Констрикция/измененное состояние сознания — третий фундаментальный симптом ПТСР

Жертва насилия «избавляется» от травматической ситуации не с помощью реальных действий, а с помощью изменения состояния сознания, как заяц, застывающий посреди шоссе, ослепленный фарами несущегося на него автомобиля: он не двигается, он замирает на месте. Измененные состояния сознания лежат в основе реакции безразличия и спокойствия со стороны жертвы на ситуации витального риска: события продолжают восприниматься, но так, как если бы не имели никакого отношения к жертве, изменяются ощущения, нередко наступает частичное или полное анестезирование, восприятие времени и пространства также изменяются — события видятся как немое кино на замедленной камере, жертва видит саму себя (свое тело и окружающую обстановку) как бы со стороны, часто возникает чувство «выхода из тела» или «плавания под потолком», возникает спонтанное «понимание», что происходящее — это просто кошмарный сон, и что скоро наступит пробуждение, а с ним и прекращение страдания. Все эти изменения в восприятии в комбинации с охватывающим жертву чувством тотального безразличия приводят к тому, что человек становится неспособным к какому-либо действию, к какой-либо инициативе (активности) — это состояние полной пассивности. Такие изменения состояния сознания схожи с гипнотическим трансом, как и симптомы гиперактивации. Гиперактивация соотносится с состоянием гипнотического поглощения, а констрикция — с состоянием гипнотической диссоциации. Способность испытывать измененные состояния сознания — это одно из свойств человеческой психики, но она не одинаково развита у людей. Травматические события являются мощным активатором этой способности, провоцируя диссоциативное состояние, в котором уменьшается или исчезает восприятие боли и отсутствуют нормальные эмоциональные реакции на боль, человек не теряет способность к болевым ощущениям, то способность страдать от боли сильно уменьшается или исчезает. Люди, у которых способность к спонтанной диссоциации не развита или развита недостаточно, обычно прибегают к алкоголю и другим типам интоксикации, чтобы достичь состояния, воспринимаемого как эмоциональный комфорт, эмоциональная анестезия. Травматическая диссоциация может иметь адаптативные цели в ситуации острой травмы (=непосредственно ситуации насилия), но впоследствии именно она препятствует поступлению травматических содержаний в сознание, закрывая таким образом путь к их интеграции. Симптомы констрикции («ментального паралича») проявляются не только в сфере памяти, мышления, как спонтанные диссоциации, но и в сфере деятельности: жертвы сексуального насилия ограничивают себя и свою жизнь с тем, чтобы создать контролируемую и безопасную зону:

— «Я была в ужасе от одной мысли куда-то пойти... Я чувствовала, что слишком беззащитна и слишком напугана, чтобы что-то делать... Я ограничивалась тем, что сидела дома и чувствовала страх»; — «Я коротко подстриглась. Мне не хотелось казаться привлекательной... Я хотела стать незаметной на какое-то время, потому что это внушало мне чувство безопасности.»

Констрикция имеет и еще одно весьма негативное последствие: травмированные люди, у которых диссоциация стала хронической, очень часто убеждены, что они заранее знали об опасности (это знание они получали либо путем предупреждения «свыше», предчувствия или подозрения), но ничего не сделали, чтобы ее избежать. По прошествии лет такие люди продолжают искать скрытые смыслы, секретные послания в окружающей жизни. Особое восприятие жизни выражается в отсутствии способности планировать будущее и в отсутствии к нему интереса — травмированные люди (особенно пострадавшие от сексуального абьюза дети) не представляют себе будущее, они о нем не думают (т.к. пытаются избежать даже тени риска, инициативы и спонтанной активности) — так констрикция работает на хроническое течение психотравмы. Гиперактивация и констрикция устанавливают в психике травмированного человека систему чередований. Человек оказывается между крайностями травматической амнезии и флэшбэков, между неожиданными наплывами интенсивных и поглощающих эмоций и отсутствием эмоциональности, между приступами компульсивной и раздражающей активности и периодами пассивности. Ощущение нестабильности, которая происходит из этого неподдающегося контролю чередования, усиливает чувство незащищенности и неспособности спланировать собственное — даже ближайшее — будущее. Психотравма, таким образом, представляется как потенциально неизлечимая. Диалектика травмы меняется с течением времени: первые дни или недели после травмирующего события преобладают физиологические симптомы гиперактивации, флэшбэки и спонтанные повторные переживания травмы; эта острая симптоматика постепенно снимается после трех-шести месяцев с момента травматического события и затем медленно идут на убыль. После нескольких лет с момента изнасилования, наиболее частыми симптомами травмы бывают специфические страхи, так или иначе символизирующие травму, проблемы в сексуальной сфере и ограничения в повседневной деятельности (например, стараться не выходить из дома одной). По мере того, как симптомы гиперактивации и вторжения начинают ослабляться, симптомы избегания и констрикции начинают набирать силу: на первый взгляд, травмированный когда-то человек полностью восстановил свою жизнь, в которой снова преобладает безопасная рутина, но у такого человека присутствует постоянное ощущение механичности происходящего, собственной жизни «по инерции», внутреннего отчуждения и эмоциональной дистанции в отношении самой себя и окружающей обстановки, очень характерно эмоциональное и интеллектуальное «отупение» и также отсутствие чувства связи с происходящими событиями («наблюдение со стороны», «неприсутствие в ситуации»). Внешне — никакой драмы. С течением времени травматические симптомы начинают восприниматься как окружающими, так и самим травмированным человеком, как черты характера или расстройство личности, которые препятствуют установлению нормальных отношений с окружающими. И мы начинаем задавать весьма жестокий по своей сути вопрос: «Что пытается человек избежать с помощью невроза?» ©, подразумевая некое злонамеренное избегание ответственности/инициативы, «бегство в болезнь» и прочее. Почти каждая пятая женщина, пережившая изнасилование (19,2%) пыталась покончить жизнь самоубийством имеются в виду единственные травматические эпизоды, я не говорю о хронической травме).

Одиночество жертвы

Травматические события ставят под вопрос фундаментальные аспекты человеческих отношений: они разбивают семейные и родственные узы, дружбу, любовь и саму способность жить в обществе. Травма разрушает индивидуальную экзистенциальную структуру, которая формируется и основывается на отношениях с другими. Травма обрекает человека на перманентное состояние экзистенциального кризиса, разрушает фундаментальные чувства безопасности пребывания в мире (то, что называют базовым доверием, без которого нормальное функционирование человеческой психики превращается в паранойяльное), позитивной ценности человеческой личности и смысла жизни. Базовое доверие формируется в начальном периоде жизненного цикла, в процессе отношений с первым человеком, заботящемся о новорожденном, это чувство доверия поддерживает человека в течение всей жизни. В ситуации витального риска человек спонтанно обращается к первому источнику заботы (или к его символу), и когда помощь не приходит, базовое доверие к жизни разрушается — травмированный человек чувствует себя покинутым, в абсолютном одиночестве, изгнанным из системы человеческой взаимной помощи и защиты. С этого момента любые отношения травмированного человека, начиная с межличностных отношений и заканчивая самыми абстрактными отношениями принадлежности к религиозным, идеологическим и национальным общностям, определяются чувством отчуждения и разрыва связи. С потерей чувства базового доверия (фундамент индивидуации) травмированный человек теряет и чувство собственного «я»; отношение к самому себе также доминирует отчуждение, человек как бы откатывается в конфликты детского и подросткового возраста и вынужден вновь проживать этапы борьбы за личную автономию, за право на инициативу, за установление личностных границ. Травма изнасилования разрушает личностную автономию жертвы на уровне телесной целостности: тело подвергается агрессии, вторжению, нанесению вреда (которые всегда воспринимается как угроза жизни) и профанированию. Часто в ситуации изнасилования жертва теряет контроль даже за телесными отправлениями, — и этот аспект воспринимается как наиболее унизительный. Кроме того, травма изнасилования сама по себе предполагает, что мнение и воля жертвы ничего не стоят; целью изнасилования, собственно, и ставится демонстрация презрения к принципу автономного существования жертвы и ее человеческому достоинству и их показное попрание. Травма изнасилование таким образом разрушает в жертве уверенность в том, что человек может быть самим собой в отношении с другими. Острое чувство беззащитности и невозможности избежать опасности в травме изнасилования приводит к возникновению у жертвы хронического переживания стыда и сомнения в самой себе. Стыд возникает в ответ на чувство собственного бессилия, на упразднение телесной целостности и на унижение. Сомнение в самой себе (= «я не смогла избежать опасности», «мне надо было» и т.д.) выражается прежде всего, что жертве изнасилования чрезвычайно трудно отстаивать свое мнение (поэтому психологическое давление на жертву с целью подвергнуть сомнению ее показания — любимый прием «общественности»). Жертва изнасилования хронически переживает чувство собственной некомпетентности (она оказалась слабой и позволила нанести себе вред) как вину и неполноценность. Именно жертва — и никогда насильник — чувствует себя виноватой. Чувство вины возникает как попытка обрести хоть какое-нибудь чувство власти и контроля над ситуацией — воображать себе, что ты могла бы что-то сделать, чтобы предотвратить насилие, часто оказывается легче переносимым, чем признать собственную абсолютную беззащитность и бессилие. Травма изнасилования наносит ущерб способности жертвы поддерживать эмоциональные связи с окружающими: разрушение базового доверия, чувства вины, стыда и собственной ничтожности, внутренний императив избегания возможной опасности заставляют жертву замыкаться в одиночестве. В то же время хронический страх заставляет ее искать защиту через личные отношения, поэтому часто травмированный человек балансирует между периодами отъединения, избегания любых контактов и периодами отчаянных попыток установить и сохранить близкие отношения с другими.