Власть как межличностное взаимодействие

Власть как межличностное взаимодействие

Основу власти составляет асимметрия отно­шений между людьми и существующая в связи с этим возможность од­ного человека влиять или воздействовать на другого. Если индивид А способен влиять на индивида В и добиваться поставленных целей, даже несмотря на сопротивление с его стороны, то можно утверждать, что А имеет власть над В. При этом А выступает субъектом, а В— объектом власти. Иными словами, власть связана с принудительным изменением поведения, выступая некой силой, вызывающей поведение, которое невозможно в ее отсутствии.

Упомянутая асимметрия отношений основана на том, что ин­дивид А обладает чем-либо, в чем нуждается, к чему стремится, что лю­бит или желает индивид В. Человек, обладающий ресурсами, при любых обстоятельствах будет обладать властью над теми, кто лишен этих ресур­сов и чьи потребности связаны с ними. Схема поведенческого «контура» власти, показывающая, как становится возможным изменение поведе­ния индивида Б, представлена на рис.

Рис. 6. 1. Поведенческий «контур» власти: поведение как функция контролируемой потребности.

Вооруженный преступник контролирует экзистенциальную потреб­ность своих жертв: их жизнь, пусть на короткое время, оказывается «ре­сурсом» или средством, с помощью которого бандит планирует достичь своей цели. Жизнь людей, находящихся в руках бандита, напрямую зави­сит от его настроения и желаний.

В этом контексте можно сказать, что и роман «Евгений Онегин» А.С.Пушкин начинает с проблемы власти: Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог. Его пример другим наука, Но, боже мои, какая скука С больным сидеть и день и ночь, Не отходя ни шагу прочь! Какое низкое коварство Полуживого забавлять, Ему подушки поправлять, Печально подносить лекарство, Вздыхать и думать про себя: Когда же черт возьмет тебя!'

В конечном счете «низкое коварство» власти — это способность из­менять поведение человека в заданном направлении, манипулируя его потребностями. И пресловутый дядюшка обладает властью лишь пото­му, что он контролирует то, что нужно или желанно его родственникам: свое, по-видимому, немалое наследство.

При этомчем актуальней потребность индивида Б, удовлетворение которой зависит от индивида А, тем больше власть второго над первым и тем крепче связи между ними. Наибольшей интенсивностью и регуляр­ностью обладают базовые потребности, и именно поэтому насильствен­ная власть, прямо или косвенно адресованная именно этим потребнос­тям (включая потребность жить), оказывается наиболее мощным модификатором поведения.

Если же потребность индивида Б не столь интенсивна, мало значима или просто мимолетна, то и власть индивида А над ним оказывает незначительной или короткой.

В реальной жизни человек связан с другими людьми не одной, пусть даже предельно актуальной потребностью, а их множеством и многооб­разием, и поэтому его зависимость от других людей или власть над ними носит «многоканальный» и взаимный характер.

Если удовлет­ворение потребностей индивида не зависит от другого человека, то он не зависит от последнего, т. е. никак не связан с ним и потому — свободен от его влияния. Таким образом, свобода может быть определе­на как возможность самостоятельно контролировать удовлетворение соб­ственных потребностей.

Основания власти и контроль

Применение любого из указанных оснований власти дает возмож­ность субъекту власти добиваться принудительного изменения поведе­ния со стороны объекта. Однако при этом наблюдаются значительные различия в характере контроля, необходимого для того, чтобы добиться устойчивого следования измененному поведению.

Когда используется власть вознаграждения или наказания, поддер­жание измененного поведения требует непосредственного и постоянного контроля со стороны субъекта. Изме­нения поведения, обусловленные легитимной, экспертной и референтной властью, также зависят от контролирующих усилий субъекта власти, осо­бенно на первоначальном этапе, пока новая модель поведения еще не сформирована. Однако впоследствии при стабилизации новой изме­ненной модели поведения необходимость в постоянном контроле со стороны субъекта власти отпадает, и для подкрепления измененного поведения достаточно осуществлять нерегулярный контроль.

В сравнении с другими основаниями власти, информационная власть обладает чрезвычайно важной особенностью: измененное поведение, обусловленное информацией, сформировавшись, может длительное вре­мя поддерживаться без непосредственного контроля со стороны субъек­та власти. В условиях, когда развитие средств массовой информации по­зволяет осуществлять непрерывное информационное воздействие практически на все население Земли, роль информационной власти при­обретает особое значение.

Каждый тип ресурсов имеет свои условия реализации и предел эф­фективности, свои наиболее удобные объекты и время действия. Было бы неверным считать, что информационное воздействие — это всегда желаемый ресурс власти, в то время как насилие — исключительно нега­тивное основание власти. И информационная власть может быть агрес­сивной, оправдывать насилие, распространять страх. Тем не менее, в ко­нечном счете, любое основание власти в своей глубине обусловлено страхом, связанным с возможностью использования ресурса принужде­ния или насилия.

Косвенные методывлияния

Помимо упомянутых оснований власти существуют также многочис­ленные косвенные методы влияния. Среди них выделяют, по крайней мере, два следующих: ситуационную манипуляцию и использование третьей стороны. Ситуационная манипуляция состоит в том, что субъект власти не оказывает прямого воздействия на объект власти (влияния), а изменя­ет или реструктуризирует организационную ситуацию таким образом, что объект влияния не может не выполнить требований субъекта власти. Использование третьей стороны выражается в том, что субъект власти может изменять поведение объекта влияния, усиливая или ослабляя влия­ние, которое на него имеет третья сторона (например, рабочая группа)'.

Эффективность влияния и устойчивость измененного поведения яв­ляются функцией не только конкретного вида власти, но и манеры, в которой она реализуется. Попытка влияния может быть реализована в громкой, требовательной, угрожающей или саркастичес­кой манере, а может выглядеть мягкой, дружеской или ироничной просьбой

Потребность во власти

Откуда в человеке стремление к власти? Этот вопрос издавна интере­совал мыслящих людей. Источник этого стремления некоторые мыслите­ли видели в самой натуре человека, в его генетической агрессивности и стремлении доминировать над другими. Так, Ф. Ницше считал, что все формы человеческою поведения маскируют извечное свойство челове­ка — его волю к власти .

Современная психология связывает стремление людей к власти с оп­ределенными личностными особенностями, в частности с особым ти­пом мотивации. Отража­ясь в мотивах, актуальная потребность в значительной степени определя­ет направление поведения индивида³.

Мотивация влияния — есть отражение потребности индивида во власти. Эта потребность, прежде всего, выражается в стремле­нии доминировать над другими людьми и контролировать их поведение. Среди исследователей нет однозначного мнения, в какой мере эта потреб­ность является врожденной, а в какой приобретается в процессе социализа­ции.

У людей наблюдаются значительные различия в потребности во влас­ти. Одни получают удовлетворение от своего влияния на других, от своей способности вызывать у людей сильные эмоции — страх, восхищение, гнев и т. д. Ярко выраженная потребность во власти может удовлетво­ряться различными путями. Однако наиболее непосредственной формой удовлетворения потреб­ности во власти является возможность распоряжаться ресурсами и руко­водить людьми, влияя на их чувства, отношения и поведение. Как правило, именно властолюбивая личность стремится взять инициативу в свои руки, задает тон на собраниях и, приспосабливаясь к общему сиюминутному настроению, старается играть центральную роль. Такой человек редко ру­ководствуется заранее спланированным сценарием: он любит импровизи­ровать и может позволить себе хвалить и ободрять других в полной уве­ренности, что его комплименты будут оценены.

Властолюбивая личность получает удовольствие от победы в споре, ослаблении противника или нанесении ему поражения. Она очень чув­ствительна к политическим процессам внутри организации и непремен­но пытается обрести свою собственную власть, формируя альянсы, пы­таясь обрести контроль над ресурсами, бюджетом или источниками информации. Такой человек постоянно ищет пути к занятию руководя­щих постов в организации, на которых он может постоянно реализовы­вать свое влияние'.

Большинству же людей свойственна умеренная потреб­ность во власти. Лица с низкой потребностью во власти избегают руково­дящих постов и испытывают дискомфорт, когда им приходится руководить или оказывать влияние на других. Такие люди не всегда уверены в себе или же убеждены, что указывать что-либо другим некорректно.

Некоторые исследователи выделяют особый, авторитарной лич­ности, для кото­рой потребность во власти является ведущей. Люди с высоким показателями авторитаризма интеллектуально регидны, лишены сомнений, почтительны к людям с более высоким статусом и пренебрежительны к подчиненным, подозрительны и резистентны к изме­нениям. Авторитарные люди более склонны следовать правилам и часто проявляют себя лидерами в ситуациях, в которых необходимы единоначалие и высо­кая требовательность. Наличие у сотрудников авторитарных черт отрица­тельно влияет на их организационное поведение и деятельность в ситуациях, когда работа требует способности приспосабливаться к сложным, изме­няющимся обстоятельствам.

В то же время, там, где организационная ситуация хорошо структури­рована и успешность деятельностипрежде всего зависит от строгого сле­дования правилам и инструкциям, авторитарные характеристики работ­ников являются не только уместными, но и желательными',

К авторитаризму близка еще одна личностная особенность, получив­шая название макиавеллизма (от имени итальянского политика и литера­тора XVI века Никколы Макиавелли — автора знаменитого трактата «Го­сударь», повествующего о том, как получить и использовать власть)².

Лица с высокими показателями данной черты характера прагматич­ны, постоянно сохраняют эмоциональную дистанцию с другими людьми и в своих действиях исходят из того, что цели во всех случаях оправдыва­ют средства. «Если средство дает нужный результат, используй его, не задумываясь о том, достойно или недостойно ты поступил», — вот прин­цип, которому осознанно или спонтанно следует такой работник. Лица с высокими показателями макиавеллизма в большей степени обнаруживают стремление манипулировать другими, волю к победе, спо­собность убеждать в своей правоте и нежелание прислушиваться к чьим-либо советам и увещеваниям⁴.

Проявление этой личностной черты обусловлено определенными орга­низационными факторами. Особо благоприятными для лиц с выражен­ным макиавеллизмом являются следующие условия:

1) взаимодействие с другими протекает при непосредственном обще­нии, лицом к лицу;

2) ситуация полна неопределенности и не ограничена жесткими пра­вилами и инструкциями, открывая широкий простор для импровизации;

3) в группе или организации царит всеобщая эмоциональная вовле­ченность в решение частных вопросов⁵.

В задачах, которые требу­ют умения вести переговоры или где цена победы (результата) велика, такие работники могут быть очень эффективными. Но если цели не оп­равдывают средства, если имеются абсолютные стандарты этики поведе­ния или присутствуют вышеупомянутые организационные факторы, то прогнозировать поведение человека с такой личностной чертой чрезвы­чайно сложно.

Несмотря на явные половые различия в реальном распределении власти в организациях в пользу мужчин, ис­следования не показали значимых различий в потребности во власти, обусловленных полом³. И мужчины и женщины с высокими показа­телями такой потребности демонстрируют одинаковое поведение:

они стараются «показать» себя, получить символы власти и престижа, сделать успешную карьеру.

Мотивом к оказанию властного влияния на других людей может слу­жить не только потребность во власти, но и иные, менее очевидные мотивы, к которым можно отнести следующие:

1) достижение каких-либо личных целей;

2) удовлетворение различных потребностей: во власти и доминирова­нии, в статусе, в самоутверждении;

3) ролевые требования;

4) стремление следовать различным социальным нормам;

5) явное или скрытое давление со стороны руководства;

6) мотивы, связанные с объектом власти: желание помочь объекту власти или причинить ему ущерб;

7) беспокойство о собственном имидже: в глазах объекта власти или третьей стороны.

Личностные характеристики нередко являются главными детерминантами в выборе субъектом власти тех или иных оснований власти. Так, индивид с низкой самооценкой может чаще прибегать к власти насилия даже в тех случаях, когда по всем признакам более эф­фективной является информационная власть. Это объясняется тем, что

успешное изменение поведения объекта власти, достигнутое с помощью информационной власти, как правило, воспринимается им как добро­вольное: «Если бы мне все сразу объяснили, я бы и не выступал против новых требований».

В то же время власть насилия, как правило, непосредственно ассоци­ируется с субъектом власти и со стороны воспринимается как результат его усилий («Теперь они делают все правильно, потому что шеф сумел заставить их работать, как надо»)'. Для субъекта влияния с низкой само­оценкой очень важно осознавать, что все делается именно и только бла­годаря ему, и поэтому власть насилия для него будет казаться предпочти­тельнее. То же самое можно сказать и о субъектах власти, недостаточно уверенных в своих силах. Они также, как правило, злоупотребляют влас­тью насилия². Иногда основания власти определяются теми ролевыми требованиями или социальными нормами, которые субъекты влияния рассматривают как наиболее адекватные.

Вот четыре пере­менные, которые определяют выбор властных оснований, используе­мых менеджерами: 1) относительная власть менеджера; 2) цели менеджера, обусловливающие его желание оказать влияние на подчиненного; 3) ожидания менеджера в отноше­нии готовности работника подчиниться и 4) организационная культу­ра.

Несмотря на то что ярко выраженная потребность во власти и другие качества авторитарной личности действительно присущи многим людям, обладающим властью, само по себе их наличие совершенно не достаточ­но для того, чтобы их обладатель мог автоматически получить власть. Для реального обретения власти необходимы многие условия и обстоя­тельства, которые, как правило, и определяют приход человека к власти. В самом деле, можно привести немало примеров из истории, когда очень заурядным, а иногда и просто больным людям ничто не мешало вознес­тись наверх и удерживать власть — ни посредственный интеллект, ни бе­зобразная внешность, ни низкий рост и физическая немощь, ни косная речь и писклявый голос, ни суетливое, хаотичное по­ведение.

Власть и свобода диалектически связаны друг с дру­гом. Монополия на власть означает, что только ограниченное количе­ство людей обладают свободой действовать, исходя из своих целей и ин­тересов. В то же время, если люди полностью свободны, они не нуждаются ни в чем, в том числе и во власти. И чем больше люди наделены свобо­дой, тем сложнее консолидировать их усилия в общем направлении. Та­ким образом, как абсолютная власть, так и абсолютная свобода являются. препятствием для эффективной совместной деятельности, и только их оптимальный баланс может обеспечить организации высокую результа­тивность и условия для личностного и профессионального развития чле­нов организации.

Власть и повиновение

Власть невозможна без повиновения. Как же сочетаются в человеке стремление к независи­мости и мотивация повиновения, свобода и согласие с произволом или давлением власти?

Эти вопросы оказались в центре пристального внимания психоло­гов, изучающих проблемы деструктивного повиновения, т. е. повино­вения власти даже в том случае, если власть преследует преступные, амо­ральные цели.

По количеству жертв, последствиям разрушений, по мощи и разнообра­зию средств насилия современная эпоха несопоставима с предшеству­ющими веками. Это и бесконечные международные конфлик­ты, и активизация террористических организаций, и рост пре­ступности. Некоторые исследователи в связи с этим говорят о на­ступлении века сверхнасилия. Культ насилия стал одним из основных пороков современного общества.

Почему и при каких условиях люди выполняют указания власти, даже в том случае, если они носят преступный, аморальный характер и противоречат их личным убеждениям и желаниям? Документально установлено, что в период с 1933 по 1945 год по приказу были казнены миллионы невиновных людей. Были построены газовые камеры, со­зданы лагеря смерти, ежедневно с эффективностью промышленных предприятий «производились» тысячи трупов. Эти нечеловеческие замыслы возникли в голове отдельных людей, но они смогли при­обрести массовый характер только при условии, что очень большое количество людей послушно выполняло приказы»². В экспериментах Милграма испытуемым, приглашенным в пси­хологическую лабораторию Иельского университета, было сказано, что они участвуют в важном научном эксперименте, исследующем влияние наказания на обучение.

В эксперименте испытуемый должен был исполнять роль «учителя» в соответствии с инструк­циями и указаниями экспериментатора. Ему следовало выполнять определенные «обучающие» воздействия по отно­шению к другому участнику эксперимента — «обучаемому», который размещался в соседней комнате в специальном кресле. Его руки, зафик­сированные на подлокотниках кресла, были обвешаны датчиками и элек­тродами. Он должен был правильно воспроизводить (повторять) наборы слов. В случае ошибки «учитель» наказывал «обучаемого» с помощью электрического шока.

На рабочем месте «учителя» находился внушительный прибор с мно­жеством тумблеров, кнопок и индикаторов. Шоковая стимуляция осуще­ствлялась в широком диапазоне от 15 до 450 вольт с помощью тумблеров, снабженных соответствующими надписями: «легкая стимуляция», «лег­кий шок», «болезненный шок», «травмирующий шок», «опасно для здо­ровья». Отметки в 435 и 450 вольт были обозначены «XXX», что могло даже привести к смерти обучаемого.

На деле реальным испытуемым в эксперименте был только «учитель». «Обучаемые» являлись конфедератами экспериментатора (т. е. людьми, играющими определенную роль, заданную экспериментато­ром). Их роль в эксперименте состояла в том, чтобы имитировать своим поведением и голосом (а если нужно и агонизирующими криками) соот­ветствующий уровень шокового воздействия, хотя в действительности болезненным воздействиям они не подвергались. При уровне в 150 вольт «обучаемые» не только старательно изображали болевые реак­ции на ток, но и начинали требовать прекратить эксперимент и отпустить их.

Последовательность протестов «обучаемого» выглядела следующим образом:

75 вольт: «Ой!»

150 вольт: «Ой!!! Экспериментатор! Все, достаточно! Выпустите меня отсюда. Я вам серьезно говорю! У меня с сердцем плохо. 0-й! Что это у меня с сердцем. Пожалуйста, выпустите меня отсюда. У меня что-то сер­дце болит. Я отказываюсь продолжать. Выпустите меня!»

165 вольт (кричит}: «Ой!! Выпустите меня!»

180 вольт (кричит}: «Ой! Я не могу терпеть боль! Выпустите меня отсюда!»

195 вольт: «Ой! Выпустите меня отсюда! Выпустите меня отсюда! У меня болит сердце. Выпустите меня отсюда! Вы не имеете права держать меня здесь! Выпустите меня! Выпустите же меня отсюда! Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! У меня болит сердце! Выпустите меня! Да вы­пустите же меня!»

210 вольт: «Ой! Экспериментатор! Выпустите меня отсюда. С меня хватит. Я больше не хочу участвовать в этом эксперименте!»

270 вольт: «А-аа! (агонизирующий крик}. Выпустите меня отсюда! Выпустите меня отсюда! Выпустите меня! Выпустите меня отсюда! Вы слышите? Да выпустите же меня отсюда!»

300 вольт: «О-оо! (агонизирующий крик}. Я категорически отказыва­юсь отвечать дальше. Выпустите меня отсюда. Вы не имеете права дер­жать меня здесь. Выпустите меня. Выпустите меня отсюда!» Я больше не участвую в этом экспери­менте!»

Невзирая на истошные крики, «учитель» вел себя подчеркнуто спо­койно и, пользуясь своей властью, педантично увеличивал суровость на­казания с каждой следующей ошибкой. После 330 вольт «обучаемый» замолкал, но «учитель» требовал продолжить эксперимент, заявляя, что отсутствие ответа должно расцениваться как неверный ответ.

В случае замешательства или возражений со стороны «учителя», экс­периментатор произносил одну из четырех побуждающих (принуждаю­щих) фраз:

1) «продолжайте, пожалуйста»;

2) «условия эксперимента требуют, чтобы вы продолжали работать»;

3) «вам абсолютно необходимо продолжать вашу работу»;

4) «у вас нет иного выбора, вы обязаны продолжать вашу работу».

Решительность и жесткость интонации экспериментатора возрастали соответствующим образом.

Когда «учитель» слышал, что «обучаемый» жалуется на больное сер­дце, экспериментатор успокаивал его ровным голосом: «Удар током дей­ствительно может быть болезненным, но он не причиняет организму необратимых повреждений».

Когда С.Милграм только планировал свой эксперимент, он обращал­ся ко многим людям (студентам, врачам, коллегам-психологам и т. д.) с вопросом: «Много ли, по вашему мнению, найдется людей, способных под давлением экспериментатора пройти «весь путь» до тумблера «XXX», фактически означающего смертную казнь испытуемого?». Боль­шинство из них предположили, что испытуемые вряд ли «пойдут» даль­ше уровня в 150 вольт, когда «обучаемый» начнет требовать прекраще­ния эксперимента. Продолжать шоковое наказание, по их мнению, может лишь один из тысячи, а подвергнуть испытуемого максимальному уров­ню шока согласятся лишь патологические садисты или лица с серьезны­ми психическими отклонениями.

Что же касается самих себя, то все опрошенные утверждали, что лич­но они откажутся повиноваться экспериментатору уже на первых этапах эксперимента.

Неожиданное открытие Милграма состояло в том, что почти 70% уча­стников его экспериментов послушно выполняли приказы эксперимен­татора наказывать протестующую «жертву» электрошоком, доводя су­ровость наказания до величин, опасных для здоровья жертвы.

«Я наблюдал как зрелый и полный сил бизнесмен с улыбкой уверенно входил в лабораторию. Через 20 минут он превращался в заикающегося, поддергивающегося старика, быстро приближающегося к нервному сры­ву. Он часто дергал себя за мочки ушей, и его руки мелко дрожали. В какой-то момент он начинал стучать себя кулаком по лбу и бормотать:

«О, Боже, останови все это!» И все же он продолжал реагировать на каждое слово экспериментатора и повиновался ему до конца».

Столь разительное рассогласование между эмоциями и поведением показывает, что, находясь под давлением власти, многие индивиды испы­тывают значительный стресс от своих действий. При этом они демонст­рируют поведение, которое считают несвойственным для себя, и которому они никогда бы не стали следовать в отсутствии указанного давления.

Почему испытуемые были столь послушны приказам эксперимента­тора в условиях, которые по всем внешним признакам, казалось бы, не могли оказать серьезного влияния на их поведение? Ведь они не подвер­гались насильственному принуждению, и в принципе могли в любой момент отказаться от участия в столь тягостной процедуре. Что заставля­ло людей делать то, что они не хотят?

Эксперимент поставил не только исследовательские, но и моральные, мировоззренческие вопросы. Можно ли оправдать причинение боли не­виновному человеку во имя науки? Должен ли исполнитель нести ответ­ственность за свои действия? Какова природа самого человека, если он так легко готов причинять боль и даже лишить жизни другого человека?

Широта затронутых экспериментом проблем придает ему значитель­но большее значение, чем простому исследованию. И я согласен с теми психологами, которые считают, что эти эксперименты являются не про­сто частью психологии, но и частью интеллектуального наследия, разде­ляемого всем человечеством.

Эксперименты С. Милграма часто интерпретируются как свидетель­ство той огромной роли, которую играет в поведении людей социализация повиновения. С раннего детства и в течение всей жизни человека учат повиноваться власти или авторитету и различными способами поощряют такое повиновение. В воспитании детей родители, как правило, полагаются на свою родительскую власть, используя такие методы, как угрозы, физическое наказание, лишение ребенка каких-либо привилегий и удовольствий. Они в полной мере исполь­зуют свое преимущество в том, что контролируют семейные ресурсы, что умнее, образованнее и сильнее своих чад.

Тем не менее, Милграм считал возможным наличие у людей не только лояльного, но и критического отношения к власти. За счет этого, по мне­нию психолога, и существует возможность ограничения и совершенство­вания власти.

Милграм выявил многочисленные факторы, влияющие на поведе­ние испытуемых, а также описал и проанализировал психические яв­ления, сопровождающие деструктивное повиновение. Так, например, повиновение «учителей» зависело от их близости или удаленности от «обучаемого». Первые действовали с меньшим сочувствием к «обу­чаемым», когда те находились на значительном расстоянии, и не было слышно их жалоб. В этом случае почти все «учителя» спокойно сле­довали указаниям экспериментатора до самого конца. Если же «обу­чаемый» находился в той же комнате, то до рубежа в 450 вольт доходи­ли только 40% испытуемых. Процент подчинения падал до 30%, когда «учителю» приходилось самому прижимать руку «обучаемого» к токопроводящей пластинке.

Милграм также обнаружил, что, испытывая дискомфорт и сомнения в правильности своих действий, испытуемые-«учителя» пытались снять эти внутренние противоречия, приписывая «обучаемо­му» разнообразные отрицательные характеристики. Многие испытуе­мые резко занижали свою оценку жертвы как следствие собственных дей­ствий против нее. Такие комментарии, как «он был настолько туп и упрям, что заслуживал наказания», были обычным делом. Решившись действо­вать против жертвы, эти испытуемые считали необходимым рассматри­вать ее как малоценную личность, чье наказание было неизбежно из-за дефектов интеллекта и характера самой жертвы.

Анализ деструктивного повиновения в организационно-психоло­гическом контексте

Поведение испытуемых в исследованиях Милгра­ма рассматривалось вне контекста той организационной среды, частью которой испытуемые являлись. Фактически исследователи пытались объяс­нить поведение испытуемых, преимущественно исходя из их психологи­ческой, личностной структуры и предполагая, что испытуемые обладают значительной свободой в выборе целей своего поведения.

Рассмотрим далее же эти эксперименты в более широком организационно-психоло­гическом контексте, учитывая в то же время ту роль, которую в организа­ции играет власть.

Попытаемся именно с этой точки зрения взглянуть на эксперименты Милграма. Три участника экспериментов — экспериментатор, «учи­тель» и «обучаемый» составляли единую микроорганизацию. Несмотря на свои малые размеры, в этой организации были четко определены ли­нии власти и уровни управления. Экспериментатор давал указания «учи­телю», который, в свою очередь, руководил «обучением» и обладал на­сильственной властью над «обучаемым». Экспериментатор имел в этой организации широкие властные полномочия. Он обладал должностной властью: по формальному регламенту эксперимента ему непосредствен­но «подчинялся» испытуемый, выполнявший роль «учителя». Его окру­жал ореол экспертной и харизматической власти.

В глазах испытуемых Милграм олицетворял не только ученых одно­го из престижнейших университетов, но и всю науку США в целом. Кроме того, Иельский университет в сознании большинства американ­цев связан с именами многих выпускников, ставших заметными поли­тическими фигурами. Это добавляло еще больший властный авторитет экспериментатору. И, наконец, Милграм обладал властью поощрения, оплачивая участие испытуемых в эксперименте, и властью насилия — по его указанию «обучаемого» подвергали электрическому шоку. Помимо этого испытуемый оказывался в совершенно непривычной для себя лаборной ситуации, требовавшей разъяснений и информа­ции, которой владел только экспериментатор. Впрочем, и сам лабора­торный интерьер подчеркивал важность и исключительность ученого. Поэтому в глазах испытуемых экспериментатор представлялся единственным человеком, наделенным множеством полномочий и досто­инств.

Малые размеры организации позволяют наглядно увидеть то, что очень нелегко разглядеть в более развитых организационных сообществах.

В интервью, проведенных после эксперимента, многие участники действительно отмечали что во многом находились под «гипнозом» имени и репутации Йельского университета. Для проверки этого утверждения Милграм переместил эксперимент в маленький, провинциальный городок, где экспериментаторы обо­сновались в скромном офисе под вывеской никому не известной исследовательс­кой ассоциации. Результаты эксперимента, проведенного тем же самым персона­лом, показали, что процент испытуемых, которые довели процедуру до конца, уменьшился до 48%.

Общая организационная цель, которая в больших организациях предстает в виде некоего идеального, надорганизационного феноме­на с размытым общим авторством, в рассматриваемой эксперимен­тальной организации имеет своего строго определенного субъекта — экспериментатора. Иными словами, здесь наглядно видно, что общая организационная цель по своей сути — это индивидуальная цель субъек­та организационной власти. И хотя «учитель» и следует этой цели, хотя эта цель и определяет его поведение, он фактически не является ее субъек­том и автором.

Кроме того, в рассматриваемой микроорганизации «учитель» связан не только с экспериментатором, приказам которого он повинуется, но и с «обучаемым», с которым его соединяют узы обучающих воздействий и власти насилия. Таким образом, испытуемый оказывался членом жесткой иерархической организации, в структуру которой он прочно интегрирован, как «сверху», так и «снизу». Поэтому для того, чтобы понять поведение «учителя», нельзя исходить из его генетической предрасполо­женности повиноваться, приобретенного навыка повиновения или его индивидуальной реакции на влияние власти. Не следует рассматривать его поведение, пытаясь связать его только с мировоззрением и ценностями ин­дивида. Оценить поведение испытуемого можно лишь исходя из обще­го контекста рассмотренной микроорганизации и ее базового процес­са— власти.

Объяснить поведение «уч<