Главная Случайная страница


Категории:

ДомЗдоровьеЗоологияИнформатикаИскусствоИскусствоКомпьютерыКулинарияМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОбразованиеПедагогикаПитомцыПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРазноеРелигияСоциологияСпортСтатистикаТранспортФизикаФилософияФинансыХимияХоббиЭкологияЭкономикаЭлектроника






СОВРЕМЕННИКИ И ПОСЛЕДОВАТЕЛИ О ПУШКИНЕ

 

Современники отзывались о Пушкине, как об обычном человеке, жившем с ними рядом, хотя и отличавшемся творческим даром, образованностью, волей.

В Лицее много внимания уделяли здоровью. И.Ф. Анненский писал: «Телесное устройство молодого Пушкина крепкое, мускулистое, гибкое было чрезвычайно развито упражнениями. Он славился как неутомимый ходок пешком, страстный охотник до купания, езды верхом и отлично дрался на саблях, считаясь чуть ли не первым учеником у известного фехтовального[481] учителя Вальвиля»[482].

Писатель И.И. Лажечников вспоминал о встрече с Пушкиным в 1819 г.: «Разговаривая же с ним, замечаешь, что у него есть тайна — его прелестный ум и знания. Ни блёсток, ни жеманства в этом князе русских поэтов. Поговоря с ним, только скажешь: "Он умный человек. Такая скромность ему прилична"»[483].

Исследователь письменности и писатель ежемесячника Полевой К.А. писал: «В искреннем, небольшом кругу, с людьми по сердцу, не было человека разговорчивее, любезнее, остроумнее. Тут он любил, и посмеяться, и похохотать, глядел на жизнь только с весёлой стороны, и с необыкновенною ловкостью мог открывать смешное.

Одушевлённый разговор его был красноречивою неожиданностью, так что он обыкновенно увлекал всех, овладевал разговором, и это всегда кончалось тем, что другие смолкали невольно, а говорил он. Если бы записан был хоть один такой разговор Пушкина, похожий на рассуждение, перед ним показались бы бледны профессорские речи Вильмена и Гизо.

Вообще Пушкин обладал необычайными умственными способностями.Уже во время славы своей он выучился, живя в деревне, латинскому языку, которого почти не знал, вышедши из Лицея.

Потом, в Петербурге, изучил он английский язык в несколько месяцев, так что мог читать поэтов. Французский знал он в совершенстве. "Только с немецким не могу я сладить! — сказал он однажды. — Выучусь ему, и опять всё забуду: это случалось уже не раз".

Он страстно любил искусства и имел в них самостоятельный взгляд. Тем особенно был занимателен и разговор его, что он обо всём судил умно, блестяще и чрезвычайно своеобразно»[484].

Нам постарались не рассказывать, что Александр Сергеевич владел многими языками. Известно, что в библиотеке Пушкина были книги на 16 языках мира, которые он читал в подлинниках, изучал разговорный цыганский язык, а при работе со «Словом о полку Игореве» он изучил 10 славянских языков[485].

Кроме этого, ещё в лицейские годы Пушкин овладел скрытым письмом, основанным на знании способа вписывания в рисунки сообщений русской руницей, глаголицей и кириллицей[486]. Такие откровения как «Пушкин — Бог», будь они прочитаны в его время, были бы возмутительными и несвоевременными.

И.Ф. Анненский о Пушкине писал: «Он вышел из Лицея с порядочным запасом сведений по сказаниям и бытописаниям, по русской словесности и выучился по-латыни: по крайней мере, на Юге он читал Овидия в подлиннике, а, поступая в Лицей, читал Вергилияво французском переводе»[487].

П.А. Плетнёв писал: «Пушкин безпрестанно выписывал из Петербурга книги, особенно английские и французские. Едва ли кто из наших писателей успел собрать такую библиотеку, как он. Не выходило издания почему-либо любопытного, которого бы он не приобретал. Издерживая последние заработки на книги, он сравнивал себя со стекольщиком, которого ремесло заставляет покупать алмазы, хотя на их покупку и богач не всякий решится»[488].

Польский стихотворец Адам Мицкевич писал: «Только однажды даётся стране воспроизвести человека, …коего великие поэтические способности удивляли читателей, увлекали, изумляли слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума своего; он был одарён необыкновенною памятью, суждением верным, вкусом утончённым и превосходным»[489].

Товарищ Пушкина П.А. Плетнёв писал: «Все товарищи, даже не занимавшиеся пристрастно сочинительством, любили Пушкина за его прямой и благородный нрав, за его живость, остроту и точность ума. Честь, можно сказать, самоотверженная, была основанием его поступков — и он не отступил от своих понятий о ней ни одного разу в жизни, при всех искушениях и переменах судьбы своей…

Но без особенных причин никогда он не изменял порядка своих занятий. Везде утро посвящал он чтению, выпискам, составлению планов или другой умственной работе. Вставая рано, тотчас принимался за дело.

Не кончив утренних занятий своих, он боялся одеться, чтобы преждевременно не оставить рабочую комнату для прогулки. Перед обедом, который откладывал до самого вечера, прогуливался во всякую погоду…

Не избалованный в детстве ни роскошью, ни угождениями, он способен был переносить всякое лишение и чувствовать себя счастливым в самых стеснённых обстоятельствах жизни.

Природа, кроме поэтического дара, наградила его изумительной памятью и проницательностию.

Ни одно чтение, ни один разговор, ни одна минута размышления не пропадали для него на целую жизнь. Его голова, как хранилище разнообразных сокровищ, полна была заготовок для предприятий всякого рода.

Внешне рассеянный и невнимательный, он из преподавания своих профессоров уносил более, нежели товарищи»[490]. Удивительно, что все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой разум. Александр постиг самую необходимую науку — это науку забывать ненужное.

Чиновник III отделения жандармерии[491] М.М. Попов, по долгу службы наблюдавший за Пушкиным, записал: «…в нём оставались ученические привычки — не выставлять ни знаний, ни трудов своих. От этого многие в нём обманывались и считали его чудом природы, не купленным ни размышлением, ни учёностью, и не ожидали от него ничего великого. Но в тишине своей рабочей комнаты он работал более, нежели думали другие…

В обществах на него смотрели, как на человека, который ни о чём не думал и ничего не замечал: в самом деле, он постоянно терялся в мелочах товарищеской беседы и равно был готов вести бездельный разговор с умным и глупцом, с людьми почтенными и самыми пошлыми.

Но он всё видел, глубоко понимал вещи, замечал каждую черту нравственных свойств и видел насквозь людей.

Чего другие достигали долгим учением и упорным трудом, то он светлым своим умом схватывал на лету. Не показываясь важным и глубокомысленным, слывя ленивым и праздным, он собирал опыты жизни и в уме своём скопил неистощимые запасы человеческого сердца… Он имел от природы душу благородную, любящую и добрую»[492].

Приятель П.А. Вяземский писал: «В Пушкине было верное понимание истории, свойство, которым одарены не все историки. Он был одарён воображением и, так сказать, самоотвержением личности своей настолько, что мог отрешать себя от присущего и воссоздавать минувшее, уживаться с ним, породниться с лицами, событиями, нравами, порядками, давным-давно заменёнными общественным и гражданским строем. Всеми этими качествами, необходимыми для историка, и Пушкин обладал в достаточной мере»[493].

А.Х. Бенкендорф, защищая своё кресло, укорял 23.12.1826 г. Пушкина в письме: «Государь император с удовольствием изволил читать рассуждения Ваши о народном образованиии поручил мне изъявить Вам высочайшую свою признательность. Его величество при сём заметить изволил, что принятое вами правило, будто просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия…»[494]

Чиновник Министерства иностранных дел Н.М. Смирнов открыл нам способности, якобы, ветреного поведения мудреца: «Пушкин умел приобрести …обширные познания в письменности и истории. Он читал очень много и, одарённый необыкновенною памятью, сохранял все сокровища, собранные им в книгах; особенно хорошо изучил он российскую историю и из оной весь срок с начала царствования Петра Великого до наших времён.

Государь ему поручил написать Историю Петра Великого. Он не хотел начать писать прежде, чем соберёт все нужные случаи, и для достижения сего читал всё, что было напечатано о сём государе, и рылся во всех хранилищах.

Многие сомневались, чтоб он был в состоянии написать столь строгое сочинение, чтоб у него достало на то терпения. Но он вполне удовлетворил бы строгим ожиданиям общества. Ибо под личиною иногда ветрености и всегда светского человека он имел высокий, проницательный ум, чистый взгляд, необыкновенную сметливость, память, не теряющую из виду малейших обстоятельств в самых дальних предметах, высоко-благородную душу, большие познания в истории, словом, все качества, нужные для дееписателя, к которым он присоединял ещё свой блистательные способности как писатель.

Он сие доказал трудами своими в собирании справок, долгим изучением своего предмета…

Любя свет, любя игру, любя приятельские беседы, Пушкин часто казался человеком легкомысленным, ветреным и давал повод судить о нём ложно. Будучи самого снисходительного нрава, он легко вступал со всеми на приятельскую ногу, и эта светская дружба, соединённая с откровенным обращением, позволяла многим думать, что они с Пушкиным друзья и что они коротко знают его мысли, чувства, мнения и способности. Эти-то мнимые друзья и распространили многие ложные мысли о нём и представили его легкомысленным и неспособным для трудов, требующих большого постоянства. Как мало знали они Пушкина, какое бедное понятие имели о нём, невзирая на то, что оценивали весь безценный дар его как поэта!

Кто был ближе к нему, те открывали в нём ежедневно сокровища неистощимые и недоступные пониманию толпы, так называемых его приятелей»[495].

Более глубоко изучали Пушкина такие последователи его, как Гоголь, Достоевский и др. Они больше говорили о влиянии Пушкина на судьбу Руси и человечества.

Ф.М. Достоевский писал: «В Пушкине две главные мысли — и обе заключают в себе прообраз всего будущего назначения и всей будущей цели России, а стало быть, и всей будущей судьбы нашей.

Первая мысль — всемирность России, её отзывчивость и действительное, безспорное и глубочайшее родство её гения с гениями всех времён и народов мира. Мысль эта выражена Пушкиным не как одно только указание, учение или школа основ, не как мечтание или пророчество, но исполнена им на деле[496], заключена вековечно в высших созданиях его и доказана им. Он человек древнего мира, он и германец, он и англичанин, глубоко сознающий высший дар свой, тоску своего стремления, он и поэт Востока. Всем этим народам он сказал и заявил, что русский гений знает их, понял их, соприкоснулся им как родной, что он можетперевоплощатьсяв них во всей полноте, чтолишь одному только русскому духу дана всемирность, дано назначение в будущем постигнуть и объединить всё многоразличие народностей и снять все противоречия их.

Другая мысль Пушкина — это поворот его к народу и упование единственно на силу его, завет того, что лишь в народе и в одном только народе обретём мы всецело весь наш русский природный дар и сознание назначения его. И это, опять-таки, Пушкин не только указал, но и совершил первый, на деле. С него только начался у нас настоящий сознательный поворот к народу, немыслимый ещё до него с самого преобразования Петра. Весь теперешний круг нашихвыдающихся деятелей работал лишь по его указаниям, нового после Пушкина ничего не сказал. Но то, что они сделали, разработано ими с таким богатством сил, с такою глубиною и отчётливостью, что Пушкин, конечно, признал бы их»[497].

Гоголь был согласен с Достоевским: «И как верен его отклик, как чутко его ухо! Слышишь запах, цвет земли, времени, народа. В Испании он испанец, с греком — грек, на Кавказе — вольный горец в полном смысле этого слова; с отжившим человеком он дышит стариной времени минувшего; заглянет к мужику в избу — он русский весь с головы до ног: все черты нашей природы в нём отозвались, и всё окинуто иногда одним словом, одним чутко найденным и метко прибранным прилагательным именем»[498].

Гоголь ясно указал нам, что «Пушкин есть явление чрезвычайное, и, может быть, единственное явление русского духа; это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нём русская природа, русская душа, русский язык, русский нрав отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается местность на выпуклой поверхности увеличительного стекла»[499].

Этим определением в 1834 г. Гоголь приковал русское внимание к самой личности Пушкина, почуяв в нём что-то сверхличное, назвав его «явлением», событием с древнейших времён в жизни русского народа, чреватым в далёком будущем великими последствиями. Гоголь даже не удержался выговорить вслух своё ощущение, что явление-то Пушкина «единственное»! Гоголь этим провозглашением Пушкина не писателем только, а русским «явлением» поместил его в Храм великих людей России вообще. «Гоголь в некоем священном безумии дерзнул,как бы причислить к лику святых Пушкина ещё при жизни. Так страшно бывает колдовское чудо превращения чтимого лица, о котором накануне ещё служат помин, а назавтра ему уже поют благословение»[500].

Святой человек иногда воспринимается как недосягаемый образец, а в Пушкине всё казалось досягаемым.

8 июня 1880 года на открытии памятника Пушкину Достоевский начал выступление со слов Гоголя о явлении Пушкина, и далее сказал: «Прибавлю от себя: и пророческое. Да, в появлении его заключается для всех нас, русских, нечто безспорно пророческое. Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровского переустройства, и появление его сильно способствует освещению тёмной дороги нашей новым направляющим светом. В этом смысле Пушкин есть пророчество и указание»[501].

Достоевский заметил также: «Пушкин, по обширности и глубине своего русского ума, до сих пор есть как солнце над всем нашим русским просвещённым миропониманием. Он — великий и непонятый ещё предвозвеститель. Пушкин... это высший творческий ум, опередивший русское сознание ещё слишком надолго... Человечнее, выше и трезвее взгляда нет, и не было ещё у нас ни у кого из русских»[502].

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЧИНОВНИКА

Последнее изменение этой страницы: 2016-08-29

lectmania.ru. Все права принадлежат авторам данных материалов. В случае нарушения авторского права напишите нам сюда...