Часть вторая. Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается.

Зачинается рассказ

От Ивановых проказ,

И от сивка, и от бурка,

И от вещего коурка.

Козы на море ушли;

Горы лесом поросли;

Конь с златой узды срывался,

Прямо к солнцу поднимался;

Лес стоячий под ногой,

Сбоку облак громовой;

Ходит облак и сверкает,

Гром по небу рассыпает.

Это присказка: пожди,

Сказка будет впереди.

Как на море-окияне

И на острове Буяне

Новый гроб в лесу стоит,

В гробе девица лежит;

Соловей над гробом свищет;

Черный зверь в дубраве рыщет,

Это присказка, а вот -

Сказка чередом пойдет.

Ну, так видите ль, миряне,

Православны христиане,

Наш удалый молодец

Затесался во дворец;

При конюшне царской служит

И нисколько не потужит

Он о братьях, об отце

В государевом дворце.

Да и что ему до братьев?

У Ивана красных платьев,

Красных шапок, сапогов

Чуть не десять коробов;

Ест он сладко, спит он столько,

Что раздолье, да и только!

Вот неделей через пять

Начал спальник примечать...

Надо молвить, этот спальник

До Ивана был начальник

Над конюшней надо всей,

Из боярских слыл детей;

Так не диво, что он злился

На Ивана и божился,

Хоть пропасть, а пришлеца

Потурить вон из дворца.

Но, лукавство сокрывая,

Он для всякого случая

Притворился, плут, глухим,

Близоруким и немым;

Сам же думает: "Постой-ка,

Я те двину, неумойка!"

Так неделей через пять

Спальник начал примечать,

Что Иван коней не холит,

И не чистит, и не школит;

Но при всем том два коня

Словно лишь из-под гребня:

Чисто-начисто обмыты,

Гривы в косы перевиты,

Челки собраны в пучок,

Шерсть - ну, лоснится, как шелк;

В стойлах - свежая пшеница,

Словно тут же и родится,

И в чанах больших сыта

Будто только налита.

"Что за притча тут такая? -

Спальник думает вздыхая. -

Уж не ходит ли, постой,

К нам проказник-домовой?

Дай-ка я подкараулю,

А нешто, так я и пулю,

Не смигнув, умею слить,-

Лишь бы дурня уходить.

Донесу я в думе царской,

Что конюший государской -

Басурманин, ворожей,

Чернокнижник и злодей;

Что он с бесом хлеб-соль водит,

В церковь божию не ходит,

Католицкий держит крест

И постами мясо ест".

В тот же вечер этот спальник,

Прежний конюших начальник,

В стойлы спрятался тайком

И обсыпался овсом.

Вот и полночь наступила.

У него в груди заныло:

Он ни жив ни мертв лежит,

Сам молитвы все творит.

Ждет суседки... Чу! в сам-деле,

Двери глухо заскрыпели,

Кони топнули, и вот

Входит старый коновод.

Дверь задвижкой запирает,

Шапку бережно скидает,

На окно ее кладет

И из шапки той берет

В три завернутый тряпицы

Царский клад - перо Жар-птицы.

Свет такой тут заблистал,

Что чуть спальник не вскричал,

И от страху так забился,

Что овес с него свалился.

Но суседке невдомек!

Он кладет перо в сусек,

Чистить коней начинает,

Умывает, убирает,

Гривы длинные плетет,

Разны песенки поет.

А меж тем, свернувшись клубом,

Поколачивая зубом,

Смотрит спальник, чуть живой,

Что тут деет домовой.

Что за бес! Нешто нарочно

Прирядился плут полночный:

Нет рогов, ни бороды,

Ражий парень, хоть куды!

Волос гладкий, сбоку ленты,

На рубашке прозументы,

Сапоги как ал сафьян, -

Ну, точнехонько Иван.

Что за диво? Смотрит снова

Наш глазей на домового...

"Э! так вот что! - наконец

Проворчал себе хитрец, -

Ладно, завтра ж царь узнает,

Что твой глупый ум скрывает.

Подожди лишь только дня,

Будешь помнить ты меня!"

А Иван, совсем не зная,

Что ему беда такая

Угрожает, все плетет

Гривы в косы да поет.

А убрав их, в оба чана

Нацедил сыты медвяной

И насыпал дополна

Белоярова пшена.

Тут, зевнув, перо Жар-птицы

Завернул опять в тряпицы,

Шапку под ухо - и лег

У коней близ задних ног.

Только начало зориться,

Спальник начал шевелиться,

И, услыша, что Иван

Так храпит, как Еруслан,

Он тихонько вниз слезает

И к Ивану подползает,

Пальцы в шапку запустил,

Хвать перо - и след простыл.

Царь лишь только пробудился,

Спальник наш к нему явился,

Стукнул крепко об пол лбом

И запел царю потом:

"Я с повинной головою,

Царь, явился пред тобою,

Не вели меня казнить,

Прикажи мне говорить". -

"Говори, не прибавляя, -

Царь сказал ему зевая.

Если ж ты да будешь врать,

То кнута не миновать".

Спальник наш, собравшись с силой,

Говорит царю: "Помилуй!

Вот те истинный Христос,

Справедлив мой, царь, донос.

Наш Иван, то всякий знает,

От тебя, отец скрывает,

Но не злато, не сребро -

Жароптицево перо..." -

"Жароптицево?.. Проклятый!

И он смел такой богатый...

Погоди же ты, злодей!

Не минуешь ты плетей!.." -

"Да и то ль еще он знает! -

Спальник тихо продолжает

Изогнувшися. - Добро!

Пусть имел бы он перо;

Да и самую Жар-птицу

Во твою, отец, светлицу,

Коль приказ изволишь дать,

Похваляется достать".

И доносчик с этим словом,

Скрючась обручем таловым,

Ко кровати подошел,

Подал клад - и снова в пол.

Царь смотрел и дивовался,

Гладил бороду, смеялся

И скусил пера конец.

Тут, уклав его в ларец,

Закричал (от нетерпенья),

Подтвердив свое веленье

Быстрым взмахом кулака:

"Гей! позвать мне дурака!"

И посыльные дворяна

Побежали по Ивана,

Но, столкнувшись все в углу,

Растянулись на полу.

Царь тем много любовался

И до колотья смеялся.

А дворяна, усмотря,

Что смешно то для царя,

Меж собой перемигнулись

И вдругоредь растянулись.

Царь тем так доволен был,

Что их шапкой наградил.

Тут посыльные дворяна

Вновь пустились звать Ивана

И на этот уже раз

Обошлися без проказ.

Вот к конюшне прибегают,

Двери настежь отворяют

И ногами дурака

Ну толкать во все бока.

С полчаса над ним возились,

Но его не добудились.

Наконец уж рядовой

Разбудил его метлой.

"Что за челядь тут такая? -

Говорит Иван вставая. -

Как хвачу я вас бичом,

Так не станете потом

Без пути будить Ивана".

Говорят ему дворяна:

"Царь изволил приказать

Нам тебя к нему позвать". -

"Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся

И тотчас к нему явлюся", -

Говорит послам Иван.

Тут надел он свой кафтан,

Опояской подвязался,

Приумылся, причесался,

Кнут свой сбоку прицепил,

Словно утица поплыл.

Вот Иван к царю явился,

Поклонился, подбодрился,

Крякнул дважды и спросил:

"А пошто меня будил?"

Царь, прищурясь глазом левым,

Закричал к нему со гневом,

Приподнявшися: "Молчать!

Ты мне должен отвечать:

В силу коего указа

Скрыл от нашего ты глаза

Наше царское добро -

Жароптицево перо?

Что я - царь али боярин?

Отвечай сейчас, татарин!"

Тут Иван, махнув рукой,

Говорит царю: "Постой!

Я те шапки ровно не дал,

Как же ты о том проведал?

Что ты - ажно ты пророк?

Ну, да что, сади в острог,

Прикажи сейчас хоть в палки -

Нет пера, да и шабалки!.." -

"Отвечай же! запорю!.." -

"Я те толком говорю:

Нет пера! Да, слышь, откуда

Мне достать такое чудо?"

Царь с кровати тут вскочил

И ларец с пером открыл.

"Что? Ты смел еще переться?

Да уж нет, не отвертеться!

Это что? А?" Тут Иван

Задрожал, как лист в буран,

Шапку выронил с испуга.

"Что, приятель, видно, туго? -

Молвил царь. - Постой-ка, брат!.." -

"Ох, помилуй, виноват!

Отпусти вину Ивану,

Я вперед уж врать не стану".

И, закутавшись в полу,

Растянулся на полу.

"Ну, для первого случаю

Я вину тебе прощаю, -

Царь Ивану говорит. -

Я, помилуй бог, сердит!

И с сердцов иной порою

Чуб сниму и с головою.

Так вот, видишь, я каков!

Но, сказать без дальних слов,

Я узнал, что ты Жар-птицу

В нашу царскую светлицу,

Если б вздумал приказать,

Похваляешься достать.

Ну, смотри ж, не отпирайся

И достать ее старайся".

Тут Иван волчком вскочил.

"Я того не говорил! -

Закричал он утираясь. -

О пере не запираюсь,

Но о птице, как ты хошь,

Ты напраслину ведешь".

Царь, затрясши бородою:

"Что? Рядиться мне с тобою! -

Закричал он. - Но смотри,

Если ты недели в три

Не достанешь мне Жар-птицу

В нашу царскую светлицу,

То, клянуся бородой,

Ты поплатишься со мной:

На правеж - в решетку - на кол!

Вон, холоп!" Иван заплакал

И пошел на сеновал,

Где конек его лежал.

Горбунок, его почуя,

Дрягнул было плясовую;

Но, как слезы увидал,

Сам чуть-чуть не зарыдал.

"Что, Иванушка, невесел?

Что головушку повесил? -

Говорит ему конек,

У его вертяся ног. -

Не утайся предо мною,

Все скажи, что за душою.

Я помочь тебе готов.

Аль, мой милый, нездоров?

Аль попался к лиходею?"

Пал Иван к коньку на шею,

Обнимал и целовал.

"Ох, беда, конек! - сказал. -

Царь велит достать Жар-птицу

В государскую светлицу.

Что мне делать, горбунок?"

Говорит ему конек:

"Велика беда, не спорю;

Но могу помочь я горю.

Оттого беда твоя,

Что не слушался меня:

Помнишь, ехав в град-столицу,

Ты нашел перо Жар-птицы;

Я сказал тебе тогда:

Не бери, Иван, - беда!

Много, много непокою

Принесет оно с собою.

Вот теперя ты узнал,

Правду ль я тебе сказал.

Но, сказать тебе по дружбе,

Это - службишка, не служба;

Служба все, брат, впереди.

Ты к царю теперь поди

И скажи ему открыто:

"Надо, царь, мне два корыта

Белоярова пшена

Да заморского вина.

Да вели поторопиться:

Завтра, только зазорится,

Мы отправимся, в поход".

Вот Иван к царю идет,

Говорит ему открыто:

"Надо, царь, мне два корыта

Белоярова пшена

Да заморского вина.

Да вели поторопиться:

Завтра, только зазорится,

Мы отправимся в поход".

Царь тотчас приказ дает,

Чтоб посыльные дворяна

Все сыскали для Ивана,

Молодцом его назвал

И "счастливый путь!" сказал.

На другой день, утром рано,

Разбудил конек Ивана:

"Гей! Хозяин! Полно спать!

Время дело исправлять!"

Вот Иванушка поднялся,

В путь-дорожку собирался,

Взял корыта, и пшено,

И заморское вино;

Потеплее приоделся,

На коньке своем уселся,

Вынул хлеба ломоток

И поехал на восток -

Доставать тое Жар-птицу.

Едут целую седмицу,

Напоследок, в день осьмой,

Приезжают в лес густой.

Тут сказал конек Ивану:

"Ты увидишь здесь поляну;

На поляне той гора

Вся из чистого сребра;

Вот сюда то до зарницы

Прилетают жары-птицы

Из ручья воды испить;

Тут и будем их ловить".

И, окончив речь к Ивану,

Выбегает на поляну.

Что за поле! Зелень тут

Словно камень-изумруд;

Ветерок над нею веет,

Так вот искорки и сеет;

А по зелени цветы

Несказанной красоты.

А на той ли на поляне,

Словно вал на океане,

Возвышается гора

Вся из чистого сребра.

Солнце летними лучами

Красит всю ее зарями,

В сгибах золотом бежит,

На верхах свечой горит.

Вот конек по косогору

Поднялся на эту гору,

Версту, другу пробежал,

Устоялся и сказал:

"Скоро ночь, Иван, начнется,

И тебе стеречь придется.

Ну, в корыто лей вино

И с вином мешай пшено.

А чтоб быть тебе закрыту,

Ты под то подлезь корыто,

Втихомолку примечай,

Да, смотри же, не зевай.

До восхода, слышь, зарницы

Прилетят сюда жар-птицы

И начнут пшено клевать

Да по-своему кричать.

Ты, которая поближе,

И схвати ее, смотри же!

А поймаешь птицу-жар,

И кричи на весь базар;

Я тотчас к тебе явлюся".-

"Ну, а если обожгуся?-

Говорит коньку Иван,

Расстилая свой кафтан. -

Рукавички взять придется:

Чай, плутовка больно жгется".

Тут конек из глаз исчез,

А Иван, кряхтя, подлез

Под дубовое корыто

И лежит там как убитый.

Вот полночною порой

Свет разлился над горой, -

Будто полдни наступают:

Жары-птицы налетают;

Стали бегать и кричать

И пшено с вином клевать.

Наш Иван, от них закрытый,

Смотрит птиц из-под корыта

И толкует сам с собой,

Разводя вот так рукой:

"Тьфу ты, дьявольская сила!

Эк их, дряней, привалило!

Чай, их тут десятков с пять.

Кабы всех переимать, -

То-то было бы поживы!

Неча молвить, страх красивы!

Ножки красные у всех;

А хвосты-то - сущий смех!

Чай, таких у куриц нету.

А уж сколько, парень, свету,

Словно батюшкина печь!"

И, скончав такую речь,

Сам с собою под лазейкой,

Наш Иван ужом да змейкой

Ко пшену с вином подполз, -

Хвать одну из птиц за хвост.

"Ой, Конечек-горбуночек!

Прибегай скорей, дружочек!

Я ведь птицу-то поймал", -

Так Иван-дурак кричал.

Горбунок тотчас явился.

"Ай, хозяин, отличился! -

Говорит ему конек. -

Ну, скорей ее в мешок!

Да завязывай тужее;

А мешок привесь на шею.

Надо нам в обратный путь". -

"Нет, дай птиц-то мне пугнуть!

Говорит Иван. - Смотри-ка,

Вишь, надселися от крика!"

И, схвативши свой мешок,

Хлещет вдоль и поперек.

Ярким пламенем сверкая,

Встрепенулася вся стая,

Кругом огненным свилась

И за тучи понеслась.

А Иван наш вслед за ними

Рукавицами своими

Так и машет и кричит,

Словно щелоком облит.

Птицы в тучах потерялись;

Наши путники собрались,

Уложили царский клад

И вернулися назад.

Вот приехали в столицу.

"Что, достал ли ты Жар-птицу?" -

Царь Ивану говорит,

Сам на спальника глядит.

А уж тот, нешто от скуки,

Искусал себе все руки.

"Разумеется, достал", -

Наш Иван царю сказал.

"Где ж она?" - "Постой немножко,

Прикажи сперва окошко

В почивальне затворить,

Знашь, чтоб темень сотворить".

Тут дворяна побежали

И окошко затворяли.

Вот Иван мешок на стол:

"Ну-ка, бабушка, пошел!"

Свет такой тут вдруг разлился,

Что весь двор рукой закрылся.

Царь кричит на весь базар:

"Ахти, батюшки, пожар!

Эй, решеточных сзывайте!

Заливайте! Заливайте!" -

"Это, слышь ты, не пожар,

Это свет от птицы-жар, -

Молвил ловчий, сам со смеху

Надрываяся. - Потеху

Я привез те, осударь!"

Говорит Ивану царь:

"Вот люблю дружка Ванюшу!

Взвеселил мою ты душу,

И на радости такой -

Будь же царский стремянной!"

Это видя, хитрый спальник,

Прежний конюших начальник,

Говорит себе под нос:

"Нет, постой, молокосос!

Не всегда тебе случится

Так канальски отличиться.

Я те снова подведу,

Мой дружочек, под беду!"

Через три потом недели

Вечерком одним сидели

В царской кухне повара

И служители двора;

Попивали мед из жбана

Да читали Еруслана.

"Эх! - один слуга сказал, -

Как севодни я достал

От соседа чудо-книжку!

В ней страниц не так чтоб слишком,

Да и сказок только пять,

А уж сказки - вам сказать,

Так не можно надивиться;

Надо ж этак умудриться!"

Тут все в голос: "Удружи!

Расскажи, брат, расскажи!" -

"Ну, какую ж вы хотите?

Пять ведь сказок; вот смотрите:

Перва сказка о бобре,

А вторая о царе;

Третья... дай бог память... точно!

О боярыне восточной;

Вот в четвертой: князь Бобыл;

В пятой... в пятой... эх, забыл!

В пятой сказке говорится...

Так в уме вот и вертится..." -

"Ну, да брось ее!" - "Постой!" -

"О красотке, что ль, какой?" -

"Точно! В пятой говорится

О прекрасной Царь-девице.

Ну, которую ж, друзья,

Расскажу севодни я?" -

"Царь-девицу! - все кричали. -

О царях мы уж слыхали,

Нам красоток-то скорей!

Их и слушать веселей".

И слуга, усевшись важно,

Стал рассказывать протяжно:

"У далеких немских стран

Есть, ребята, окиян.

По тому ли окияну

Ездят только басурманы;

С православной же земли

Не бывали николи

Ни дворяне, ни миряне

На поганом окияне.

От гостей же слух идет,

Что девица там живет;

Но девица не простая,

Дочь, вишь, месяцу родная,

Да и солнышко ей брат.

Та девица, говорят,

Ездит в красном полушубке,

В золотой, ребята, шлюпке

И серебряным веслом

Самолично правит в нем;

Разны песни попевает

И на гусельцах играет..."

Спальник тут с полатей скок -

И со всех обеих ног

Во дворец к царю пустился

И как раз к нему явился;

Стукнул крепко об пол лбом

И запел царю потом:

"Я с повинной головою,

Царь, явился пред тобою,

Не вели меня казнить,

Прикажи мне говорить!" -

"Говори, да правду только,

И не ври, смотри, нисколько!" -

Царь с кровати закричал.

Хитрый спальник отвечал:

"Мы севодни в кухне были,

За твое здоровье пили,

А один из дворских слуг

Нас забавил сказкой вслух;

В этой сказке говорится

О прекрасной Царь-девице.

Вот твой царский стремянной

Поклялся твоей брадой,

Что он знает эту птицу, -

Так он назвал Царь-девицу, -

И ее, изволишь знать,

Похваляется достать".

Спальник стукнул об пол снова.

"Гей, позвать мне стремяннова!" -

Царь посыльным закричал.

Спальник тут за печку стал.

А посыльные дворяна

Побежали по Ивана;

В крепком сне его нашли

И в рубашке привели.

Царь так начал речь: "Послушай,

На тебя донос, Ванюша.

Говорят, что вот сейчас

Похвалялся ты для нас

Отыскать другую птицу,

Сиречь молвить, Царь-девицу..." -

"Что ты, что ты, бог с тобой! -

Начал царский стремянной. -

Чай, с просонков я, толкую,

Штуку выкинул такую.

Да хитри себе как хошь,

А меня не проведешь".

Царь, затрясши бородою:

"Что? Рядиться мне с тобою? -

Закричал он. - Но смотри,

Если ты недели в три

Не достанешь Царь-девицу

В нашу царскую светлицу,

То, клянуся бородой!

Ты поплатишься со мной!

На правеж - в решетку - на кол!

Вон, холоп!" Иван заплакал

И пошел на сеновал,

Где конек его лежал.

"Что, Иванушка, невесел?

Что головушку повесил? -

Говорит ему конек. -

Аль, мой милый, занемог?

Аль попался к лиходею?"

Пал Иван к коньку на шею,

Обнимал и целовал.

"Ох, беда, конек! - сказал. -

Царь велит в свою светлицу

Мне достать, слышь, Царь-девицу.

Что мне делать, горбунок?"

Говорит ему конек:

"Велика беда, не спорю;

Но могу помочь я горю.

Оттого беда твоя,

Что не слушался меня.

Но, сказать тебе по дружбе,

Это - службишка, не служба;

Служба все, брат, впереди!

Ты к царю теперь поди

И скажи: "Ведь для поимки

Надо, царь, мне две ширинки,

Шитый золотом шатер

Да обеденный прибор -

Весь заморского варенья -

И сластей для прохлажденья",

Вот Иван к царю идет

И такую речь ведет:

"Для царевниной поимки

Надо, царь, мне две ширинки,

Шитый золотом шатер

Да обеденный прибор -

Весь заморского варенья -

И сластей для прохлажденья". -

"Вот давно бы так, чем нет", -

Царь с кровати дал ответ

И велел, чтобы дворяна

Все сыскали для Ивана,

Молодцом его назвал

И "счастливый путь!" сказал.

На другой день, утром рано,

Разбудил конек Ивана:

"Гей! Хозяин! Полно спать!

Время дело исправлять!"

Вот Иванушка поднялся,

В путь-дорожку собирался,

Взял ширинки и шатер

Да обеденный прибор -

Весь заморского варенья -

И сластей для прохлажденья;

Все в мешок дорожный склал

И веревкой завязал,

Потеплее приоделся,

На коньке своем уселся;

Вынул хлеба ломоток

И поехал на восток

По тое ли Царь-девицу.

Едут целую седмицу,

Напоследок, в день осьмой,

Приезжают в лес густой.

Тут сказал конек Ивану:

"Вот дорога к окияну,

И на нем-то круглый год

Та красавица живет;

Два раза она лишь сходит

С окияна и приводит

Долгий день на землю к нам.

Вот увидишь завтра сам".

И; окончив речь к Ивану,

Выбегает к окияну,

На котором белый вал

Одинешенек гулял.

Тут Иван с конька слезает,

А конек ему вещает:

"Ну, раскидывай шатер,

На ширинку ставь прибор

Из заморского варенья

И сластей для прохлажденья.

Сам ложися за шатром

Да смекай себе умом.

Видишь, шлюпка вон мелькает..

То царевна подплывает.

Пусть в шатер она войдет,

Пусть покушает, попьет;

Вот, как в гусли заиграет, -

Знай, уж время наступает.

Ты тотчас в шатер вбегай,

Ту царевну сохватай

И держи ее сильнее

Да зови меня скорее.

Я на первый твой приказ

Прибегу к тебе как раз;

И поедем... Да, смотри же,

Ты гляди за ней поближе;

Если ж ты ее проспишь,

Так беды не избежишь".

Тут конек из глаз сокрылся,

За шатер Иван забился

И давай диру вертеть,

Чтоб царевну подсмотреть.

Ясный полдень наступает;

Царь-девица подплывает,

Входит с гуслями в шатер

И садится за прибор.

"Хм! Так вот та Царь-девица!

Как же в сказках говорится, -

Рассуждает стремянной, -

Что куда красна собой

Царь-девица, так что диво!

Эта вовсе не красива:

И бледна-то, и тонка,

Чай, в обхват-то три вершка;

А ножонка-то, ножонка!

Тьфу ты! словно у цыпленка!

Пусть полюбится кому,

Я и даром не возьму".

Тут царевна заиграла

И столь сладко припевала,

Что Иван, не зная как,

Прикорнулся на кулак

И под голос тихий, стройный

Засыпает преспокойно.

Запад тихо догорал.

Вдруг конек над ним заржал

И, толкнув его копытом,

Крикнул голосом сердитым:

"Спи, любезный, до звезды!

Высыпай себе беды,

Не меня ведь вздернут на кол!"

Тут Иванушка заплакал

И, рыдаючи, просил,

Чтоб конек его простил:

"Отпусти вину Ивану,

Я вперед уж спать не стану". -

"Ну, уж бог тебя простит! -

Горбунок ему кричит. -

Все поправим, может статься,

Только, чур, не засыпаться;

Завтра, рано поутру,

К златошвейному шатру

Приплывет опять девица

Меду сладкого напиться.

Если ж снова ты заснешь,

Головы уж не снесешь".

Тут конек опять сокрылся;

А Иван сбирать пустился

Острых камней и гвоздей

От разбитых кораблей

Для того, чтоб уколоться,

Если вновь ему вздремнется.

На другой день, поутру,

К златошвейному шатру

Царь-девица подплывает,

Шлюпку на берег бросает,

Входит с гуслями в шатер

И садится за прибор...

Вот царевна заиграла

И столь сладко припевала,

Что Иванушке опять

Захотелося поспать.

"Нет, постой же ты, дрянная! -

Говорит Иван вставая. -

Ты в другоредь не уйдешь

И меня не проведешь".

Тут в шатер Иван вбегает,

Косу длинную хватает...

"Ой, беги, конек, беги!

Горбунок мой, помоги!"

Вмиг конек к нему явился.

"Ай, хозяин, отличился!

Ну, садись же поскорей

Да держи ее плотней!"

Вот столицы достигает.

Царь к царевне выбегает,

За белы руки берет,

Во дворец ее ведет

И садит за стол дубовый

И под занавес шелковый,

В глазки с нежностью глядит,

Сладки речи говорит:

"Бесподобная девица,

Согласися быть царица!

Я тебя едва узрел -

Сильной страстью воскипел.

Соколины твои очи

Не дадут мне спать средь ночи

И во время бела дня -

Ох! измучают меня.

Молви ласковое слово!

Все для свадьбы уж готово;

Завтра ж утром, светик мой,

Обвенчаемся с тобой

И начнем жить припевая".

А царевна молодая,

Ничего не говоря,

Отвернулась от царя.

Царь нисколько не сердился,

Но сильней еще влюбился;

На колен пред нею стал,

Ручки нежно пожимал

И балясы начал снова:

"Молви ласковое слово!

Чем тебя я огорчил?

Али тем, что полюбил?

"О, судьба моя плачевна!"

Говорит ему царевна:

"Если хочешь взять меня,

То доставь ты мне в три дня

Перстень мой из окияна". -

"Гей! Позвать ко мне Ивана!" -

Царь поспешно закричал

И чуть сам не побежал.

Вот Иван к царю явился,

Царь к нему оборотился

И сказал ему: "Иван!

Поезжай на окиян;

В окияне том хранится

Перстень, слышь ты, Царь-девицы.

Коль достанешь мне его,

Задарю тебя всего".-

"Я и с первой-то дороги

Волочу насилу ноги;

Ты опять на окиян!" -

Говорит царю Иван.

"Как же, плут, не торопиться:

Видишь, я хочу жениться! -

Царь со гневом закричал

И ногами застучал. -

У меня не отпирайся,

А скорее отправляйся!"

Тут Иван хотел идти.

"Эй, послушай! По пути, -

Говорит ему царица,-

Заезжай ты поклониться

В изумрудный терем мой

Да скажи моей родной:

Дочь ее узнать желает,

Для чего она скрывает

По три ночи, по три дня

Лик свой ясный от меня?

И зачем мой братец красный

Завернулся в мрак ненастный

И в туманной вышине

Не пошлет луча ко мне?

Не забудь же!" - "Помнить буду,

Если только не забуду;

Да ведь надо же узнать,

Кто те братец, кто те мать,

Чтоб в родне-то нам не сбиться".

Говорит ему царица:

"Месяц - мать мне, солнце - брат" -

"Да, смотри, в три дня назад!" -

Царь-жених к тому прибавил.

Тут Иван царя оставил

И пошел на сеновал,

Где конек его лежал.

"Что, Иванушка, невесел?

Что головушку повесил?" -

Говорит ему конек.

"Помоги мне, горбунок!

Видишь, вздумал царь жениться,

Знашь, на тоненькой царице,

Так и шлет на окиян, -

Говорит коньку Иван. -

Дал мне сроку три дня только;

Тут попробовать изволь-ка

Перстень дьявольский достать!

Да велела заезжать

Эта тонкая царица

Где-то в терем поклониться

Солнцу, Месяцу, притом

И спрошать кое об чем..."

Тут конек: "Сказать по дружбе,

Это - службишка, не служба;

Служба все, брат, впереди!

Ты теперя спать поди;

А назавтра, утром рано,

Мы поедем к окияну".

На другой день наш Иван,

Взяв три луковки в карман,

Потеплее приоделся,

На коньке своем уселся

И поехал в дальний путь...

Дайте, братцы, отдохнуть!