КОЛЕЧКО, КОЛЕЧКО, ВЫЙДИ НА КРЫЛЕЧКО

Оба пола (мужчины всегда, женщины— с опреде­ленного возраста) не размахивают своим брачным свидетельством. По разным мотивам. Одни скрывают, чтобы не спугнуть. Другие — ради таинственного по­крова, сотканного из намеков, приступов задумчивос­ти, оговорок.

Что вы сказали?

Ах, простите! Ничего особенного, это я так... о своем.

А также в благодарность за внимание, в загадочной уверенности, что факт замужества бесконечно огорчит свежего кавалера. Точно все они до краев переполнены серьезными намерениями и мечтают только о том, чтобы донести их, не расплескав, до неминуемой встре­чи с нами. Как бы не так!

Прикинь сама, сколько тягостных хлопот с не­окольцованными пташками и что за прелесть эти за­мужние дамочки! Есть некоторая страховка от венери­ческих болезней, шантажа беременностью и брачных капканов. Связь не афишируют, на весь досуг не пося­гают. Подруга знает, зачем пришла, и помнит, что пора уходить. Ей тоже некогда — и слава Богу!

Разумеется, эти аргументы не торчат из кушетки ржавыми пружинами. Нет, они застланы толстыми 'чными одеялами, а поверх еще брошена медвежья шкура и ты доверчиво растянешься растянешься на ней после ван­ны откуда вынесли на руках, закутанную в махровую простынь, с фужером шампанского, из которого уже успела отхлебнуть изрядную порцию.

Голова вальсирует, в крови скачут солнечные зай­чики, по телу пробегает золотистая рябь хорошо! Но тикает на мужественном запястье прямо над серд­цем мина марки «Полет», а в центре циферблата, как в овальном кладбищенском медальоне, угрюмая фи­зиономия мужа. Как восхитительна была бы жизнь, когда б не этот соглядатай. Честное слово, их и срав­нивать-то смешно: небо и земля, Ален Делон и Саве­лий Крамаров. Вон как лихорадит любовника при первой расстегнутой пуговке! А этот отсопит, отъело-зит, одарит комплиментом типа «толстеешь, мать»— и лежишь как оплеванная А вчера во сне так лягнул, что теперь неделю париться по жаре в колготках И храпит со свистом, как чайник. И ванну за собой никогда не ополоснет. И вообще, почему я, такая нежная, должна все это терпеть?

Потому, милая, что как только обручальное кольцо перекочует справа налево — и алены и делоны переме­стятся в обратном направлении. В соответствии с зако­ном сохранения равновесия. В них неожиданно очнется от летаргии целый полк положительных качеств' тру­долюбие, чадолюбие, домовитость, щепетильность и, наконец, совесть, в угрызениях которой ты будешь играть отнюдь не позитивную роль.

Специально для тебя, выудив из чердачных залежей памяти скудные познания в арифметике, я вывела фуц, даментальную формулу адюльтера:

(1+1)х1=2 (1—1)х 1=0

где единицы в скобках обозначают, соответственно любовника и мужа, а единица за скобкой — общий множитель, жену. Заменим цифры именами сущест­вительными. И получим.

(любовник + муж) х жену = оба (любовник — муж) х жену = дырка от бублика

Дополнительные выводы из формулы Никогда не разводись первой. Наши галантные ка­валеры с удовольствием пропускают даму вперед по болотистой местности. А когда она с успехом про­валивается, облегченно ощущают под ногами твердую почву.

Но как же так! Я из-за тебя разрушила семью

Почему из-за меня? Сама же ныла — надоело, опротивело, еле сдерживаюсь. Ну вот, теперь все в по­рядке.

Ах ты подлец! А если я навещу твою жену?

Пожалуйста, нет проблем. Конечно, навести. Она давно тебя ждет... чтобы посочувствовать.

Не обольщайся и настойчивыми требованиями хо­лостяков. Мужчине свойственно путать частнособст­веннический инстинкт (моя — и больше ничья!) с желанием брачных уз (ее — и больше ничей?!). Но стоит вожделенному предмету переступить с чемода­нами наперевес порог его логова, как тут же и наступа­ет прозрение. Да, он хотел и по-прежнему хочет ее, но в таких же непереваримых количествах! И кто знал, что к телу прилагаются тряпки, кремы, запруды белья в ванной, незавинченные тюбики с зубной пастой, месячные с анальгином и слезливостью, «Сан-та-Барбара» вместо футбольного обозрения?

А еще выстроится в мозгу перед штыковой атакой силлогизм: мужу со мной изменяла? Изменяла. Значит, способна? Способна. Значит, не исключено, что рано или поздно изменит и мне? Не исключено. На фига же мне эти радости?

Много через полгода блудная жена, подрумяненная на медленном огне до хрусткой корочки невроза, по­стучит в дверь по месту прежней прописки. Но вряд ли там ее будет ждать торжественный банкет с телятиной. Скорее незнакомые тапочки в прихожей.

Итак, помни: штамп в паспорте — и приманка, и броня.

МОЛЧИ, СКРЫВАЙСЯ И ТАИ

Последствия раскрытой измены, мужской и женской, разнятся, как фурункул и рак. От первого остается лишь шрамик. Летальный исход семьи не исключен, но если этого захочет виновник. Причем сильно захочет. Или когда законная половина превращает победные торжества в каннибальские пиршества и ежевечерне терзает печень и память преступного супруга.

После нашей измены гибельный процесс почти не­обратим. Причина, на мой взгляд, кроется в глубокой разнице восприятия неверности и отношения к ней.

У нас: — Как он мог?

У них: — Как она смела!

У нас: — Он ее любит!

У них: — Она с ним спит!

Взвинченное воображение обманутой жены рисует не сексуальные сцены, а эротические: вот он знакомым жестом отвел прядку со щеки и нежно провел по ней пальцами; вот они сидят на парковой скамейке, а их губы нестерпимо долго сближаются; вот они плутают по полночному городу, его рука лежит на ее плече, регулируя движение, потому что спутница смотрит не на дорогу, а на него. Признания, сделанные сопернице, ранят больнее, чем факт близости. «Скажи, что она — шлюха, что, кроме физиологии, в вашей связи ничего не было,— и я все прощу и забуду»,— тайная мольба женщины.

Мужчина знает цену клятвам, целованиям рук, том­ным вздохам. Ему в клубах табачного дыма видятся иные картинки: «Докажи, что у тебя с этим хмырем ничего не было»,— его требование.

Выполнит — наши условия помилования проще па­реной репы. Ежедневный психотерапевтический сеанс из нескольких бесхитростных фраз: «Любил и люблю одну тебя. Никто мне больше не нужен, никто с тобой не сравнится, это была нелепая ошибка, в которой я раскаиваюсь».

Заключительный акт: счастливые совместные рыда­ния, судорожные объятия, посещение кафе-морожено­го, усмешливо извлеченный из недр шифоньера конь­як. Вторая свадьба да и только.

Никогда не устраивай свидания в своем дому. Это пикник в кратере вулкана Даже когда муж улетел в полярную экспедицию или уплыл с аквалангом в Турцию. На полпути вспомнит, что забыл носовой платок, и непременно вернется, сиганув с парашютом или оседлав акулу.

Вы расстелили скатерть, разложили яства и собира­лись сдвинуть бокалы Тут-то и загрохочут ключи в заблокированном замке, забьется в истерике звонок, а потный Паоло замечется по квартире, тщетно пыта­ясь'вдеть тряскую ногу в рукав твоего халата.

После знакомства и легкой потасовки они запрутся на кухне, раздавят поллитру, сначала каждый будет курить свои, потом конфискуют у тебя сигареты, пос­леднюю по-братски разделят пополам и, окончательно сроднившись, сочтут общие финансы и канут в ночь На рассвете один из них вернется Угадай, который и с цветами или без?

Нет уж, лучше тебе с ворохом одежды запереться в совмещенном санузле и, сидя на кафельном крае в колготках на голое тело, по грохоту и вскрикам восстанавливать картину боя, пока его раскаты не переместятся из коридора в лоджию С улицы доно­сится вой пожарной сирены, дребезжат стекла⁹ Значит, путь свободен. Ну — с Богом!

Вообще вопрос «где?» — не твоя головная боль А то вывели породу вечных грудничков и веселых даунов Мчим к ним на моторе под тахикардию счетчика, на коленях две сумки (в одной — салаты в литровых банках, курица по-болгарски и торт «Кудрявый мальчик», в другой — постельное белье полотенце и дезодорант «Импульс»), в кулаке зажа­ты купюра и выклянченные у приятельницы ключи. Она-то и продаст однажды с потрохами.

Ах, главпочтамт, главпочтамт, окошко «до вос­требования»! Сколько жгучих тайн хранят твои дере­вянные ящички, какой млеющий воздух над твоей очередью! Как безошибочно выхватывает взгляд из пачки стандартных конвертов тот, что через минуту будет разорван за столом с испорченными бланками телеграмм и допотопными чернильницами, первый и последний раз наполненными в июле тринадцато­го года. И сразу рывком, кенгуриным скоком серд­ца к финалу: что там?— «скучаю, люблю» или «прости-прощай»? Вздох облегчения — и уже мед­ленными, мелкими глотками, слог за слогом, слово за словом.

Поплавала в перламутровом тумане, погрезила о райских кущах... и сунула бесценную писульку в кар­ман плаща, в сумочку, за обшлаг. Немедленно вынь! Вынь, кому говорю! Погреби в ближайшей урне или кремируй. Да, жалко, да, хочется бесконечно вынимать заветный листок и выискивать десертные абзацы. А как насчет вечеров художественного чтения в тесном домашнем кругу? Еще не написана та любовная запис­ка, которая не ускользнет из-под надзора, чтобы рас­пластаться, бесстыдно хихикнув, перед тем, кому она менее всего адресована.

Как убоги амурные святцы! Киска, лапка, солнышко птичка, малышка... что там еще? Годам к тридцати сообразительный мужчина раз и навсегда выбирает для интимного общения одно из универсальных имен:

и дешево, и сердито — память не загружается, наклад­ки исключены. Не ахти какой утонченный маневр, но не признать за ним утилитарных достоинств нельзя.

Врага надо побеждать его же оружием. Советую закрепить за всеми сортами и категориями возлюблен­ных общую анонимную форму обращения. Положим, котик, или барсик, или зайчик — мир фауны велик. д то, не ровен час, перекрестишь спросонья Петю в Васю и не сразу сообразишь, отчего закатались желваки по скулам.

Лучшая подружка — девичья подушка. Эта акси­ома, надеюсь, не требует доказательств? А тебе самой разве не случалось, капитулируя перед нестерпимым зудом, выкладывать мужу или подруге пылающую жаром запрета информацию? Совсем невтерпеж — бе­ри ночную исповедальную плацкарту. Хотя и здесь не стопроцентная страховка. Попутчицей одной моей зна­комой оказалась жена ее любовника. Это выяснилось, когда вынула фотографию, чтобы похвастаться. Боль­шой эффект снимочек произвел. На обеих.

У МЕНЯ С НИМ НИЧЕГО НЕ БЫЛО

Двое крепко поддатых приятелей выясняют отноше­ния:

Зачем ты это сделал? Ну заче-е-ем? Я так ее любил, а ты взял и предал, взял и переспал...

Да не спал я с ней, не спал Не дала Только целовать позволила везде

Целовать — и все?

И все . везде

Значит, не спал⁹

Говорю же тебе — не дала

Значит, не предал?

Не предал.

Друзья обнялись

Что это — черновики Ионеско или диалог двух психов?

Ни то, ни другое Нормальный мужской разговор Гумберт Гумберт с горечью оценивал восприятие себя Лолитой: «Что я для нее? Два глаза и толстый фал­лос».— Это образец механической проекции собствен­ных ощущений на чужое пространство с иными гео­метрическими законами Это для него, пока страдание и посеянное им сострадание к ограбленному, залитому спермой детству не проросли любовью, малолетняя падчерица была лишь миниатюрным футляром для «замшевого устьица».

А вот не литературная, а житейская история. Не­кая дама поделилась со своим мужем пикантной сплет­ней

А кралю-то из десятой квартиры ее идеал бро­сил Пылинки сдувал, белье развешивал, ногти до зем­ли отрастила, такими и сапоги не застегнешь . «Ах, мой Коленька от меня ни на шаг» Ну и где теперь этот Коленька? Ни Коленьки, ни маникюра

А почему?

Дура потому что и язык не короче ногтей. Заболела по-женски, сделали операцию, вырезали все что могли, а она взяла и доложилась мужу

А разве такое скроешь? Сам бы заметил.

Как же, заметил! Я пятый год стерильная, мно­го ты назамечал?

Вскоре они развелись.

Мы и не догадываемся, какое значение имеет для возлюбленных альпинистов в нашем ландшафте тот альпийский лужок с аленьким цветком посреди­не Редкая женщина, когда она не модель порно-журнала, представляет свою распахнутую плоть Природа так хитро спроектировала нас, что с соб­ственной сердцевиной хозяйка знакома лишь на ощупь, если не устраивала ради томного девичьего озорства очную ставку с зеркалом. Не отсюда ли наив сетования- «Ну какая ему, кобелю, разница⁹ У всех вдоль, а не поперек»

Спорить трудно. И глаза у всех на лице, а не на затылке, и руки растут из плеч, а не из иного какого места Почему-то мы вычеркиваем заповедную зону из конкурсного списка, словно категории прекрасного здесь уже не действуют Еще как действуют .Попытай своего партнера — он подтвердит. Хотя скорее всего увильнет от ответа Очень уж щекотливая тема, и в конце сообщения лектор вполне может схлопотать по физиономии

Но об индпошиве это я так, к слову Что дано, то и ладно Существенно другое — сосредоточенность их чувства собственника там и нигде больше Поэтому с простыней у подбородка, с ножом у горла, пришпи­ленная уликами, как бабочка булавками, к прелюбоденному ложу, не сознавайся в окончательном гре­хопадении. Качество алиби и аргументов несуществен­но, главное — убедительность тона. Муж поверит, вот увидишь. Не из-за наивности, а из-за трепетного от­ношения к собственной персоне.

Их родовая терпимость к боли — совершеннейший блеф. Какое жалкое зрелище — мужчина в стомато­логическом кресле! Какое жуткое зрелище — покину­тый муж!

Мы, брошенные, рыдаем ночами, но слезы капают в мыльную пену постирушки, худеем, сохнем, но ва­ренье сварено, огурцы законсервированы; о грудную клетку полирует коготки черная кошка депрессии, но машинально подкрашиваем губы перед зеркалом в прихожей. Они, отвергнутые, выпивают бермудский треугольник, слюнявят блузки залетных подруг, в пе­рерывах между сеансами соития вкладывая их нама-никюренные персты в свои сердечные раны, чтобы на рассвете с полным правом оскорбленного навек самца выставить измятую гостью без кофе и поцелуя за порог.

Пусть весь мир обвиняет тебя, размахивая краде­ными письмами и фотографиями, выстраивает у две­рей мавзолейную очередь очевидцев, искушает заду­шевными беседами, натягивая маску сочувствия и по­нимания. Не удостаивай его взглядом — это Вий с поднятыми веками. Помни тверже своей девичьей фамилии: ты чиста и безгрешна.

Да, позволила себе немного лишнего, перекокет­ничала, чуть не утратила контроль над собой и си­туацией. Но пограничную черту не переступила. Не переступила — и все тут! А люди врут. Из-за подлости натуры. Из зависти к нашей любви и счастью. Мы же с тобой так нерушимо, так нескончаемо счастливы! Не правда ли, милый?

НЕ ПЛЮЙ В КОЛОДЕЦ

Влюбленная женщина чертовски хорошеет. Ее видно за версту: глаза лучатся, волосы отливают шелком, на губах мерцает джокондовская улыбка, по венам бро­дит темным густым вином кровь. Мужчины оборачи­ваются вслед, втягивая по-звериному воздух, и ноздри их хищно раздуваются. Наверное, наш организм, по­трясенный чувством, вырабатывает какой-то особый колдовской фермент. Восхитительная реакция.

Но у нее есть одно побочное действие: лошадиную дозу магического облучения получает ни в чем не повинный муж. Который без противогаза и преду­преждения вдруг оказался в эпицентре чар, дышит эфирными парами истомы и желания. Он-то не в курсе, что к волшебному преображению непричастен, что настойчивый и нежный зов обращен не к нему. И с го­товностью откликается. Так некстати!

Нормальная женщина, не искалеченная социумом или патологией, моногамна. Любовник, под чьими пальцами поет ее плоть, всегда один. Не важно, какой срок отпущен ему на царствование, час ли, век ли,— здесь государство с абсолютной монархией. Каждый, кто пытается добавочно вскарабкаться на ложе, вос­принимается, если не сознанием, то естеством, как самозванец и насильник Будь он трижды законный супруг.

Но ему-то этого не объяснишь. Особенно сейчас когда сталкивается на лестничной площадке не с кля­чей в шлепанцах и с бусами прищепок на шее, а с ис­кусно растрепанным, на шпильках, сумочка через пле­чо, руки в карманах распахнутого плаща, неведомым созданием, которое (две ступеньки по инерции ми­мо) — стоп! — Ты куда это собралась? — личная, за­гсом зарезервированная жена:

Кто — я?

Да, да, именно — ты!

Туда...

Куда — туда?

На эти... как их... курсы кройки и шитья! Снача­ла — кройки, потом — шитья. Я же говорила — при клубе имени Мессалины Фаллосской, фасоны прями­ком из Парижа, мастер тоже вроде оттуда, обменяли на тонну навоза, карманы от талии до пяток, декольте от пяток до затылка, ужин в сковородке на плите..

Что за чудеса? Дома заинтригованный муж вы­дернет из розетки забытый утюг, поковыряет вилкой холодные макароны, посмотрит «Вести», безуспешно поищет в телефонном справочнике загадочный клуб и вдруг ближе к полуночи примет контрастный душ, побреется и распечатает подарочный французский оде­колон. Готово! Ну, теперь держись, усердная бело­швейка!

Какая это божественная стихия бешеный любов­ник, который без раздумий опрокидывает тебя на все плоскости, попавшиеся на пути- лавки, газоны, пляж, шезлонги, балки чердаков, трубы подвалов, ящики оясобок, днища лодок, подшивки газет, рельсы Ганкт-Петербургской железной дороги, крашеные пар­ты выставленные для просушки в тупиковом тре­угольнике школьного двора! Голубиный помет, репьи, мазут, опилки, занозы, песок в волосах — здорово-то как' Песнь торжествующей любви.. Да ты, милочка, просто пьяна?

А в спальне горит ночник. На чистом белье — купаный, в свежих бритвенных порезах муж. Такой родной, такой нежеланный. Уставился с деланным вниманием в книгу, а из-под опущенных ресниц тот самый «угрюмый, тусклый огонь желанья». Сейчас начнется...

И почему раньше не замечала, что близость давно превратилась в сплошной синяк штампа? Собачий вальс, исполненный двумя пальцами на расстроенном фоно. Тада-там-там-там, тада-там-там-там, тада-там-та, там-та, та-та-там.. Как! Еще не все? И не совестно господам медикам врать в популярных брошюрах, что продолжительность обычного полового акта от пяти до десяти минут? Он длится целую вечность!

Тихо, гулко, муторно.. До рассвета уйма времени, домочадцы спят, можно спокойно во всем разобрать­ся. Чем, собственно говоря, не угодил тебе муж? Тем, что, в согласии с Богом и законом, желает собствен­ную жену? Это беда поправимая. Погоди немного, и арктические ночи, которыми ты потчуешь его ныне, остудят однажды его пыл. Мужчина способен с неисто­вым упорством добиваться благосклонности снегуроч­ки, но не держать в объятиях глыбу льда.

ТЕМА 4

Вы слышали — Кио уехал на гастроль в Америку?

А кто такой Кио?

Мне с вас смешно! Кио — это Энштеин цирка.

А что такое Энштеин?

Здравствуйте' Энштеин — это автор теории относительности.

А кто такая теория относительности?

Ну, это, например, когда всю ночь занимаешься любовью, она пролетает как секунда, а когда сидишь голым задом на раскаленной сковородке, то секунда тянется как вечность.

И что, с этими двумя мансами он и поехал в Америку?

Интересно, а как действует теория относительности при двойном трюке: сверху — любимая женщина, сни­зу— раскаленный реквизит? Про ощущение време­ни — не знаю. но в социальном статусе фокусника нет сомнений: он женат. Разумеется, не на ассистентке. И с первым шарком дворницкой метлы о новый день затрусит измятый факир по гулкому городу туда, где в зависимости от настроения другой теории — вероятности — запустят или нет в его похмельную голову адский инструмент со вчерашней яичницей.

А на покинутой сцене задернут занавес, вернее, раздвинут шторы, вымоют пепельницу, спустят в гро­хочущий мусоропровод пустую бутылку из-под коло­ниального ликера, примут душ и сядут с чашечкой кофе в кресло. Рука, словно невзначай перепархивая с места на место, доберется до телефона. Номер — два длинных гудка — сброс — снова номер — и:

Алло!

Милый, ты забыл свой галстук...

Какое, к черту, ателье?— рявкнет трубка.— Вы чем набираете... Ту-ту-ту... С добрым утром, двоюродная жена!

КОТ В МЕШКЕ

Ты— свободна. Он— женат. У вас— роман. Какие проблемы? Живи, радуйся, наслаждайся этим идеаль­ным сочетанием независимости и страсти, не выпра­шивай у любви больше, чем она дает, помаши вслед с благодарностью тому, кого она уводит.

Но ты смотришь куда-то в сторону, а глаза на мокром месте. Что там? Соседка с нефтяным перели­вом на скуле обтирает от пыли реанимационную банку рассола, сосед чинит трехколесный велосипед, молодая чета развешивает белье (он весь такой гордый — с та­зиком, она вся такая сосредоточенная — с прищеп­ками). Думаешь о своем желанном, который тоже где-то играет роль образцово-показательного супруга?

А какая-то непонятная женщина варит ему обед (то-то у него хронический гастрит), стирает и гладит его рубашки (воротнички вечно в разводах, а на брюках двойные стрелки), зачем-то ложится рядом с ним в по­стель (сам признавался, что представляет тебя, чтобы выполнить супружеский долг). Завидуешь? Хочешь вместо нее торчать в почетном карауле на полночной лавочке, ожидая неверные шаги? Он единственный кан­дидат для «простого бабьего счастья»? Хорошо, по­пробуем разобраться.

Любовники, приписанные к чужим портам, делятся на два вида.

Перспективные. То есть те, с кем есть шанс сварить свежую брачную кашу.

2. Неперспектив­ные.Те, с кем на предмет создания новой, но крепкой семьи лучше не связываться.

1. Перспективные: а) продукты ранней женитьбы. Отношения с женой уже превратились в затон со сто­ячей водой, сексуальная энергия бьет ключом, перспек­тива провести необозримое количество дней с удочкой на тихом берегу ввергает в глубокое уныние;

б) консерванты, измученные нарзаном собственной порядочности;

в) хронические женихи. Проценты алиментов до­стигли крайнего предела, к разводу готовы с момента регистрации, кроме которой им нечего предложить очередной подруге. Так и кочуют из загса в суд и об­ратно с электробритвой и транзистором;

г) брачные вампиры. Каждая новая жена моложе первой на общую сумму семейного стажа;

д) подкаблучники. Он и нянька, и прачка, и кухарка У столбовой дворянки, которая повелевает им с резно­го крыльца. Но зреют гроздья гнева, а домашнее вино из него приготовит та, что глянет на жертву тирании снизу вверх, посадит в красный угол, поднесет с покло­ном стопку под пироги с грибами и мясо по-карски, утром подаст вычищенные доспехи и молвит, прово­жая за порог: — Ступай, милый, правь миром, а я тут по хозяйству похлопочу...

2. Неперспективные. Я расфасовала их по трем кулькам.

а) Самый фундаментальный класс — кобели. Су­ществует несколько пород.

Декоративно-комнатная порода. Специализация — подруги жены. Опрометчиво считают себя в безопас­ности на своей территории, где и совершается вязка. В дневные часы, когда хозяйка на службе. Хозяйки у доберман-пинчеров — натуры волевые и цельные, сотрудницы солидных контор с премиями, льготами, добротной турбазой и железным графиком работы.

В 18.00 он спрыгнул с тебя и с дивана. В 18.10, нагруженный продовольственными сумками и детьми, уже прикладывается к ее щеке у подъезда. Несколько позднее, смыв под душем амурные ароматы, обновив макияж, со свежей «Бурдой» под мышкой появляешься ты. И который раз, машинально трогая свои чуть вздутые губы, поражаешься его выдержке: приветлив, и только. Но самообладание здесь ни при чем. Это выяснится, когда в трусах наизнанку, скуля и повиз­гивая, он поползет на брюхе к хозяйским сапожкам. А она будет стоять мраморным изваянием и лишь слегка посторонится, пропуская тебя к выходу. Штраф­ника вышвырнут следом. Можешь смело подбирать. Кстати, а у тебя есть еще одна близкая подруга?

Крупные экземпляры. Прибиваются на улице ошейнике с оборванным поводком. Мужественны, настойчивы, кольца не прячут. Желания угадывают по глазам, темпераментом сшибают с ног. Но едва утихнет ураган, лизнут ладонь, свисающую с края кровати,— и привет! Нет, конечно, ценой неимоверных усилий можно загипнотизировать и отбуксировать за тридевять земель. Но тогда напряженный контроль не должен ослабевать ни на мгновение. Чуть зазе­ваешься, отвлечешься — и рванет к кому-то в толпе, прижав уши и крутя пропеллером хвоста.

Дворняги. Добродушны и толерантны. Орган рев­ности почти отсутствует. Конфликты на этой почве искренне огорчают и обескураживают: это же прекрас­но, что вы все ко мне хорошо относитесь. Я к вам всем тоже хорошо отношусь. Зачем же так шуметь? Опять разбудите Герцена.

За пределами обонятельно-осязательного радиуса дворняга неактивен. Образ подруги улетучивается вместе с запахом. Это свойство — неиссякаемый ис­точник недоразумений. Вот он не отстает от тебя ни на шаг, донимает неумеренными ласками, истово облизывает с головы до пят. Как усомниться в своей безграничной власти? Наконец после тысячи финаль­ных поцелуев покорный слуга удаляется для реши­тельного объяснения и сбора манаток. Утро сменяется вечером, понедельник — пятницей, эйфория — депрес­сией, телефон молчит как зарезанный, и лишь зало­говая зубная щетка ехидно торчит в стакане. На по­мойку ее, обманщицу!

Когда же на гребне обиды и хандры ты не вы­держишь и позвонишь (о, конечно, чтобы сообщить о разрыве. Зачем же еще?!) — трубка заклокочет, завибрирует от неподдельного восторга. На финише диа­лога капюшон опадет, шипенье превратится в щебет утро стрелецкой казни — в «шепот, робкое дыханье, трели соловья». Поп, собака, кусок мяса снова живц и здоровы.

При серьезной сваре дворняга предпочитает быть за пределами ринга. Потом в порядке живой очереди залижет раны, полностью согласится с критикой в свой адрес и адрес соперницы, даст требуемое ко­личество взаимоисключающих клятв, а исполнив мис­сию миротворца, с чистой совестью примется за ста­рое.

Кролики. Похотливы и трусоваты. Поклонники партнерш с жилплощадью и обеденных перерывов. Домашний телефон засекречен. К себе приглашают по крайней нужде через двое суток после личной транс­портировки семейства в санаторий усиленного режима (почта и продукты — с вертолета, пассажирский ка­тер — раз в месяц). Но и тогда это не свидание, а II съезд РСДРП: светомаскировка, кактус на подокон­нике, ди-и-и-инь... ди-и-и-инь... дзынь-дзынь-дзынь: — Слесаря вызывали? — Никогда!

Внутри сплошное минное поле. На балкон нель­зя — всюду бинокли, в ванной — эхо, на кухне — смежная вентиляция, в спальне заперт фискал Кеша, тахта, как мачта, гнется и скрипит. Поэтому лучше вот сюда...— Но это же... гм... кладовка?— Ничего, а мы по-скоренькому, а мы по-тихонькому — и ладушки.

Выпроводят тебя ни свет ни заря с убедительной просьбой вызвать лифт этажом выше.

Контрацептивами кролики пользуются даже при оральном контакте. Сентиментальны, прижимисты,своему здоровью относятся с паническим трепетом. Натиск доведет скорее до инфаркта, чем до развода. Но возможны и исключения. Тогда годами караулят, дожидаясь момента, когда жена поскользнется. После чего и удаляются, полные благородного негодования, не забыв отмотать от рулона туалетной бумаги свою законную половину.

Петухи. Неутомимые коллекционеры и деспоты. Занесенная в штат сераля, ты забудешь о невбитых гвоздях и пустой морозилке. Но взамен — никаких капризов и самодеятельности. Сиди у окошка и выши­вай бисером кисет. Петухи бесцеремонны и не обреме­няют себя заботой о дамском комфорте при занятиях любовью.Все годится — сортир, плацкарты, куда рвутся в смертной испарине жертвы привокзальных буфетов; подъезд, полный сквозняков и шорохов; угол приятельской лоджии, с неструганными досками и шаткими пирамидами солений; стол служебного ка­бинета в тарантулах канцпринадлежностей.

Ревнивы, вспыльчивы, хвастливы. Свою старую за­писную книжку сожги, а пепел развей по ветру. Под петушиным крылом отлично себя чувствуют сдобные домоседки. Но ты мечтаешь о признании своей ис­ключительности? Напрасные мечты. Петухам не до бабьей возни. Под их юрисдикцией солнце.

Давай протестируем твой роман на предмет его конструктивности:

знакомство:

1. вечеринка 2. отпуск 3. служба 4. старая невост­ребованная симпатия 5. дорожно-транспортное стол­кновение 6. общий круг знакомых 7. причудливое сте­чение обстоятельств;

постельный контакт:

1. сразу 2. после схематического ухаживания 3. длительная осада;

стаж связи:

1. до месяца 2. около года 3. больше года 4. почти десять лет;

объяснение в любви:

1. до постели 2. после первой ночи 3. значительно позже 4. ни звука;

опыт адюльтера:

1. до вашей встречи— нулевой 2. средний (1—3 связи в год) 3. астрономический;

серьезные увлечения: 1. были и до женитьбы 2. имелись в процессе 3. не было;

режим встреч:

1. от случая к случаю 2. регулярно;

частота:

1. каждый день 2. пару раз в неделю 3. несколько раз в месяц;

алкоголь:

1. присутствует постоянно 2. умеренно 3. по случаю 4. не употребляет;

система связи:

1. звонит он 2. звонишь ты 3. у него есть ключи 4. ты — домоседка 5. вы — сослуживцы;

степень подпольности:

1. полная конспирация 2. его друзья в курсе 3. круг общения ограничен твоими знакомыми 4. информиро­ваны его родители 5. знают все, кроме его жены 6 супруга извещена;

таймер встреч:

1. сорок минут до и сорок после 2. сколько позволя­ет ситуация;

ночевки:

1. редко 2. часто 3. никогда;

была ли попытка эмигрировать из семьи:

1. да 2. нет;

материальное положение:

1. беден 2. средний достаток 3. богат;

дети:

1. один 2. больше одного;

презенты:

1. дешевые пустяки, но систематически 2. предметы роскоши 3. подарки с утилитарным креном типа ку­хонного комбайна или мужских тапочек собственного размера 4. ничего никогда;

контрацептивы:

1. не предохраняется 2. твои проблемы 3. всегда осторожен;

совместный отдых: 1. пикники на обочине недели 2. отпуск, замаскированный под деловую поездку . не замаскированный . не было.

А теперь из ответов составь сочинение на тему «История моей любви». Например: «Мы познакоми­лись на автобусной остановке. Не знаю, как получи­лось, но уже через час мы были в постели у меня дома. Теперь я каждый вечер жду его звонка. Звонит он примерно раз в две недели, и мы встречаемся у меня дома. Никуда не ходим, а только занимаемся лю­бовью. О наших отношениях знают все мои подруги, с его друзьями я не знакома. Обычно он проводит У меня три-четыре часа. Никогда не остается на ночь. За полгода нашей связи я сделала два аборта. Он говорит, что ему со мной очень хорошо. На день рождения подарил мне переходник для евророзет-ки...» — и так далее. Если после завершения сочинения тебе самой не станет все ясно, прочти его как посто­роннюю историю кому-нибудь из знакомых и поин­тересуйся их мнением насчет серьезности намерений главного героя.

КРИМИНАЛЬНАЯ РИФМА

Мир срифмован задолго до поэтов: день — ночь, не­бо — земля, жизнь — смерть, мужчина — женщина, любовь — кровь. На совести последней парочки, этих Бони и Клайда, много преступлений. Они наводнили реки, озера и приусадебные пруды мстительными ру­салками, тихие сельские погосты — глумливыми «вил­лисами», разрушили Трою и закачали на волнах лишь щепки того челнока.

А сколько светлых голов задурманили суицидаль­ные нашептывания злодейского дуэта! Кстати, инте­ресный парадокс: согласно статистике, мужчины зна­чительно опережают женщин по числу завершенных самоубийств, тогда как в покушениях приоритет при­надлежит нам. Почему такая несостыковка? А потому что они сводят счеты с серьезным оппонентом — це­лым миром, который оказался не на высоте, не оценил, не воздал должных почестей. Мы же хватаемся за косу смерти как за соломинку: «...оглянись, вернись. иначе...» Оттого сильный пол предпочитает пулю и петлю, а слабый — воду и яд.

Мир не разжалобить — ив пустой квартире затяги­вается узел. Человека можно напугать — ив ванной заглатывается горсть веронала в надежде, что выши­бут дверь, вызовут неотложку, а он — осознает и рас­кается. Летальный исход там — закономерность, здесь — роковая случайность. Или у несчастной были мотивы, выходящие за рамки формулы «бросишь — пожалеешь». Эту истину я усвоила, когда сама ан­гажировала койку токсикологического отделения.

Фрагмент курсивом

Поначалу в палате нас было четверо, и у каждой под левой грудью обломок отравленной стрелы:

В техникуме — завал, с родителями — ругань, а главное, Васька в кино с лучшей подругой,— клала прозрачную ладонь на обожженное горло Танюша.— Оглянулась я вокруг — сплошной мрак. И уксус на столе.

Магазин закрыли на переучет, вот я пришла на свидание пораньше,— судорожно вздыхала бюстом номер пять Ирка.— А он! На нашей скамейке! В об­нимку! ...И целует ее, целует, целует!

Чуть гараж вместе с ними не спалила,— натяги­вала до подмышек вечно сползавшие с тощих бедер гамаши Серафима Сергеевна,— вроде не калека, не бревно. Неужели ему меня мало было?

От таблеток все плывет, а он — давай переспим, раз я из-за тебя, истерички, дома торчу,— это уже всхлипываю я.— Давай, отвечаю. Наклонился, а на шее засос.

Самой большой ценностью, не сравнимой ни с одним валютным курсом, обладали двухкопеечные моне­ты. Их стреляли у посетителей, у медперсонала, у муж­ской части отделения, сплошь покусанной зеленым змием. А потом опускали их в щель автомата, словно это карман Харона.

Но плыл мрачный перевозчик не к арктическому берегу теней, а обратно, на тленную и прекрасную землю. Телефонные переговоры подробно обсужда­лись и коллективно оттачивались фразы, призванные сразить абонента при следующем звонке наповал.

Когда же отделение запиралось на ночь, наступала пора исповедей. Каждое слово падало крупной солью в воронку собственной раны. Вскоре атмосфера сгуща­лась, головы никли, в воздухе пахло грозой, и наконец первая крупная капля падала на чье-то одеяло. А еще через полчаса эхо дружного четырехголосья выкатыва­лось в коридор.

И тогда раздавалось шарканье тапочек санитарки. Она садилась в изножье кровати, пригорюнивалась и начинала с традиционного запева:

Эх, девки, девки, и что ж над собой творите! Молодые, здоровые, посовестились бы. Вон бабулю привезли — крысиного яду натрескалась. Так там дети измывались, пенсия двадцать четыре рубля — и то грех великий. А тут из-за х... поганых! Ладно, ладно, загомонили... Видела я вашего брата, перевидела. Ле­жала тут одна...

И мы затихали, жадно впитывая историю неизвест­ной нам несчастной любви. И засыпали, убаюканные ее благополучным концом. А во сне поскрипывали на железных цепях четыре хрустальных гроба, и возле каждого клонил колени безутешный витязь, моля о воскрешении и прощении. Воскресали, прощали, под­хватывались на руки, прижимались к могучей груди, я несли нас через реки и горы, через моря и долины, чтобы разомкнуть объятия и бережно опустить только на цветущий луг за райскими вратами...

Но однажды в рассветных сумерках на пустую кой­ку сгрузили с каталки новенькую. Ее намерения рас­квитаться с жизнью не походили на шутку: по донесе­нию разведки в лице той же Арины Родионовны — сто таблеток люминала плюс вены на руках и горле.

Допек же какой-то подлец,— сочувственно шу­шукалась палата, но расспрашивать, несмотря на жгу­чий интерес, не решалась.

А она лежала, восковая, не открывая глаз, не шеве­лясь, сутки, другие, третьи. И как-то сами собой пре­кратились ночные концерты. Было неловко, точно го­ревать о сгоревшем пироге при погорельце. Ситуация не изменилась и после того как убрали капельницу и перестали намокать бинты.

Но накануне своей выписки, прикурив в больнич­ном сортире от ее «Беломора», я не выдержала и вы­дохнула вместе с дымом вопрос «из-за чего?». Она мастерским щелчком выбила из патрона в унитаз за­шипевший табак, сдернула слив, а когда стихло урча­ние воды, сказала:

А надоело... так. Без любви.

Но о суициде просто пришлось к слову. Тематичес­ки нам ближе сектор муже- и женоубийств.

Клитемнестра, Гертруда, леди Макбет, Мария Стюарт, Катерина Измайлова — какая мрачная и ве­ликолепная галерея! Где-то там, в параллельном из­мерении, мчит на п<