ВЗЯТИЕ СТОЛИЦЫ СИБИРСКОГО ХАНСТВА

Из всех авторов самые подробные сведения о переходе Ермака из Чусовских городков в Кашлык при­водит в своей «Истории Сибирской» С. Ремезов. Он со­общает о численности казачьего отряда последовательно, на всех отрезках пути, называет точные календарные даты прибытия его в разные пункты, описывает «зимовья» казаков.

Один из новейших исследователей сибирской экспеди­ции В. И. Сергеев предпринял недавно попытку полностью пересмотреть всю историю похода Ермака, опираясь на данные С. Ремезова и Строгановской летописи.

По мнению В. И. Сергеева, события развивались сле­дующим образом. Еще в 1577 г. Строгановы впервые призвали Ермака с Волги. 1 сентября 1578 г. атаман с дружиной отправился на Сылву и там зазимовал. В 1579 г. казаки вышли на Урал и основали зимовье на Тагиль­ском перевале. В 1580 г. казаки достигли Туры, убили там «царя Чингыза» и провели зиму в его городе Чинги-Туре. В 1581 г. отряд подошел к устью Тобола, но не ре­шился штурмовать татарскую столицу и предпринял по­пытку вернуться на Русь через Тавду. Затем казаки из­менили свой план и повернули в низовья Тобола, где про­вели в полной бездеятельности еще один год. В течение своего трехлетнего перехода казаки шли по сибирским рекам «неспешно», «с искусом». Они выдержали несколь­ко трехдневных сражений с татарами и одно пятиднев­ное, во время которого их кони «бродили по чрево в кро­ви».

Предложенная В. И. Сергеевым хронология опирается на поздние, наименее достоверные источники. Эта хроно­логия не выдерживает критической проверки.

Предания, собранные С. Ремезовым в конце XVII — начале XVIII в., были в значительной мере легендарны­ми. Начало сибирского похода С. Ремезов описал следу­ющим образом. Ермак и казаки вышли из чусовских го­родков и пошли вверх по Чусовой к уральским перева­лам. Но почти сразу же они ошиблись («обмишенились»), «не попали по Чусовой в Сибирь», свернули не на Сереб­рянку, а раньше — на Сылву. С опозданием обнаружив свою ошибку, казаки зазимовали па Сылве.

Если верить С. Ремезову, Ермак заблудился па Сыл­ве — в пределах строгановской вотчины. Согласно писцо­вым книгам 1579 г., эта местность принадлежала Мак­симу Строганову. По берегам реки располагались его де­ревни и мельница. Как могли казаки проплыть мимо и не заметить их, остается загадкой. Тем более, что Максим Строганов дал Ермаку проводников. Как же могли они заплутать на Сылве?

Легенда о зимовке Ермака на Сылве возникла в Кунгуре в конце XVII в. Ее сочинили местные церковники, чтобы обосновать легенду о постройке Ермаком в окрест­ностях Кунгура часовни, сохранившейся до их времени. Вовсе фантастическими выглядят сведения «Истории» о том, что на Туре Ермак убил... Чингисхана и зазимовал в его граде Чинги-Туре. Старая столица ханства Чинги-Тура была заброшена после того, как сибирские ханы перенесли свою ставку па Иртыш.

Сведения С. Ремезова о длительных остановках Ер­мака побуждали к поискам местонахождения его стоя­нок. В своей «Истории Сибири» Г. Ф. Миллер отметил, что казаки разбили первый зимний лагерь на Сереб­рянке, «укрепив его по своему обыкновению стоячим тыном, остатки которого еще до сих пор можно там ви­деть». Одно «Ермаково городище», пояснил Г. Ф. Миллер, находилось па северо-восточном берегу Серебрянки, при устье рч. Кокуй, другое располагалось на р. Тагил, в трех верстах ниже Барапчи. Там казаки пробыли несколько недель и также возвели укрепления.

Поиски стоянок первой сибирской экспедиции продол­жили в наше время археологи О. Н. Бадер, А. И. Рассадович, Ю. Б. Сериков. Проведя раскопки близ Медведь-камня на Тагиле, О. Н. Бадер обнаружил городище с мощным культурным слоем, с остатками вала, первона­чальная высота которого составляла 1,60—1,80 м. Кера­мика, найденная на городище относится к XVII—XIX вв. О. Н. Бадер осторожно заметил, что вопрос о происхож­дении городища нельзя считать вполне ясным. Но это не помешало ему предположить возможность принадлежно­сти городища дружине Ермака. Одновременно О. Н. Ба­дер высказал мысль о том, что русские, вероятно, исполь­зовали его как опорный пункт на пути в Сибирь в более позднее время — в конце XVI—XVII вв.

А. И. Рассадович обследовала следы городища на Се­ребрянке близ устья Кокуя и нашла, что по устройству укреплений оно аналогично Ермакову городищу па Таги­ле: окружено с трех сторон валом и рвом, общая пло­щадь его 1296 м². По поводу найденного тут наконечни­ка копья А. И. Рассадович заметила, что копья такого ти­па и такой технологии встречались у местных манси и хантов с X в., но они известны также у русского и при­балтийского населения в XIII—XVII вв., такое оружие бытовало и в отряде Ермака, о чем свидетельствовали ми­ниатюры Кунгурской летописи (миниатюры составлены в XVIII в.). Исходя из всех этих данных, А. И. Рас­садович сделала предварительный вывод о том, что Кокуй городок можно считать местом первой зимовки Ермака. Такое предположение вызвало сомнения. 10. Б. Сериков провел повторное обследование местности и отметил, что найденные на Кокуе предметы имеют более позднее про-исхождение и не могут быть непосредственно связаны с первой сибирской экспедицией.

Археологические поиски дают наибольший успех, ког­да они тесно увязаны с показаниями письменных источни­ков. Среди этих последних наибольшую ценность пред­ставляют царские грамоты 1582—1584 гг., сохранившиеся в подлинниках. В грамоте 1582 г. значится, что Ермак вы­ступил в поход 1 сентября 1582 г. Из грамоты от 7 янва­ря 1584 г. следует, что гонцы Ермака привезли в Моск­ву весть о занятии Кашлыка никак не позднее лета — осени 1583 г.

Две указанные даты определяют хронологию сибир­ской экспедиции. Они обладают наиболее высокой сте­пенью надежности, поскольку опираются на самые ран­ние и достоверные источники. В целом с этими датами хорошо согласуется дата вступления казаков в Кашлык — «на память Дмитрия Селунского», 26 октября. Надо пом­нить однако, что последняя дата основана на воспомина­ниях ветеранов похода, записанных более чем через 40 лет после экспедиции, и поэтому точность даты относи­тельна. Во-первых, казаков могла подвести память. Во-вторых, день Дмитрия Селунского не принадлежал к чис­лу самых почитаемых (а значит — и самых памятных) церковных праздников на Руси. Воспоминания казаков свидетельствовали во всяком случае о том, что столица Кучума была взята в конце осени, т. е. до ледостава и наступления зимы.

Установленные даты связаны между собой подобно звеньям одной цепи. Ермак выступил в поход 1 сентября 1582 г., до зимы занял Кашлык, весною 1583 г. выслал гонцов в Москву. Иначе говоря, вольным казакам пона­добилось два-три месяца, чтобы разгромить Сибирское «царство». Рассказы поздних летописей о трехлетних бо­ях, выдержанных Ермаком на пути к Кашлыку, надо отбросить как недостоверные. На самом деле экспедиция Ермака была типичным казачьим набегом, стремитель­ным и неодолимым. Отсюда следует, что археологи не имеют серьезных оснований для новых поисков «зимо­вий» Ермака на пути от Чусовой до Тобола.

Неизбежно возникает вопрос: мог ли Ермак преодо­леть расстояние от Чусовских городков до Каитлыка при­мерно за два неполных месяца или во всяком случае — до наступления зимы? Рассмотрим факты, имеющие су­щественное значение для ответа на этот вопрос. Марш­рут Ермака всего точнее описан в Погодинской летопи­си, сохранившей фрагменты подлинных документов экспе­диции. Согласно дорожной росписи, представленной ка­зачьими гонцами в Посольский приказ, отряд Ермака про­шел с Волги па Каму «и Камою рекою вверх же, а из Камы реки поворотил направо в Чюсовою (шел) вверх же; а из Чюсовой реки в Серебреную реку, а Се­ребреная река пришла от Сибирской страны в Чюсовую реку с правой стороны, и Серебреною рекою вверх же; а с Серебреной реки шел до реки Бороичюка волоком и суды на себе волочили, а рекою Борончюком вниз в реку Тагил, а Тагилом рекою на низ же в Туру реку ...погребли на нис же Турою рекою в Тобол...»

Итак, подавляющую часть пути — примерно 1200 км из 1500 — флотилия Ермака прошла вниз по течению сибирских рек. Против течения судам пришлось идти лишь в Приуралье: 202 км от Чусовских городков вверх по Чусовой до устья Серебрянки и более 90 км вверх по Серебрянке. За перевалом от Баранчука п до Иртыша ка­заки прошли еще 1240 км. Несложный расчет показыва­ет, что в предгорьях Урала отряду Ермака достаточно бы­ло продвигаться вперед по 15—16 км в день, па сибир­ских реках — по 35—40. Такая скорость была доступна для подвижных казацких стругов: казаки были превос­ходными гребцами. На таких крупных реках, как Тура и Тобол, они могли использовать также и паруса. При указанной выше скорости Ермаку было вполне достаточ­но 56 дней, чтобы достичь Иртыша. Продвижение отряда могли задержать столкновения с аборигенами. Но, как бу­дет показано ниже, сопротивление со стороны редкого местного населения практически отсутствовало.

Маршруты Ермака не были забыты последующими поколениями. Видимые следы его экспедиции остались наУральских перевалах. Унче С. Ремезов при составлении «Чертежной книги Сибири» в 1699—1701 гг. пометил на карте Урала подле наименования р. Серебряной: «Лежат суды Ермаковы». Эти сведения находят полную анало­гию в кунгурских «сказах», которые сообщают, что «тя­желые суды (ермаковцы) покинута на Сереб­рянке». В последнем своем атласе — «Служебной чер­тежной книге» С. Ремезов и его сыновья отметили на карте Среднего Урала «волок Ермаков» и пунктиром обозначили путь экспедиции по Серебрянке, по одному из ее притоков, названному ими «Чуй», и далее за во­локом по рекам Журавль, Баранча и Тагил¹³. Тот же са­мый путь обозначен и в исторических песнях о Ермаке:

Где Ермаку путя искать?

Путя ему искать по Серебряныой реке.

По Серебрянной пошли, до Журавля дошли.

Оставили оне тут лодки-коломенки,

На той Баранченской переволоке

Поздняя Строгановская летопись утверждала, будто казаки, покинув земляной городок Кокуй на Серебрянке, перешли «25 поприщ за реку, рекомую Жаравли» и по­пали на Туру реку. Летописец, как видно, плохо пред­ставлял географию Зауралья. С Журавля казаки никак не могли попасть на Туру, ибо Журавль впадает в Баранчу, Баранча в Тагил, а Тагил в Туру.

Западные отроги Уральских гор весьма протяженны и занимают междуречье Чусовой и Камы. В предгорьях реки отличаются стремительным течением. В верхней ча­сти Чусовой течение особенно мощное. Посреди быстри­ны во многих местах выступают огромные скалы. Вместе с многочисленными подводными камнями и мелями эти скалы таили большую опасность для казачьих стругов. Чем дальше поднимались казаки вверх по Чусовой, тем труднее приходилось гребцам. По временам суда тащили бичевой. Но многие казаки раньше бурлачили на Волге, так что дело это было им не в новинку.

С Чусовой Ермак повернул на Серебрянку. Свое наз­вание эта река получила за чистую прозрачную воду, отливавшую серебром. Берега Серебрянки порой сужались до 10—12 м, течение оставалось столь же стремитель­ным, как и на Чусовой. Плавание против течения требовало огромных затрат физических сил. Казачья флотилия ползла вперед с черепашьей скоростью. Однако путь от Чусовских городков до устья Серебрянки не был длинным, а Серебрянка казалась и вовсе небольшой речкой.

В предгорьях Урала реки имеют берега высокие, ска­листые и обрывистые, и в пору дождей они не затопляли округу, но уровень воды в них поднимался на 2 м и более.

Благодаря «большой воде» казаки получили возможность по Серебрянке и ее притокам подвести свои тяжелогруженые струги к самым перевалам. (Тагильские перевалы находились в том районе Уральского хребта, который подвергся сильному разрушению. К северу от перевалов стоит гора Благодатная.)

Ермаку предстояло решить весьма трудную задачу — переправить за Камень целую флотилию, насчитывавшую несколько десятков судов. Вольным казакам не раз приходилось преодолевать многокилометровые волоки, перебираясь с Волги на Дои и обратно. Обычно они пе­ретаскивали струги на катках. На Урале волоков не было.

Чтобы добраться до перевала, ермаковцы рубили просеку в чащах и буреломе. У них не было возможно­сти выравнять каменистый путь и волочить суда на зем­ле, используя катки. Пришлось тащить грузы и суда на руках.

Черкас Александров показал, что казачий отряд «с Серебреной реки шел до реки до Борончюка волоком, и суды на себе волочили». В «сказах» из Кунгурской летописи мояшо найти аналогичные сведения. Казакам, значилось в них, пришлось оставить на Серебрянке тя­желые суда, а «легкие струги таскали на Тагил реку» через тагильские волоки.

Вольным казакам в XVI—XVII вв. известны были различные способы транспортировки стругов по суше. Турецкий автор Эвлия Челеби писал, что в 40-х гг. XVII в. казаки, «случалось, перетаскивали на своих спи­нах, словно носильщики с лямками, триста чаек по суше, по землям казаков и по землям валахов, потом выходили в Черное море, грабили и опустошали его побережье». Следует заметить, что казачьи чайки XVII в. были зна­чительно крупнее волжских стругов XVI в. По мнению Г. Боплана, запорожские челны достигали 20 м в длину, 3—4 м в ширину и 4 м в высоту. На чайке было до 10— 15 пар весел. Такие суда поднимали до 50—70 каза­ков. Под командой Ермака были и тяжелые суда, но преобладали легкие струги, поднимавшие до 20 чел. Малые струги казаки Ермака смогли перетащить через горные перевалы.

Тагильские перевалы, на которых побывал казачий отряд, отличались от обычных горных перевалов. Как и в некоторых других местах Среднего Урала, тут встре­чались большие седловины, основательно заболоченные даже в летнюю пору. Наличие седловин помогло транс­портировке стругов.

После небольшого отдыха отряд приступил к спуску по восточному склону Уральских гор, требовавшему меньшего напряжения сил. Главные трудности остались позади. Близ перевалов брали начало ручьи, впадавшие в Баранчук.

Казакам пришлось бросить несколько тяжелых судов в горах. Для дальнейшей транспортировки грузов они наскоро срубили плоты и смастерили челны. Когда же флотилия вышла на «большую воду», достигнув Тагила, казаки сделали «плотбище» у подножия Медведь-камня близ Магнитной горы и, по преданию, выстроили там не­сколько стругов.

Отряд сумел добраться до Кашлыка в течение при­мерно двух месяцев потому, что подавляющая часть их пути приходилась на зауральские реки. В Сибири им уже не приходилось, выбиваясь из сил, идти против те­чения.

Восточные отроги Уральских гор, в отличие о г западных, имеют малую протяженность. Тем не менее на Тагиле течение достаточно сильное. Проплыв по нему, флотилия попала на более медленную Туру, по которой предстояло плыть наибольшее расстояние — несколько сот верст.

С Туры экспедиция попала на Тобол. По Тоболу Ермак прошел более сотни верст. Налегая на весла, используя паруса при попутном ветре, флотилия быстро преодолела и это расстояние.

Продвижение казаков неизбежно замедлилось бы, ес­ли бы им пришлось преодолевать сопротивление местно­го населения. Самые достоверные источники упоминают, однако, лишь о незначительных стычках менаду казаками и аборигенами. С. Ремезов включил в текст «Истории» фрагменты из кунгурских «сказов». Они находятся в ра­зительном противоречии с многословными описаниями кровавых боев, якобы выигранных Ермаком на пути к Кашлыку. Оказавшись за уральскими перевалами, каза­ки (как повествует С. Ремезов) убедились, что «Сибир­ская страна богата и всем изобильна и живущие люди в пей невоисты» (невоинственны). Плывя по «лешим» местам с совсем редким и миролюбиво настроенным на­селением, казаки забыли об осторожности. В результате им пришлось пережить неприятные минуты, На Тоболе, читаем в «Истории» С. Ремезова, «ермаков ертаульный (передовой) струг похитиша бусурманы пред ни­ми (перед прочими судами казачьей флотилии) с версту; казацы же велми грянута... и ту своих выру­чили вскоре невредных». Итак, то ли татары, то ли манси воспользовались беспечностью казаков и захвати­ли струг, шедший в боевом охранении. Но и сами они не проявили должной бдительности, благодаря чему Ер­мак тут же отбил у них пленных здравыми и невре­димыми.

На пути к Кашлыку у казаков не было сражений, происходили лишь мелкие стычки. Посланцы Ермака подали в Посольский приказ «сказку», известную по тексту Погодинской летописи. Они кратко и без прикрас описали свое первое столкновение с татарами на Туре: «...догребли до деревни до Епанчины, [«что ныне словет Туринской острог»,—добавил летописец], и тут у Ермака с татары с кучюмовыми бой был, а языка та­тарского не изымаша». Авторы «сказки» избегали тра­фаретных выражений («брань велия» и пр.), которыми пестрели летописи. Как люди военные, они понимали, что Ермак потерпел в первой стычке неудачу, ибо ему не удалось добыть «языка», столь необходимого в нача­ле похода. Это могло иметь катастрофические последст­вия для всей экспедиции. Бежавшие из-под Епанчина татары добрались до Кашлыка раньше Ермака и «царю Кучюму (все) то стало ведомо». Иначе говоря, сибирский хан своевременно получил известие о появле­нии русских и мог хорошо подготовиться к их встрече.

Элемент внезапности, казалось бы, был безвозвратно утрачен. Однако, по «сказке» казаков, им в конце концов помогла беспечность Кучума, который «приходу на себя Ермакова не чаял, а чаял, что он воротитца назад на Чюсовую».

Подозрения насчет беспечности Кучума, конечно же, наивны. С тех пор, как Кучум убил хана Едигера и за­владел его троном, прошло много лет, заполненных не­прекращавшимися кровавыми войнами. Силой и ковар­ством Кучум смирил непокорных мурз и сломил сопро­тивление сибирских племен. Человек, возродивший мо­гущество Сибирского ханства, был расчетливым и изощ­ренным политиком. Именно поэтому его не слишком обеспокоили вести о появлении горстки казаков на Туре. Сибирский властитель прекрасно разбирался в русских делах. Он знал, что ногайские князья бесчестят царских послов, а московский государь, несмотря на это, шлет татарам богатые поминки, чтобы избежать войны с ними.

Как ни парадоксально, появление пермских ратных людей в Зауралье отвечало военным планам Кучума. На­падение пелымцев на вотчины Строгановых годом ранее воочию убедило сибирских татар в том, что русские, занятые тяжелой борьбой с поляками и шведами, вывели из приуральских крепостей почти все гарнизоны. При­бытие пермских ратников на Тагил и Туру позволяло думать, что в пермских городках вовсе не осталось сил, и, следовательно, захватить их не представляло труда.

В первых числах сентября, доносил царю главный пермский воевода, пелымской князь «с сибирскими людь­ми и с вогуличи приходил войною на наши пермские места и к городу Чердыни приступал». По словам Стро­гановской летописи, пелымский князь привел с собой «буйственных и храбрых и сильных мурз и уланов Си­бирская не земли со множеством вой». Ни воевода, ни летописец не знали того, что стало известно Посольскому приказу после прибытия в Москву атамана Александро­ва. Будучи в Кашлыке, казаки Ермака узнали, что для нападения на Пермский край «царь Кучюм послал сына своего Алея с ратью». Алей был старшим сыном пре­старелого Кучума и наследником его «царства». Как видно, хан послал с ним свои лучшие отряды.

Итак, Кучум не мог собрать для обороны столицы все свои войска, они ушли за Урал. Хан ждал вестей о взя­тии пермских городов. Как только чердынский воевода подвергнется нападению, русские должны будут немед­ленно отозвать своих ратников из сибирских пределов. Именно на это и рассчитывал Кучум. Его прогнозы нача­ли оправдываться. Царь Иван послал вслед Ермаку стро­гий наказ немедленно вернуться и принять участие в обо­роне Пермского края.

В расчеты Кучума закралась лишь одна ошибка. Он не знал того, что вольные волжские казаки двинулись в Сибирь по собственному почину. Грозный царский при­каз их попросту не догнал.

Чем ближе подходили казаки к столице Сибирского ханства, тем больше поселений попадалось на пути. В нижнем течении Тобола им пришлось идти сквозь та­тарские улусы и удалось наконец захватить «языка». По сведениям ранней Тобольской летописи, неподалеку от Тавды к Ермаку привели татарина Таузака из «ца­рева Кучюмова двора». В ходе допроса пленника казаки получили столь необходимые им сведения о собранных Кучумом силах. Сведения были, по-видимому, мало­утешительными.

Близ устья Тобола отряд вступил в улус Карачи. В руки казаков попали большие запасы меда, собранного на нужды ханского дворца. Казаки поспешили перене­сти мед в свои струги. В «Кратком описании о земле Сибирской» можно прочесть, что до вступления в Каш­лык казаки вели бон с татарами «по многи дни». Ран­няя Тобольская летопись утверя;дала, будто Кучум вы­слал навстречу Ермаку царевича Маметкула и тот пы­тался остановить казаков в урочище Бабасан, но был обращен в бегство. При вступлении отряда в Карачнн улус произошла новая «брань», после чего казаки обра­тили в «невозвратимое бегство» конных и пеших татар, поджидавших их на берегу Иртыша. Хотя тобольский книжник употреблял такие выражения, как «брань ве­лия» и прочие, описанные им военные столкновения имели, скорее всего, характер небольших стычек.

В стычке на берегу Иртыша Кучум и Маметкул не участвовали. Они медлили с вводом в бой главных сил и лишь наблюдали «за падением своих» с высокой горы на Чувашском мысу. Со своей стороны и Ермак не сразу решился атаковать хана ввиду многочисленности его войска. Казачья флотилия проследовала вверх по тече­нию Иртыша и бросила якорь против урочища Атик-мурзы, которое стало местом ночлега русских.

Казаки помнили чувство неуверенности, какое испытали при виде татарской рати. Накануне решающей битвы собрался казачий «круг». Дело происходило в уро­чище Атик-мурзы ночью. Некоторые из казаков, поддав­шись панике, «восхотеша тоя нощи бежати». Отступ­ление неизбежно привело бы к гибели всего отряда. Но Ермак не для того преодолел все преграды, чтобы от­ступить, будучи у самой цели.

Неуверенность казаков объяснялась, очевидно, тем, что вплоть до битвы на Чувашевом мысу у них не было еще серьезных столкновений с противником.

Сибирские источники дают различные даты боя, раз­вернувшегося в окрестностях ханской столицы. По Си­нодику ранней редакции, срая;епие произошло 26 октяб­ря. Составитель второй редакции Снподпка исправил дату на 23 октября и вычеркнул из текста указание на «первой бой». Составитель ранней Тобольской летописи принял эту дату и попытался объяснить, почему казаки выиграли бой 23 октября, а в покинутую столицу татар вступили лишь 26 октября. В бою, записал летописец, казаки «утрудишася» и потому «обночевашись», отсту­пив от Чувашева. Летописец так и не смог объяснить, где провели они еще две ночи. Со временем эта версия обросла новыми подробностями. На рубеже XVII— XVIII вв. С. Ремезов красочно описал, как под Чуваше-вым казаки «билися 3 дня без опочиву неотступно», затем по неизвестным причинам отошли за реку, пере­ночевали там, а утром вошли в Капшык. Приведенные подробности не выдерживают критики.

Ранняя редакция Синодика передала воспоминания очевидцев в наиболее точном виде. Ветераны Ермака со всей определенностью указывали на то, что «первый бой» с татарами произошел у самых стен Кашлыка на Чувашевом мысу 26 октября и в тот же день они всту­пили в покинутую врагом столицу.

Кучум надеялся остановить русских на подступах к Кашлыку. С этой целью оп приказал устроить засеку на Чувашевом мысу. За стволами поваленных деревьев татары надеялись надежно укрыться от казачьих пуль.

Неверно было бы думать, будто татары не знали ог­нестрельного оружия, и гром казачьих пищалей поверг их в ужас. За несколько лет до похода Ермака Кучум обратился в Крым с просьбой прислать ему артиллерию для войны с московским царем. От Крыма до Сибири далеко, Казань ближе. По преданию, пушки были при­везены в Кашлык из Казанского ханства (до занятия его русскими). Источники различного происхождения сооб­щают о том, что одну или две пушки татары установили на горе у Чувашева мыса. Однако в ходе сражения эти пушки не произвели ни одного выстрела. Казаки на­ивно полагали, что им удалось «заговорить» вражеские орудия. В конце концов татары будто бы столкнули ору­дийные стволы с кручи навстречу карабкавшимся наверх казакам, и пушки упали в воду.

Многолетние войны с татарами и турками закалили казаков и научили использовать в полной мере преиму­щества их вооружения. Когда казачьи струги сближа­лись на море с вражескими судами на расстояние вы­стрела, казаки бросали весла и беспрестанно палили с одного борта, в то время как их товарищи подле другого борта перезаряжали пищали. Залпы следовали один за другим. На реках казаки сражались так же, как и на море. И тут они старались поразить врагов меткой паль­бой и лишь затем брались за сабли и довершали раз­гром врага па суше.

Кучум поручил оборонять засеку царевичу Маметкулу, а сам со свитой расположился поодаль на горе. Если верить Строгановской летописи, Маметкул велел своим воинам сделать проходы в засеке и атаковать русских. Казаки встретили татар убийственным огнем. Раненый Маметкул едва избежал плена. Слуги успели увезти его на лодке па другую сторону Иртыша.

В войске Кучума поднялась паника. Хантские князь­ки, по преданию, покинули позиции после первых же залпов. Вскоре их примеру последовали мансийские и татарские воины.

Кучум наблюдал за боем с горы. Едва русские начали одолевать, он обратился в бегство, бросив свою столицу на произвол судьбы.

Неприятельские воины, вооруженные луками, сабля­ми и копьями, нанесли казакам небольшой урон. По всей видимости, у них даже не было убитых. Тобольские ве­тераны ничего не могли сказать о своих потерях под Кашлыком, и им пришлось дважды указать на есаула Брязгу и его товарищей. Однако Брязга, Окул, Иван и Карчига, записанные в Синодик два раза, погибли, по-видимому, не в бою у засеки, а на рыбной ловле. Соби­ратель казачьих «сказов» С. Ремезов, упомянув о погиб­ших рыболовах, заметил: «Се первое убиение казаком в Сибири». Приведенное замечание находится в разитель­ном противоречии с описаниями кровавых битв, которы­ми заполнен весь текст «Истории» Ремезова. Недосто­верность этих описаний выяснена выше.

Казаки одержали легкую победу над многочисленным неприятелем потому, что лучшие, наиболее боеспособные силыСибирского ханства и входившего в его состав Пелымского княжества участвовали во вторжении на Русь и еще не вернулись в Кашлык из похода. Что же касается мансийских и хантских воинов, то они сражались без всякой охоты.

В Кашлыке казаки нашли богатую добычу, и прежде всего множество мехов, собранных в ханскую казну за много лет: драгоценные собольи меха, чернобурые лиси­цы, шкурки куниц и белок. Следуя законам вольных ка­заков, Ермак велел разделить добычу поровну между всеми

Местные племена, покоренные татарами и платившие им дань, отнеслись к казакам весьма миролюбиво. Уже на четвертый день после бегства Кучума князек Бояр привез Ермаку в Кашлык рыбу и прочие припасы. Одновременно татарские семьи стали возвращаться в свои покинутые жилища в окрестностях Кашлыка.

Ермак одержал победу, но торжествовать было преж­девременно. Лихой набег удался. Однако осень была на исходе, и казачья флотилия не могла пуститься в обрат­ный путь. В ноябре грянули морозы. Реки — единствен­ные пути сообщения — подернулись льдом. Пришлось вытащить струги на берег. Началось первое трудное зимовье.

ПРИСОЕДИНЕНИЕ СИБИРИ К РОССИИ

Источники, повествующие о пребывании ка­заков в Сибири, скудны и противоречивы. Использовать их можно лишь после тщательной и всесторонней про­верки. Тобольские ветераны, чьи воспоминания легли в основу Синодика ермаковым казакам, упомянули о двух эпизодах, имевших место вскоре после их вступления в Кашлык. «Тое же зимы», значится в Синодике, у каза­ков был бой с татарами под Абалаком «декабря в 5 день»; «тое же зимы» татары избили казаков, направлявшихся на рыбалку под Абалак «декабря в 5 день».

В ранней Тобольской летописи, также опиравшейся на показания ермаковцев, эти два эпизода изложены в иной последовательности.

Первое зимовье в Сибири было особенно трудным. Чтобы иметь пропитание, русские пытались наладить рыбный промысел. 5 декабря «дружина Ермака», как по­вествует летопись, отправилась на оз. Абалак. Царевич Маметкул «со многими людьми» подстерег рыболовов, напал на их станы и истребил всех до единого. Узнав об этом, Ермак бросился в погоню за Маметкулом и в упорном бою разгромил его войско.

Летописец не упомянул о том, что артель рыболовов возглавлял Богдан Брязга, однако в архиепископском Синодике ранней редакции это имя было названо. По­годинский летописец воспроизвел Есиповскую летопись, сделав исключительно важное дополнение к ее тексту. Он записал, что избитую на Абалаке казачью станицу возглавлял «есаул казачей имянем Брюзга».

В Синодике Брязга фигурировал без обозначения чина. В летописи С. Есипова все имена были опущены. Погодинский летописец не имел под руками раннего Си­нодика, а следовательно, сведения об имени и чипе по­гибшего казака он почерпнул из «архива» Ермака. В ар­хивных документах он нашел и своеобразную транскрип­цию имени Брязги — «Брюзга».

В воспоминаниях тобольских казаков вырисовывается весьма сбивчивая хронология. Возникает вопрос, в самом ли деле бой с Маметкулом на Абалаке имел место в дни первой зимовки казаков в Сибири? По данным Кунгурской летописи, Брязга благополучно пережили зиму и весною — летом возглавил поход казаков на Обь.

Документы из «архива» Ермака обнаруживают недо­стоверность последней версии. Не позднее лета 1583 г. Ермак отправил на Русь гонцов с письмом, в котором сообщал о разгроме сначала Кучума с детьми, а затем Маметкула: «...сибирского царя Кучюма и с его детми... и с его вой победита и брата царя Кучюмова царе­вича Маметкула розбиша же...». Приведенные строки следует рассматривать как прямое указание на битву при Абалаке. Эти данные повышают достоверность пока­заний тобольских ветеранов о битве 5 декабря 1582.

Тобольский летописец С. Есипов подчеркивал, что под Абалаком имела место не мелкая стычка, а «брань велия на мног час». Строгановский летописец также описывал это столкновение как крупную битву, прекратившуюся лишь с наступлением ночи.

О масштабах сражения говорят потери, понесенные отрядом Ермака. В Синодике можно прочесть следую­щую запись: «Тое же зимы бысть бой с нечестивыми под Обалаком декабря в 5 день, и на том деле убиенным Сергею, Ивану, Андрею, Тимофею и с их дружиною веч­ная память средняя». Помимо названных лиц на Аба­лаке погибли Богдан Брязга, Окул, Иван и Карчига. Тобольские казаки припомнили имена примерно десятой части товарищей, погибших в сибирском походе. Всего они назвали 37 чел., 8 из которых были жертвами столк­новений на Абалаке.

Ряд подробностей битвы сообщают документы По­сольского приказа, составленные после прибытия в Москву Черкаса Александрова. Под ударами казаков, читаем в наказе посольских дьяков 1585 г., «сибирский парь Кучум убелгал в поле», после чего «племянник Кучумов Маметкул-царевич, собрався с людми, прихо­дил в Сибирь на государевы люди, и государевы люди тех всех людей, которые были с ним — болше десяти ты­сяч — побили...»

Сведения о наличии у Маметкула 10 тыс. воинов сле­дует признать преувеличенными. Но сомневаться в том, что на стороне татар был огромный численный перевес, не приходится. Следует иметь в виду, что ко времени битвы на Абалаке в Сибирь вернулись войска, ранее направленные Кучумом в Пермский край.

В то время, как Ермак стремительно продвигался из Чусовских городков к Кашлыку, царевич Алей с многочисленными отрядами ушел к Чердыни и завязал там бои с воеводой В. Пелепелицыным. В итоге Ален вернул­ся на Иртыш на несколько недель позлее, чем туда при­были казаки. Отряд Алея понес потери. Воины были утомлены длительным походом, и Кучум, возможно, дал им отдохнуть, прежде чем послал в составе войска Ма­меткула против Ермака.

В случае успеха Маметкул рассчитывал полностью изгнать русских из ханской столицы. Уничтоясение ста­ницы Брязги на Абалаке должно было послужить пре­людией для последующего наступления на Кашлык.

Кашлык располагался всего в 15 верстах от Абалака. Городище имело сильные естественные укрепления. Оно располагалось на высоком обрыве у самого Иртыша. Его окружали земляные валы. Но Ермак понимал, что побе­ду ему мои;ет принести только наступление.

Судя по потерям в казачьем отряде, сражение па Абалаке носило исключительно упорный характер. В ус­ловиях суровой зимы казаки лишены были возможности использовать свои подвижные струги для маневров. Тем не менее они победили большую татарскую рать. Собы­тия на Абалаке мало походили на то, что произошло на Чувашевом мысу. На этот раз ни о пленении Маметкула, ни о панике в его войске не было и речи. Бой был кро­вопролитным. Казакам надо было победить либо умереть. И они выстояли.

Победа горстки пеших казаков над объединенными силами Сибирского ханства объясняется как чисто воен­ными, так и моральным факторами. В первом столкнове­нии с воинами Алея на Чусовой, а затем в бою на Чувашевом мысу Ермак нанес противнику столь мощный удар, что татары долго не могли оправиться от него пси­хологически. Не занятие Кашлыка, а победа под Абалаком определила успех экспедиции Ермака.

Овладение «царствующим градом» Сибирского хан­ства и разгром войска Маметкула поставили казаков ли­цом к лицу с проблемой организации управления краем. Ничто не мешало Ермаку учредить в Сибири порядок, отвечавший вековечной мечте народа о воле. Вместо это­го казаки стали править именем царя, привели к присяге на государево имя и обложили местное население госу­даревым налогом — ясаком. Как объяснить столь неожи­данный поворот событий?

Ермак и его атаманы имели большой военный опыт и понимали, что им не удержать Сибирь без прямой под­держки со стороны вооруженных сил Русского государ­ства. Приняв решение о присоединении Сибири, они не­медленно запросили Москву о помощи, что определило все их последующие шаги.

Неправильно было бы думать, будто Ермак руковод­ствовался только военными соображениями. Он и его по­мощники многие годы несли службу в государевых пол­ках. Возвращение на царскую службу казалось им луч­шим выходом из создавшегося положения. Но помимо ермаковцев в экспедиции участвовали также «воровские» казаки, поставленные царским указом вне закона. Для них обращение к Ивану IV сопряжено было с опреде­ленными коллизиями. Дух социального протеста издавна жил в среде вольного, и особенно «воровского» (по тер­минологии царской администрации), казачества. Однако сознание угнетенных и обездоленных людей имело свои особенности. Они склонны были винить в своих бедах лихих бояр и приказных, притеснявших их, по не пра­вославного батюшку-царя, стоявшего на недоступной вы­соте. Наивные царистские иллюзии не покидали народ ни в пору успехов, ни в пору бедствий, обрушившихся на страну в конце Ливонской войны.

Иван IV пролил немало крови подданных. Он навлек на свою голову проклятия знати. Но ни казни, ни пора­жения не могли уничтожить его популярность, приобре­тенную в годы «казанского взятия» и реформ. В фольк­лоре Иван IV остался Грозным, но справедливым госу­дарем. Причиной такой оценки было, возможно, то, что он был последним царем, при котором народные массы — феодально-зависимые крестьяне — не утратили права вы­хода в Юрьев день и не превратились в крепостных. По­пулярности Грозного способствовало и то, что он, казня бояр, имел обыкновение всенародно объявлять их вину и обращаться к толпе за одобрением. По временам царь публично наказывал и приказных, уличенных во взят­ках и мошенничестве.

Решение ермаковцев обратиться в Москву свидетель­ствовало о личной популярности Ивана IV как среди служилых, так в известной мере и среди «воровских» казаков. Некоторые из объявленных вне закона атаманов рассчитывали «сибирской войной» покрыть свою прош­лую вину.

Кучум после поражения откочевал на юг. Северные пределы его «царства» остались без защиты. Туда и устремились казаки, с тем чтобы обложить население ясаком и привести его к шерти. Эт<