Старый Кабул и новый город — Дар-ол-Аман

МОСКВА — КАБУЛ

Путь наш — делегации советских ученых, отправившихся в ноябре 1950 г. в далекую Индию,— протянулся через Афганистан и Пакистан.

Это приблизительно то направление, по которому в течение пяти столетий по рекам и морям, караванными дорогами и тропами, на конях, верблюдах и пешком не раз хаживали русские люди в Бухару, в Кабул и далее на юго-восток, где, по слухам, находилась сказочная страна «Индея». Уже в первой половине XVII века Москва дважды посылала в Бухару официальные посольства: в 1646 году — Никиту Сыроежкина и Василия Тушканова, а в 1651 году — Родиона Микитина и Ивана Никитина.

Говоря об «Индии и Российском государстве», историограф Малыгин в 1792 году писал, что у этих государств «за дальним расстоянием ссылок [дипломатических отношений] не было, а с 1648 года царь Алексей Михайлович с Индейским шахом для рассмотрения государства его и торговых промыслов изволил было учинить ссылку, но в то время не совершено было потому, что у Индейского царя Шагадора [Шах Джахана] с Кизыльбашским или Персидским шахом Аббассом о городе Кашкагаре [Кандахаре] была война».

Во второй половине того же столетия (в 1675 году) посол Москвы Василий Даудов «со товарищи» побывал в Бухаре и, выполнив возложенную на него миссию, возвратился в Москву. Но часть посольства во главе с Иваном Шапкиным и Мамет Юсупом Касымовым направилась «в Кабыл с государевыми грамотами» и с подарками «шаху индейскому».

Однако в Индии московское посольство не побывало, так как «...шах де ево пропустить не указал и государевой грамоты принять и впускать не изволил, для того что у него, шаха, издавна до прародителя их до Темир Аксака и до нынешнего времени от неколиких сот лет Российского государства послов и посланников в Индейское государство не было, потому что Российское государство с Индейским в дальнем расстоянии…»

Два года тянулось «хожение» русского посольства, с полпути возвратившегося в Москву! Но трудности и неудачи не обескуражили настойчивых и смелых московитов.

В 1695 году Москва послала в Индию нового посла, Семена Маленького, который в конце концов добрался до этой, казалось, недосягаемо далекой страны, но уже не через Кабул, а через Сурат.

А еще на 230 лет раньше Семена Маленького прошел Волгою, сушею и «через три моря» из Твери (ныне город Калинин) в Индию — смелый и наблюдательный путешественник и замечательный писатель Афанасий Никитин. Семь лет — с 1466 по 1472 г. — потребовалось на его «хожение за три моря» в «Индейскую страну бесерменьскую» (басурманскую) и «обратно на Русь». Книга, которую написал этот «тверитин» (т. е. уроженец г. Твери) о своем путешествии, и поныне представляет выдающийся интерес как неоценимый источник фактических сведений о природе, населении, государственном строе, быте, кастовой и племенной розни, религии, о неисчислимых богатствах края и ужасающей нищете народа, о средствах и путях сообщения, торговле, походах и войнах, о сельском хозяйстве и ремеслах Индии, Ирана и сопредельных с ними стран.

Только по отдельным замечаниям этих путешественников да по длительности их «командировок» можно отчасти судить о том, сколь трудны были эти путешествия, какого они требовали упорства, какой смелости и выносливости. Эти «хожения» на далекий юго-восток участились как раз в те же годы XVII века, когда и такие выдающиеся русские землепроходцы, как Семен Дежнев (в 1648 г.) и Ерофей Хабаров (в 1649 г.) с горстками своих товарищей, «охочих людей», ходили на восток до Тихого океана, совершая географические открытия мирового значения.

Даже теперь поражают своей огромной протяженностью маршруты стародавних путешествий из Москвы в Бухару, в Афганистан и Индию. Когда пробуешь представить себе хотя бы часть этих маршрутов до границ нашей Родины, маршрутов, перерезанных огромным числом водных преград, приходят на память стихи поэта, создавшего живой образ простого советского человека, воина-освободителя и землепроходца наших дней:

От Москвы-реки столичной

До заставы пограничной

И обратно — столько рек!

Но не только во времена Афанасия Никитина, Василия Даудова, Ивана Шапкина, Мамет Юсупа Касымова и Семена Маленького «со товарищи», а и много позже, даже после того как была построена великая железнодорожная магистраль до Ташкента и затем до Ашхабада, путь из России в Афганистан, не говоря уже о пути в Индию, все-таки был еще долог и труден. И русскому послу Виткевичу, прибывшему в Кабул в 1837 году, и сорок лет спустя, в 1878 году, большому русскому посольству в Афганистан во главе с героем Шипки, генералом Столетовым, понадобились месяцы, чтобы проделать путь от Ташкента до Кабула. Люди и вьючные животные болели и умирали от невыносимого зноя и жажды в пустынях Афганистана, гибли от болезней в плавнях среднеазиатских рек, от лютой стужи на высочайших снежных перевалах Гиндукуша...

Летописец этого посольства, врач и географ И. Л. Яворский во время тяжкого пути мечтал о колесном экипаже, но в своем двухтомном научном труде он не раз отмечает, что по афганским горным дорогам не пройдет «никакой колесный экипаж».

И вот ныне над путями русских землепроходцев летит советский самолет. Под ним — сеть современных автомобильных и железнодорожных магистралей, безбрежные колхозные поля, села и города. Спокойно и уверенно ведут в ночи свою быстроходную машину советские летчики. Спокойно и ритмично гудят ее мощные моторы. Комфортабельная и уютная, эта машина-птица — одно из замечательнейших воплощений воли советских людей к быстрому преодолению необъятных пространств Советского Союза, к преодолению разобщенности с другими странами, к обмену опытом, оживлению и упрочению мирного сотрудничества и дружбы между народами всех континентов...

Удивительно быстро миновали мы первый, более чем тысячекилометровый этап нашего пути. Новый этап обозначился не верстовым столбом, не обелиском с надписью, как бывало, а вехой нового типа: в непроглядной ночной мгле внизу мы увидели море огней. То был Куйбышев и слившиеся с ним в едином безбрежном сиянии его индустриальные предместья и пригороды.

Вот так город! Незадолго до Великой Октябрьской социалистической революции мне доводилось не раз в течение дня пройти из конца в конец тогдашнюю Самару. Навсегда остались в памяти слепящая пыль, характерный запах «призадумавшейся», т. е. начавшей портиться, малосольной рыбы, захламленные приречные рыбные склады, амбары, мельницы, грязные булыжные мостовые, громыхающие по ухабам телеги, множество крючников, на спинах которых поверх лохмотьев надеты особые подушки для переноски многопудовых тяжестей.

А теперь далеко во все стороны уходит сияние огней. Понадобится, пожалуй, не один день, чтобы пройти от одного до другого берега это светящееся море в степи. Особенно яркие строчки огней, особенно пылающие пятна-островки в этом море означают благоустроенные, асфальтированные улицы и площади, а в других местах — реконструированные станции, пристани, новые крупные фабрики и заводы этого областного центра, одного из многих городов нашего Среднего Поволжья. Здесь, на Волге, в районе с детства знакомых мне, еще недавно тихих маленьких деревень, таких, как Отважное и Моркваши, где некогда гениальный Репин работал над эскизами своих «Бурлаков», теперь воздвигается Куйбышевская гидроэлектростанция — гордость и слава советского народа.

В повести о счастье советского человека писатель-гуманист П. Павленко сказал: «Нельзя жить только сегодняшним, ибо оно чаще всего — незаконченное вчерашнее. Истинное настоящее всегда впереди».

Такое единство нашего «сегодня» и «завтра» особенно близко и понятно советским людям. Ведь в социалистическом обществе весь его строй, весь его уклад воспитывает в человеке твердую веру в непреложную реальность планов, осуществляемых организованным коллективным созидательным трудом. По крылатому сталинскому слову, труд у нас является делом чести, делом славы, делом доблести и геройства советского человека-созидателя, человека-преобразователя природы.

С чувством ни с чем не сравнимой горделивой радости за свой народ, за нашу Родину не раз видел я и слышал, узнавал из газет, что далеко за рубежами СССР трудящиеся хорошо понимают великое, прогрессивное, революционизирующее значение этого, столь обычного у нас единства нашего «сегодня» и планов на великое историческое «завтра». Я читал и слышал, что для трудящихся Китая и Германии, Албании и Польши, Италии и Чехословакии, Франции и Болгарии, Румынии и Финляндии в этом знании заключается один из источников их сил и несокрушимой уверенности в конечном успехе борьбы за подлинную демократию, за мирное сотрудничество и дружбу, за свободу и счастье всех народов.

Ну а как там, за высочайшими горными хребтами Гималаев, Памира, Гиндукуша, где живет почти полумиллиардное население, то есть почти пятая часть всего населения земного шара? Знают ли широкие массы рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции этих стран о стремлении, о горячем желании и готовности народов СССР сделать все возможное, чтобы обеспечить прочный мир и сотрудничество между всеми народами земли? Знают ли там, что и грандиозные свершения советского народа вот здесь, в районе Куйбышевгидростроя, и в других районах замечательных строек, знают ли там, хорошо ли понимают, что все это, как и многое другое в нашей стране, создано и создается для зашиты мира?

Коренным образом изменится облик здешних, сейчас невидимых в ночи, но с детства родных мне степных пространств Заволжья. Придут в движение гигантские турбогенераторы, безостановочно подающие миллионы и миллиарды киловатт-часов электрической энергии. Плодородные почвы засушливого края будут напоены водой. Удвоятся и утроятся здесь урожаи пшеницы и других зерновых хлебов, сахарной свеклы, картофеля, сеяных кормовых трав и корнеплодов. Небывало возрастут поголовье и продуктивность общественного скота.

Гуще и шире станут кольца и массивы садов вблизи сел и городов Среднего Поволжья. В этом крае, как и во многих других краях и республиках СССР, электричество скоро повсеместно войдет в быт сельского населения, во все отрасли сельскохозяйственного производства и промышленности, породит новые индустриальные центры. Тогда будет достигнута не только новая, высшая степень механизации, но и комплексная автоматизация производственных процессов.

А это определит новый подъем и расцвет культуры, науки, искусства советского общества на новом этапе его исторического развития.

И теперь, во время далекого пути за рубежи моей социалистической Родины, созидающей коммунизм, все это — наше уже столь обычное «сегодня» и в неразрывном единстве с ним наше необычайное «завтра» — предстает в новой значимости...

За раздумьем да записями первых впечатлений пути не заметил, как в предутреннем тумане остались далеко позади новые тысячи километров. Словно сказочная жар-птица, самолет перемахнул и второй этап пути и катил уже по дорожкам ташкентского аэродрома.

После короткой остановки машина снова взмыла вверх. В утренней дымке развернулась панорама столицы Узбекской Советской Социалистической Республики, в герб которой вплетены снежно-белые пышные коробочки хлопчатника. Ташкент с дымящими трубами фабрик и заводов кажется почти столь же обширным, как и Куйбышев. А ведь не прошло еще и четырех десятилетий с тех пор, когда в этом старинном городе можно было по пальцам перечесть все промышленные и мало-мальски значительные кустарно-ремесленные предприятия. Теперь же количество и мощь индустриальных предприятий социалистического Ташкента возросли в сотни раз.

Но вот и Ташкент уже позади. Под нами, далеко внизу, в синеватой дымке медленно проплывают владения узбекских колхозов и совхозов. Поздней осенью здешние поля выглядят с большой высоты, кик гигантская я шаль, коричневая по ее основному тону от преобладающих здесь полей хлопчатника. Они в эту пору еще заняты буро-коричневой «гуза паи» (безлистными стеблями хлопчатника),

— А это что?

Время от времени в поле зрения взблескивают то прямые, то причудливо изогнутые, словно паутинка, тонкие, бесконечно длинные, нередко ветвящиеся линии. Не сразу узнаешь, что это оросительные каналы. С высоты нескольких километров в солнечный день они воспринимаются как неожиданно новое воплощение тютчевского образа осени:

Теперь уж пусто все — простор везде,

И паутины тонкий волос

Блестит на праздной борозде.

Там и сям неподалеку от нитей каналов выплывают из синеватой дымки и вновь тонут в ней островки кишлаков и зеленовато-желтые, словно заштрихованные пятна садов с их рядами плодовых деревьев и более темными полосками пирамидальных тополей и других ветрозащитных насаждений.

Где-то по этим местам испокон веков шли узбекские, таджикские и туркменские караваны в Афганистан, в Индию, в далекий Китай. По тем же маршрутам более трехсот лет тому назад пролегли тропинки первых послов дружбы и мира, которых направляла Москва в Кабул и далее — в «Индею»...

А сегодня не в этих ли кишлаках живут, не на этих ли полях работают Герои Социалистического Труда, славные узбекские хлопководы, собирающие небывало высокие урожаи «белого золота»— хлопка?

За Гиссарским хребтом на нашем пути лежит Сурхан-Дарьинская область, граничащая с Афганистаном. Вот уже над полями этой области летит наш самолет. Где-то на этих полях, в Ширабадском районе, простая колхозница Умурова сняла 108,6 центнера хлопка с гектара. В США же великий шум был поднят, когда один фермер вырастил на гектаре 46,6 центнера хлопка-сырца. А советские хлопководы, соревнуясь друг с другом, установили новый мировой рекорд, вырастив урожай в 150 центнеров с гектара.

...Самолет еще раз приземляется на советской земле перед «прыжком» через высочайшие горные цепи Гиндукуша. Прощаемся с загорелыми, крепкими, веселыми пограничниками и через несколько минут уже летим над многоводной Аму-дарьей.

Здесь граница между СССР и Афганистаном. Даже с большой высоты великая река Средней Азии видна, как широкая извилистая лента, то серовато-синяя, то вспыхивающая огнем под яркими лучами солнца.

Теперь самолет летит над афганской территорией. Далеко внизу, как недвижные желтовато-серые волны бескрайнего моря, застыли сыпучие барханные пески. С самолета кажется, что здесь, за тугаями Аму-дарьи, всюду, насколько хватает глаз, безраздельно господствует мертвая песчаная пустыня вплоть до предгорий Гиндукуша.

...Ритмично и мощно гудит самолет, как бы досадуя на все еще развертывающееся впереди синевато-желтоватое марево песчаной пустыни. За нею ближе к предгорьям расположен ряд оазисов, таких, как Мазар-и-Шерифский, Ханабадский, Мейменинский, Таш-Курганский. Это районы скотоводства и возделы­вания зерновых хлебов и хлопчатника.

Далеко впереди замаячили и скоро проплыли внизу смутные очертания возвышенностей, подобных скалистым островам и берегам песчаного моря. Мы приближаемся к хребтам Гиндукуша. Самолет набирает высоту.

Теперь под ним и по обе стороны от него повсюду видны хаотические нагромождения черных складчатых острых, словно гигантские клинья, хребтов, отдельных вершин и скал вперемежку с темными узкими долинами и ущельями. Над этими нагромождениями, на склонах еще более высоких гор ослепительно сияют снега и льды.

Несколько правее нашего маршрута и пока еще впереди по курсу самолета расположен знаменитый в древности город Бамиан. Ныне это небольшое селение. В отдаленные же времена Бамиан был подлинной «Меккой буддизма» и одним из важнейших центров индусской культуры. В районе Бамиана и поныне сохранилось много каменных изображений Будды. Некоторые из них, тысячелетия тому назад высеченные прямо в отвесных скалах, поражают своими грандиозными размерами — до 53 метров в высоту! Монгольские и другие завоеватели не раз пытались уничтожить эти статуи, составляющие неразрывное целое с огромными скалами, из которых они высечены. Но величественные произведения древнеиндусской культуры устояли против всех этих попыток, даже против обстрела из средневековых пушек. Их ядра и при стрельбе прямой наводкой оставили лишь вмятины на ногах и головах каменных колоссов...

А самолет все набирает высоту. Когда достигли пяти километров, стало трудно дышать. Появилась какая-то вялость. Уже неинтересно смотреть даже на этот вот необычайный ландшафт — продолговатое темя горы. На ней, словно на сказочно огромной белоснежной голове, виден дочерна темный пробор. Но не зубья гребешка, а могучие ветры причесали эту седую голову-гору, уложили четкими рядами наискось по ее склонам-вискам гигантские белые пряди, снежные косы-сугробы.

Один из пилотов неторопливо, но быстро, как-то очень по-домашнему раздает пассажирам кислородные маски и объяс­няет, как ими пользоваться,— так радушный хозяин потчует гостей редким блюдом. Включена кислородная уста­новка.

— Спасибо, товарищ пилот!

Теперь дышится легко и свободно.

Самолет лезет все выше, но горы подымаются за ним, не хотят отставать. Они все время недалеко внизу. Да и впереди вершины их «растут» по мере нашего подъема. В стороне в синей дымке возникают то очертания хребтов, похожих на облака, то облака, похожие на горы. Иногда же — вот чудо! — далеко внизу, в долинах между горами и многослойными облаками, дымка так сгущена, что выглядит, как с и н е-г о л у б о е н е б о п о д с а м о л е т о м!.. А там, где нет облаков, местами можно разглядеть маленькие горные речки, на мгновение вспыхивающие под солнцем. Время от времени проплывают под самолетом смутные очертания темных сооружений, скопления крохотных, как спичечные коробки, глиняно-желтых построечек и даже миниатюрные, более или менее правильно очерченные участочки возделываемой земли. Это горные афганские селения и маленькие города.

Не через эти ли древние города и селения, вдоль горных речек и через их водоразделы и перевалы, в стародавние времена шли русские послы в Афганистан?..

Но вот мы достигли воздушного перевала над Гиндукушем. Стрелка указателя высоты пошла вниз. Самолет «покатился» между гор по направлению к плато, на котором, на высоте около двух километров, расположена столица Афганистана — древний город Кабул. Сверху он выглядит желтоватым глинистым пятном, расчерченным пересекающимися линиями улиц и разрезанным на две неравные части маленькой рекой Кабул. Наша машина приземляется на пустынном аэродроме. На нем стоит один-единственный самолет. Но это не афганская машина: на ней нарисованы полосы и звезды,— флаг США.

Как, однако, изменились времена! Путь, на который наши далекие предки тратили годы, по которому от Ташкента до Кабула прадеды шли месяцами, советский самолет преодолевает ныне всего лишь за несколько часов. Неизмеримо возросли теперь для народов СССР и Афганистана и возможности мирного сотрудничества и дружбы.

Великий Ленин первый протянул руку дружбы и помощи Афганистану. Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика в 1919 году первой из всех государств мира признала полную государственную независимость Афганистана. Но и в том же 1919 году английские империалисты (в который уже раз!!) снова и снова пытались поработить эту страну. Они, как отмечал В. И. Ленин еще в 1918 году на заседании ВЦИК 29 июля, «...захватив в свое полное подчинение Афганистан, давно создали себе опорный пункт как для расширения своих колониальных владений, для удушения наций, так и для нападений на Советскую Россию»[1].

В апреле 1919 года тогдашний эмир Афганистана Аманулла-хан отправил в Советскую Россию посольство со своим личным письмом к В. И. Ленину. В мае 1919 года Советское правительство официально признало полную независимость Афганистана, и 22 декабря 1920 г. в докладе на VIII Всероссийском съезде Советов В. И. Ленин, как об одном из важных достижений со­ветской мирной политики, заявил:

«Мы должны отметить также, что дружественные отношения у нас все более и более налаживаются и укрепляются с Афганистаном...»[2]

Английские же «покровители» и «цивилизаторы» не только не хотели признать независимость Афганистана, но еще раз попытались осуществить прямую военную интервенцию и поработить храбрый и свободолюбивый афганский народ.

Народ Афганистана знает и помнит истинную цену «дружбы» английских империалистов. Не случайно в народе самое слово «инглиз» (англичанин) с XIX века стало бранным словом. Об этом позаботились сами английские колонизаторы, не раз приходившие в Афганистан с огнем и мечом. Варварством своим они превзошли Чингис-хана. Ведь это факт, что афганцы и поныне сравнивают разрушение Кабула англичанами с таким же «делом» Чингис-хана.

Английские колонизаторы не учли, что после Великой Октябрьской социалистической революции для империализма настали плохие времена. Вскоре после начала своей «третьей афганской войны» Англия вынуждена была подписать мирный договор с Афганистаном и признать его государственную независимость.

Верный своим принципам, Советский Союз неуклонно осуществляет политику мирного сотрудничества с Афганистаном.

В 1921 году был заключен договор о дружбе между Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой и Афганистаном. А совсем недавно, и что особенно знаменательно — после победоносного завершения Великой Отечественной войны, закончившейся разгромом германо-итало-японского фашизма, могучий Советский Союз заключил (в 1946 году) еще одно соглашение с правительством Афганистана — соглашение по пограничным вопросам.

И во все последующие годы отношения Советского Союза и Афганистана неизменно прочны и характеризуются взаимным уважением интересов.

cтр. 19-26:

В КАБУЛЕ

Люди

Кажется, нечего и пытаться подыскать сравнение уличной толпы в Кабуле с толпою в каком-либо другом известном мне городе. Это нечто совершенно своеобразное.

Прежде всего привлекает внимание множество людей, едущих по улицам не столько в здешних одноконных экипажах, вроде рессорной, зачастую нарядно выкрашенной «пассажирской» арбы, не на верблюдах и ишаках, а на... велосипедах. По главным и второстепенным улицам, улочкам и дорожкам Кабула и в его окрестностях движутся тысячи велосипедистов — не только молодых людей, но и немало белобородых стариков в чалмах с развевающимися длинными концами, в просторных восточных халатах, в широченных шароварах и жесткой обуви с загнутыми носками.

Время от времени неторопливо проходят одиночные верблюды и цепочки караванов. Вожак каравана, обычно старый бородатый афганец, шествует пешком той удивительно легкой походкой, которой, кажется, вовсе не свойственно утомление. И этот вожак с его высоким крючкообразным посохом, и длинная цепь качающихся за ним верблюдов — все выглядит, как картина давних времен.

Лишь изредка проносятся по улицам и дорогам легковые автомашины и грузовики, оставляя после себя долго клубя* щиеся тучи пыли. Бросается в глаза цветасто-пестрая окраска кузовов и шоферских кабин. Нередко кузов снабжается своеобразной решетчатой надстройкой и матерчатой крышей: это уже не грузовые автомобили, а своего рода автобусы, используемые главным образом для дальних рейсов в междугород­них сообщениях.

В районах, примыкающих к базарам Кабула, к скоплениям его продуктовых лавок, к магазинам, торгующим галантереей

и каракулем, порою можно увидеть женские фигуры в чадрах... Любопытное это, но невеселое зрелище! Черные, пепельно-серые или темнозеленые чадры похожи на длинные складчатые мешки с сетчатыми прорезями для глаз. Такие одеяния, надетые на голову и свисающие до пят, придают женщинам вид ночных призраков, не успевших исчезнуть с улиц до наступления дня. И безмолвно блуждают теперь эти ночные видения, будто перепуганные нестерпимо ярким солнцем, криками ишаков, перезвоном колоколь­чиков на двуколках и на бесчисленных велосипедах...

Но — удивительное явление! — как довелось увидеть позже, чадра, столь обязатель­ная принадлежность каждой женщины-мусульманки на улицах Кабула, вовсе не встречается в некоторых других местностях Афганистана. Хотя, кажется, все население этой страны исповедует мусульманскую религию, многочисленные кочевые племена вовсе не считают ношение чадры обязательным для женщин. Женщины этих племен с открытыми лицами свободно разъезжают по дальним дорогам, нисколько не прячась от взоров встречных людей.

В столице Афганистана часто можно видеть особенно колоритные фигуры афганцев, прибывших из провинций страны. Это, как правило, статные, красивые люди сильного телосложения. Они одеты в просторные, длинные дубленые шубы с яркими вышивками, изображающими фантастические цветы, лтиц и т. п. Охряно-желтые, эти шубы выделяются также своеобразным покроем широких и длинных рукавов. Они спускаются почти до колен и состоят из двух, похожих на ласты,

несшитых ромбовидных полос овчины, сложенных мехом внутрь. Такие рукава хорошо защищают от стужи. Вместе с тем они устроены так, что можно мгновенно и полностью обнажить руку, если понадобится, например, выхватить оружие.

При всем разнообразии одежд и облика людей на улицах и в лавках, в лабораториях и в гостиницах Кабула, да, как довелось увидеть позже, и в других городах и населенных пунктах страны афганцам свойственна прекрасная общая ярко выраженная черта — сознание собственного достоинства. Как воплощение этого достоинства шествуют вожаки караванов; оно проявляется и в неторопливых движениях покупателей и купцов на базаре, и в поведении уличных поваров, изготовляю­щих в огромных количествах любимый афганцами «кябаб», или «шамаю» (рыбу, поджариваемую в больших плоских котлах, наполненных Маслом). Эти повара, а также и пекари, работающие в маленьких лавках-пекарнях, подают купленную вами с пылу горячую, только что испеченную лепешку так, как пре­подносят подарок от всего сердца. Без тени какой-либо угодливости, неторопливо исполняет поручение шофер, истопник, сапожник, посыльный...

Более того, присматриваясь к этим людям, беседуя с ними, вы замечаете, что они исполнены какого-то горделивого убеждения в общественной полезности их ремесла и работы.

У свободолюбивых народов Афганистана сознание и чувство собственного достоинства были и остаются одними из важнейших черт их национального характера.

«Афганцы,— писал Энгельс в 1858 году,— храброе, отважное и независимое племя», «...благородный и великодушный народ...» *.

Мнимые друзья

В единственном на весь город двухэтажном «Отель де Кабуль» слышится английская с американским выговором да немецкая речь, с еще более сильным и своеобразным американским акцентом; акцент этот — не фонетический, не в манере произношения немецких слов, а в той проамериканской ориентации, которая сквозит в речах культуртрегеров из Западной Германии и Вены. Поэтому говорит ли по-английски прибывший из США долговязый «сэр», или по-немецки — ганноверский «герр», и тот и другой разглагольствуют, как посланцы н слуги американского империализма.

В кинотеатрах демонстрируются американские фильмы с обязательными скачками ковбоев, убийствами, стрельбой и

К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч., т. XI, ч. II, стр. 532—533.

прочими аксессуарами пресловутого «америкен стайл ав лай*» (американского образа жизни).

Сотни магазинов и лавок битком набиты старыми, заношенными мужскими и женскими костюмами, пальто, комбинезонами, истрепанными военными мундирами, кажется немножко перешитыми на штатский фасон, и т. д. и т. п. В десятках других лавок и магазинов американский товар представлен низкока­чественными «каламами» (авторучками). Тут же бритвы, парфюмерия, записные книжки из самой скверной бумаги, но в ярких обложках и с сияющим «роскошным» тиснением: «Веаuty note book» (прекрасная записная книжка).

Агенты американо-английского капитала за бесценок скупают миллионы шкурок каракуля, мерлушку, ковры и т. д. и продают их с огромными прибылями. США все больше и больше завладевают афганским рынком. Вывоз из Афганистана в Америку возрос за последнее десятилетие в 4 раза, причем по каракулю составляет 100% всего экспорта (в 1951 г.). Что же касается импорта Афганистана из США, то он за последнее десятилетие увеличился в 40 раз.

И ведь вот что характерно и важно: экспортные афганские товары империалисты берут (именно берут, а не покупают!) по столь низким ценам, а наводняют Афганистан своей рухлядью, назначая за нее столь высокие цены, что эта страна из года в год остается еще и в долгу у своих американских и английских «друзей».

Ввозимый из США товар душит афганские ремесленно-кустарные производства, тормозит развитие легкой промышленности. Из предприятий легкой промышленности в Кабуле имеется шерстепрядильная фабрика, с производительностью в 100 т пряжи, ткацкая — вырабатывающая 200 тыс. метров шерстяных тканей, деревообделочный завод, кожевенно-обувная фабрика, выпускающая 150 тыс. пар обуви, спичечная фабрика.

Но текстильная промышленность всего Афганистана, выпускающая меньше продукции, чем один наш Ташкентский комбинат, может удовлетворить потребность населения только на 10—15%.

Одним из результатов империалистической «помощи» Афганистану явилось закрытие многих предприятий ремесленно-кустарного типа. Как отметил недавно афганский министр национальной экономики, «кустарная промышленность, бывшая в XIX веке основной производственной базой, в настоящее время на 90% разрушена». А это в свою очередь ведет к увеличению числа безработных, нищенствующих бедняков.

Характеризуя этот «товарообмен» со своей точки зрения, один афганский купец с горечью сказал мне:

— Это жизнь вверх ногами... Наш товар мы берем в Мазар-и-Шериф (неподалеку от границы с СССР) и сотни миль везем через весь Афганистан. Это много дней пути. Потом товары идут через Пакистан и еще дальше — на кораблях через моря и океаны. Это очень плохая торговля...

Не нужно быть экономистом, чтобы понять всю нелепость такой «конъюнктуры». В Афганистане нет ни одной железной дороги. Первый участок железной дороги в 8 км, построенный при Аманулла-хане, постигла печальная участь: он был разобран.

До 20-х годов текущего столетия в Афганистане были лишь караванные пути и вьючные тропы, да и в настоящее время здесь мало хороших автомобильных дорог. Водные пути также играют незначительную роль в хозяйстве Афганистана. Почти только по рекам Кабул и Кундуз ходят грузовые лодки, да по притокам Кабула сплавляется немного леса. Подавляющая же часть экспортной продукции Афганистана производится в северных провинциях страны в ближайшем соседстве с Советским Союзом. Для афганского народа торговля с СССР очень выгодна не только в силу географических и транспортных условий. СССР имеет возможность поставлять лучшие в мире станки и машины, нефтепродукты, хлопчатобумажные ткани и многие другие товары, в которых так нуждается Афганистан.

Это вынуждена признать даже буржуазная пресса. Вот что писала «Манчестер Гардиан»:

«Отношения Афганистана с Россией корректны. Он связан с ней торговым договором, в силу которого поставляет шерсть в обмен на ткани, сахар, керосин. Договор выгоден для обеих сторон» (курсив мой.— М. Д.).

В то же время империалисты в порядке «культурной помощи» не забывают использовать в своих интересах даже и такую, казалось бы далекую от коммерции, область науки, какою является археология.

В 8—10 километрах от Кабула находится замечательный историко-этнографический музей. В нем собраны многочисленные и очень ценные научные коллекции: произведения скульптуры, памятники письменности, оружие, одежды, образцы тканей и т. п.

Эти коллекции, переполняющие небольшое здание музея, свидетельствуют об очень древней культуре народов, населявших нынешнюю территорию Афганистана. Изумительны уникальные образцы резных работ по слоновой кости, произведения древних скульпторов, рукописные древние книги с высокохудожественными орнаментальными иллюстрациями и многие другие экспонаты.

И в этом же музее вы вдруг наталкиваетесь еще и на такой вот «экспонат». Огромная аляповатая ваза. Она расписана кричащими яркими красками, покрыта грубой позолотой.

— Откуда эта ваза?— спросил я сопровождавшего нас афганца.

— А это, видите ли, подарили Афганистану наши западноевропейские друзья. Они объявили афганским чиновникам, что берут на память старые, якобы негодные и даже частью поврежденные статуи Будды и, в знак дружбы, преподносят нам совершенно новую позолоченную вазу.

— И только теперь мы поняли, что нас обманули и ограбили: забрали бесценные уникальные произведения древних скульпторов, имеющие мировое значение, а подсунули нам вот это...— мой собеседник презрительно махнул рукой в сторону вазы.

cтр. 27-29:

КАБУЛ — ДЖЕЛАЛАБАД

Попасть из Афганистана в Индию не так-то просто из-за отсутствия в Афганистане железных дорог.

Нет и воздушного сообщения между Афганистаном и Пакистаном. Нам оставался лишь один путь — сначала по грунтовым и шоссейным дорогам на юг и юго-восток. По этим дорогам движутся многочисленные караваны верблюдов, ишаков, а также и мулы, навьюченные громоздкими кипами хлопка, кож, ящиками фруктов, вязанками дров, сеном и другими товарами. Навстречу иногда попадались грузовые и очень редко легковые машины. Некоторые грузовики при помощи упоминавшейся выше несложной надстройки, в виде дощатых барьеров со скамейками внутри, были приспособлены под «автобусы дальнего следования».

Поездка в этих «автобусах» от Кабула до афгано-пакистанской границы (около 300 километров) — сущее мучение. Трудно описать невыносимую тесноту и духоту, костоломную тряску, которые приходится претерпевать пассажирам, не говоря уже о неописуемой пыли — настоящей казни египетской!

Мы ехали в предоставленном нам закрытом легковом автомобиле, и все же менее чем через час после выезда из Кабула все в нашей машине покрылось сплошным слоем тончайшей пыли, под которой нельзя было разглядеть ни цвета одежды, ни цвета лица соседа. А на бесчисленных ухабах и выбоинах дороги автомобиль подбрасывало с такой силой, что приходилось все время покрепче держаться, чтобы не стукнуться головой о потолок кабины. То и дело просили мы шофера, чтобы он ехал «еще тише». Но и без того машина едва ползла в облаке пыли, словно кошка, подкрадывающаяся к добыче.

Однако стоило только выйти из кабины на одном из бесчисленных поворотов или перевалов горной дороги,— и тотчас неудобства пути стушевывались перед открывающейся картиной природы.

Пустынны и суровы здесь каменистые крутые склоны и зажатые между ними безводные долины и ущелья. Нет и признаков какой-либо древесной растительности. Вдаль и все вверх уходят хребты, словно ступени грандиозной черно-серой лестницы. Местами еще выше поднимаются громады отдельных гор, похожих на циклопические бастионы. Наиболее высокие из них покрыты снегом; розовый ранним утром, он сияет днем ослепительно белым светом. Длинные облака пыли, поднятые нашей машиной и идущим впереди караваном, медленно сползают по склонам гор и холмов далеко вниз, в долину. Воздух на редкость прозрачен. Чуть тянет теплый ветерок. Своеобразный звон в ушах не только не нарушает, а делает как бы еще ощутимее тишину этих безлюдных гор и долин. Над ними — манящий простор и кристально чистая тихая лазурь безоблачного неба. Кое-где недалеко от обочин дороги попадаются скелеты и трупы ишаков, верблюдов, лошадей. Шум и движение нашей машины спугивают небольшие группы огромных птиц. Это стервятники-грифы, терзающие падаль и дерущиеся за нее.

Местами дорога сбегает с горных склонов и перевалов в долину реки Кабул. Эта река становится, чем дальше, тем многоводнее и уже с сердитым громким шумом, как и полагается горной реке, катит свою мутную воду все ближе к Пакистану.

Под вечер мы проехали мимо участка на берегу этой реки, где, судя по всему, идут приготовления к устройству плотины и электростанции. Там было довольно много людей, но мало транспортных и строительных машин.

Путь из столицы Афганистана в пакистанский город Пешавар мало