Изнасилование без флёра «влечения»

В сравнительных исследованиях психологических последствий у жертв изнасилования и жертв других преступлений показали, что у жертв сексуального насилия наиболее высоки вероятности развития продолжительного ПТСР. Это неудивительно, если принять во внимание физическую, психологическую и моральную профанацию, совершаемую в отношении жертв изнасилования. Цель насильника — запугать, подчинить и унизить свою жертву, заставить ее почувствовать собственное бессилие. Поэтому изнасилование представляет собой преднамеренно организованное действие по нанесению психической травмы. И это вновь приводит нас к вопросу об участии/не участии общества в целом в практиках сексуального насилия:

«в основе психической травмы лежит социально организованное и регулируемое насилие, осуществляющееся над молодыми членами общества и представляющими из себя ритуалы инициации, приобщения к динамике принуждения, которая лежит в сердцевине современной общественной организации. Две основные формы социально регулируемого насилия — боевые действия и гендерное/сексуальное насилие — соответствуют основными парадигматическим формам принуждения для мужчин и женщин, соответственно» (Ю. Херманн)

Поэтому на неоднократно поднимающийся вопрос о том, на чьей стороне стоит общество (упорно делающее вид, что ни на чьей) — насильника или жертвы, ответ в большинстве случаев: на стороне насильника. Общество премирует его безнаказанностью и наказывает жертву повторной виктимизацией через осуждение, остракизм, обвинение и игнорирование или физическое уничтожение, как случаях военных изнасилований . Нигде так четко не просматриваются мотивационные схемы практики изнасилования, как в изнасиловании мужчин в тюрьмах (и других «казенных заведениях») и в массовых изнасилованиях женщин в период военных действий. Общественное табуирование этих двух проблем происходит от того, что при их рассмотрении уже невозможно говорить о якобы неосторожности или о «виктимном» поведении жертвы, о «неспособности» агрессора сдержать свои «сексуальные позывы», о «провоцировании» и «мазохизме» жертвы, психической девиантности насильника и прочее, так как в тюремном и военном изнасиловании совершенно отчетливо проявляется как стратегия действия, так и его целевое назначение. Тюремное изнасилование представляет собой «распределение ролей» в иерархии власти, осуществляемое в условиях исключительно мужской патриархатно-авторитарной среды, где молодые, физически слабые (часто — подростки) заключенные (как правило, не рецидивисты) принуждаются силой к исполнению социальной роли, во внешнем мире ассигнованной женщинам. Иерархический «код», существующий в тюрьмах, заключается в квази-выборе, перед которым ставят новоприбывших: или ты занимаешь положение «девки», или доказываешь свою принадлежность к «мужчинам». Чтобы «доказать» маскулинность, нужно успешно отбить физические и сексуальные нападения других «мужчин» и приобрести в собственность «девку». Это квази-выбор потому, что у огромного количества заключенных никакого выбора нет: молодость и/или физическая слабость — это приговор к «превращению в женщину».

«Процесс „феминизации“ осуществляется методично и жестоко... Я видел мальчишек, которые отбивались часами. Они не хотели сдаваться. Остальные заключенные и охранники наблюдали за нападениями и избиениями молодых парней с бесстрастным интересом. Они знали, что это рождение новой молодой женщины. Некоторые надеялись уже в ближайшем будущем использовать её» (Сюзан Браунмиллер, «Против нашей воли»).

Процесс феминизации — это процесс нанесения человеку психической травмы, приведение воли человека в состояние паралича и редукция его мыслительной активности к решению задачи физического выживания. Также это совершенно откровенный акт маркировки, стигматизации, навсегда лишающий человека его человеческого статуса. «Девки» не принадлежат к тюремному социуму, они являются собственностью их «мужчин»: их могут сдавать внаем другим «мужчинам», продавать их и обменивать на других «девок». Они должны выполнять обязанности по бытовому обслуживанию своих хозяев и спрашивать у них разрешение, прежде чем что-либо сделать. Мужчины, насилующие других мужчин, не считаются гомосексуальными, а наоборот, доказавшими свою маскулинность и принадлежность к доминирующей группе. Тюремное изнасилование — это следствие определения маскулинности как триумфа физической силы. Мужчины, подчиненные с помощью реального применения силы или угроз ее применения, определяются как женщины (в том числе и номинально — им дают женские имена). Не надо считать, что тюремное изнасилование — это честный поединок, в результате которого кто-то побеждает, а кто-то проигрывает. Тюремные и военные изнасилования совершаются при одном непременном условии: изначальном численном и силовом превосходстве нападающих. В тюрьмах (в отношении мужчин) и на войне (в отношении женщин) массово совершается одно и то же коллективное действие, в ходе которого утверждается собственная власть, а также ментальное удовлетворение от принадлежности к стану «настоящих мужчин». Причем понятие «настоящий мужчина» в данном контексте — не судьба или предопределение, а социальная конструкция маскулинности, построенной на профессионализации насилия. И, как всякая профессия, она обладает своей этикой и ответственностью, которые распространяются только на посвященных. Солидарность — только со своими, насилие по отношению к чужим — долг. Считается, что в военном изнасиловании присутствуют «отличительные признаки», которые якобы не встречаются в «повседневных» изнасилованиях. Называются в целом три характерных признака. Прежде всего, это публичный акт. Враг должен видеть, что происходит с его «собственностью», поэтому мучители часто насилуют женщин в присутствии их мужей и других родственников. Это акт против супруга (символически отца нации или лидера противника), осуществляемый «через» женское тело. Сам факт изнасилования уже показывает, что насильник исходит из отсутствия у женщины собственной воли, права на собственное тело или желания. Поскольку унижение женщины врага — символ победного завоевания, то само это унижение обставляется по возможности ужасно и театрально: женщин подвергают жестоким истязаниям. Второй признак военных сексуальных злоупотреблений — групповое изнасилование. Боевые товарищи творят его в едином согласии: каждый должен быть как другие. Это отражает постоянную групповую потребность крепить и воспроизводить солидарность. Гомосоциальная сплоченность нуждается в постоянном подкреплении, будь то распитие спиртного, понимание одних и тех же шуток или обмен похожими эмоциями. Когда «стрелять и факать», по выражению одного сербского солдата, является жизненным кредо воина, то изнасилование и смерть образуют вместе одну парадигму, которая отражает заданную женщинам роль на войне. И, наконец, третий признак военных изнасилований — убийство женщины после сексуального насилия. Как мы знаем, женщина не является героем войны, если ее убивает солдат. Правда, и сам солдат не приобретает за это почестей. Казалось бы, достаточно факта изнасилования, но все же женщин убивают. В нарративах солдат, убивших свои жертвы насилия, тем не менее сквозит некое дискурсивное оправдание своих действий: мол, женщины сами просили убить их, ведь как после этого жить. То есть, смерть выступает своего рода очищением и спасением по сравнению с жизнью этих женщин после совершенного над ними насилия. Таким образом, на войне исключительно ярко проявляются такие признаки маскулинности самооправдывающая сила и самооправдывающее право на насилие и убийство. «Специфичность» военного изнасилования — только кажущаяся. В тюремном изнасиловании также воспроизводятся характеристики публичности, коллективности и жестокого истязания (очень часто приводящего к смерти). В «обыденном» изнасиловании женщин эти характеристики всегда присутствуют в случаях группового изнасилования. В эпизодах индивидуального изнасилования эти же элементы присутствуют в символическом виде: насильники известны пристрастием к ритуализации, трофеям и «фоторепортажам» (публичность), мышлением самих себя как принадлежащих к «настоящим мужчинам» и «осуществляющим свои права» (коллективность), нарочитой жестокостью к своим жертвам, часто переходящей в убийство. Об отсутствии «специфических» видов изнасилования говорит и тот факт, что «общественность» всегда ведет себя одинаково: солидаризуется с насильником и криминализирует жертву. Это касается и большинства работников правоохранительных органов и медицинских учреждений. Общество участвует напрямую в психо-травматизации огромного числа людей в первую очередь тем, что превентивно запугивает их: в общественное сознание постоянно транслируются сообщения типа: «Выхода нет», «Не преувеличивайте», «Вы ненормальны/озабочены (а то и вовсе феминистка), если вы говорите о проблеме сексуального насилия.»