. Зажмурившись, я принялась медленно водить карандашом по странице. Когда я открыла глаза, моему взору предстали детские каракули: «Я не умею писать. Мне всего восемь». Карандаш выскользнул из моей руки и со стуком упал на пол; сердце заколотилось где-то в горле.

«Не может быть», - простонала я жалобно, в очередной раз залившись слезами. «Неужели мне в самом деле только восемь? У меня есть муж, семья, «Больше чем друзья», и много людей, которые рассчитывают на мою поддержку? Господи, надеюсь, мы не собираешься оставить меня восьмилетней?»

я наклонилась и подобрала карандаш. С огромным напряжением я выводила буквы алфавита – большие загогулины. Дойдя до буквы «М», я отважилась написать свое имя. Слово «Мэрилин» тоже получилось большим и неуклюжим. Да, кстати, как же с фамилией? Я впала в смятение. «У меня нет фамилии. Мэрилин Мюррей уже не существует, а Мэрилин Рей умерла».

Я стала выписывать «Рэй», но рука безвольно упала, протащив карандаш вдоль страницы. Я не существую. Меня нет. Я бросила карандаш на колени и закрыла лицо руками, ошеломленная вставшей передо мной реальностью.

Грядущий терапевтический сеанс внушал мне опасения. И в то же время я ждала его с надеждой. Меня пугала истина, предстающая моему скептически настроенному «Я», но одновременно я жаждала очиститься от уродства, которое прятала внутри себя столько лет.

Сеанс длился семь часов. Отвратительные действия солдат обрушивались на меня с яростью, которой я не могла предугадать. Я была потрясена, шокирована и доведена до изнеможения. Мысль о том, что отныне существуют три совершенно разные «Мэрилин», повергала меня в ужас. Пытаясь рассказать доктору Дэнилчаку о том, что я разваливаюсь на части, я с трудом подбирала слова, излагая вперемешку мысли и чувства взрослого человека и восьмилетней девочки.

«Мне кажется, что когда я была создана, это был Естественный ребенок. Когда произошло нападение. Я превратилась в Плачущего обиженного ребенка. Затем, чтобы выжить, чтобы выжить, я стала Контролирующим ребенком. Он похоронил двух предыдущих и сказал: «Больше никаких чувств!» затем он отнес мое тело домой и со временем вырос в «большую Мэрилин» - ту даму, которая привела меня сюда.

«Мой Контролирующий ребенок не был рожден в подлинном смысле этого слова. Он пришел только для того, чтобы помочь мне, защитить меня. Мой Естественный ребенок, который воплотился во мне при рождении, исчез, когда мне показалось, что Бог стер мою душу. Он был погребен вместе с моим Плачущим ребенком. Но теперь, впервые за тридцать шесть лет, мой Естественный ребенок получил мое тело обратно!»

в тот вечер мой Естественный ребенок проявил упрямство в разговоре с Бабетт. «Я не хочу возвращать свое тело большой Мэрилин! Я знаю, что она сохранила мне жизнь во время нападения. Из-за нее я жила счастливо, не ведая и не вспоминая о страшном событии и не пугаясь мужчин, солдат или темноты. И все же я немного сержусь на большую Мэрилин. Ведь я хотела умереть. Тогда все было бы намного проще, но она на допустила этого!» Я надувала губы, возмущаясь, как восьмилетняя девочка.

«Наконец-то мое тело снова у меня, и я не намерена его отдавать. Оно мое. Я родилась с ним и не позволю ей отобрать его!». Мои руки радостно ощупывали и обнимали мое тело.

Моя взрослая Мэрилин, казалось, была поражена появлением этой маленькой упрямицы. Я всегда считала себя уступчивой и сговорчивой. Теперь я начала понимать, откуда взялась моя постоянная потребность в контроле.

В четверг утром я проснулась в нетерпеливым желанием добраться до центра и поговорить с доктором Дэнилчаком. Болезненные воспоминания, казалось, не иссякнут никогда. Пытаясь укрыться от них, я взяла свой дневник и стала упражняться в написании алфавита. Когда в кухню вошла Бабетт, я пояснила: «Делаю домашнее задание, чтобы показать его доктору Дэнилчаку, как будто он мой учитель».

Позднее, во время сеанса, я спросила у него: «Это ничего, что я так и продолжаю оставаться восьмилетней? Сейчас мне не под силу оставаться больший».

«ничего, все в порядке», - успокоил он меня.

Но, несмотря на его поддержку и заверения, я все равно съезжала обратно в «большую Мэрилин». Я беспокоилась о своей семье.

«Вы уже рассказали им? Никто не поймет этого. Для них это будет такой удар».

Доктор Дэнилчак ответил: «Сегодня я позвонил вашему мужу».

Последнее изменение этой страницы: 2016-08-11

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...