ГЛАВА III. НА РАЗВИЛКЕ В XXI ВЕК

Быстрый, даже взрывной в моменты крупных политических кампаний рост влияния КПРФ за считанные годы поставил ее перед задачей особого масштаба - создать коалиционное движение, вбирающее в себя ядро народно-патриотических сил, существующих в российском обществе. Партия начала в известном смысле выходить за свои “природные” идейные и структурные рамки, приобретая все более весомые общенациональные черты.

Вместе с тем, как и любая организация, вплотную подошедшая к решению вопроса о власти, она попала в фокусе всевозможных внушений, воздействий, явных и скрытых политических и психологических атак, стремящихся преобразовать ее на тот или другой лад. Небывало повысился накал страстей вокруг вопроса о путях дальнейшего развития КПРФ и союзного ей НПСР. Страстей, копящихся как в самой компартии и народно-патриотических силах, так и вовне их.

Российские коммунисты оказались в положении, чем-то схожем с тем, что испытали многие из ведущих компартий Запада в момент, когда и для них вставал вопрос о путях и методах прихода к власти либо приобщения к ней. Ряд черт обстановки напоминает им и об опыте борьба за власть в некоторых бывших социалистических странах Восточной Европы.

С одной особою чертой: важнейшее значение для КПРФ и ее сподвижников приобрела национальная проблема и прежде всего - предельно обострившийся в стране русский вопрос.

Испытание коалиционностью

Коалиция - мечта российских политиков. Мечта, понятная в стране, где многопартийность явно не задалась и даже по прошествии нескольких лет с момента своего триумфа, вроде бы закрепленного целой серией общенациональных выборов, остается под вопросом.

Отчасти потому, что у нас так и не возникло сколь-либо осязаемой социально-партийной системы. Не многие тысячи членов подавляющего числа отечественных «партий» - ничто в масштабах России. В мешанине более или менее громко заявляющих о себе организаций народ, в лучшем случае, ориентируется лишь по лицам их лидеров, мелькающим на телеэкранах, да по партийным “вывескам”, попавшим на газетные страницы, а также комментариям обозревателей того же телевещания.

Отчасти - из-за зависти, ненависти и, скажем откровенно, испуга, которые овладевают “партией власти”, так и не ставшей подлинной партией, а превратившейся в сообществом бюрократов и дельцов, спаянных желанием уберечь свои деньги и руководящее влияние. У власти в России, если брать в расчет итоги выборов, стоит уже не “треть” общества, а ее половина...

Однако заявленная нынешним режимом “демократичность” обязывает демонстрировать общественный “плюрализм”. Хотя бы - в виде эрзаца, чем-то (хотя и отдаленно) напоминающего партию.

Тем, кто действует в околовластных делах, давно уж грезится: создав или заявив эту самую коалицию, можно как бы перешагнуть через непреодолимый для них барьер настоящей, а не декоративной партийности. А может и снять этот вопрос как таковой. Чем больше в такое сообщество соберется примелькавшихся лиц и вывесок-названий, тем лучше. Глядишь - и отсутствие “армий” за спиною у основной части «главнокомандующих» пройдет почти что незаметным...

Подобным деятелям будто невдомек, что выйти из данной хитрости может в лучшем случае одно: хор солистов, который не звучит и изначально обречен рассыпаться.

Причем особо часто такие коалиционные «миражи» создавали деятели демократической направленности, - все еще помнящие, видать, о победном взлете “ДемРоссии” поздней “перестроечной” поры - для которых отсутствие сколь-либо весомых партийных сил и оргструктур в настоящем (а также полное бессилие создать их) сделалось чем-то вроде болезни.

Нет, не случайно и не по капризу какого-то злого рока большинство коалиционных поползновений, предпринимавшихся в их стане после 1991 года - и раз за разом тасовавших десяток-другой всем приевшихся фамилий, - так и не вырвались за «ведьмин круг» пустеньких демонстративных жестов. Публиковались программные декларации, вбрасывались в публику интервью самых именитых учредителей, гремели помпезные презентации и... все замирало. До следующей перетасовки.

Учитывая весьма прохладное, даже поначалу, отношение россиян к умножению партий, нетрудно было предположить, что сей «тусовочный» способ делания дел недешево в конце-концов обойдется обществу. И скорее всего напрочь отобьет у избирателей последний интерес к любым организационно-политическим игрищам.

Действительно, уже в начале 1994 года социологические индикаторы зарегистрировали если и не полное отвращение, то нарастающее раздражение граждан ко всякому очередному известию об учреждении нового межпартийного движения, коалиции, блока, которые (по словам их создателей) вот-вот должны были спасти Россию.

«Все эти организационные потуги нас давно разочаровали, - без обиняков ставили все точки над «i» до двух третей россиян. - Ничего хорошего эти расплодившиеся партии и движения России не принесут.»

Да к тому же еще примерно один из семи жителей России предлагал срочно заняться “урезанием” политических организаций, сведя их число самое большее к двум-трем...

В таких условиях, даже самые громкие объединительные акции прорежимных сил, с барабанным боем поднимавшиеся на щит средствами массовой информации, бессильны были возбудить интерес сограждан.

К примеру, шумное возведение в ту пору движения «Выбор России» в ранг партии не произвело сколь-либо заметного впечатления и на половину населения. Предсказывать, будто сей шаг «серьезно укрепит позиции и силы» объединившихся демократов, решался лишь каждый восьмой россиянин.

Неудивительно, что унификационные инициативы коммунистов, а также прочих патриотических сил тоже не могли не наталкиваться на отчуждение и непонимание в обществе. Все это с трудом преодолевалось, учитывая предельно жесткую прорежимную ангажированность тех же СМИ, которые стремились либо изначально дискредитировать все эти усилия, либо хитро их замолчать.

Весьма типичной в этом отношении была судьба движения «Согласие во имя России», учрежденного летом 1994 года. В его оргкомитет вошли очень популярные в те дни лица: экс-председатель Конституционного суда В.Д.Зорькин, кинорежиссер и актер С.С.Говорухин, лидер КПРФ Г.А.Зюганов, председатель Аграрной партии России М.И.Лапшин, никем законно не снятый с поста и.о президента РСФСР А.В.Руцкой, экс-министр федерального правительства С.Ю.Глазьев, главные редакторы газет “Советская Россия” - В.В.Чикин, “Завтра” - А.А.Проханов, “Правда” - Г.Н.Селезнев, члены Совета Федерации - А.Г.Тулеев (Кемеровская область), П.С.Романов (Красноярский край), председатель Народной партии Свободная Россия В.С.Липицкий, сотрудник “Горбачев-фонда” А.С.Ципко... В сущности, речь шла о первой заявке недавно созданной КПРФ на роль если и не объединителя, то одного из активных устроителей широкого оппозиционного фронта.

И что же? Получить хоть какую-то внятную информацию об этом движении смогли чуть больше трети россиян. К тому же качество таких сведений оставляло желать лучшего. Скажем, свыше четверти считавших себя «информированными» граждан, как выявили эти же опросы, пребывали в уверенности, будто во главе «Согласия» стояли... Б.Н.Ельцин, С.М.Шахрай или Е.Т.Гайдар (наверное потому, что в этот момент в эфир широко подавалось подписание в Кремле Договора об общественном согласии, к которому, в отличие от партий Гайдара и Шахрая, ни КПРФ, ни АПР не присоединились)

Слабыми, как вытекает из нижеследующих показателей (в процентах), виделись народу возможности нового оппозиционного объединения:

Да, новообразованная структура не вызывала пренебрежения в стране. Доказывать ее бессмысленность позволяла себе всего треть россиян. Что, в общем-то, говорило о психологической готовности народа принять такой давно назревший поступок оппозиции. Не хватило «пустяка»: активной веры людей в реальную силу и практическую отдачу вновь созданной организации. Дефицит веры, образовавшийся в обществе и грозивший напрочь парализовать страну, сказывался здесь в полную силу.

Современный россиянин привык смотреть на политику почти как богатырь из русской былины на замшелый камень у перекрестка дорог: куда, мол, ни пойдешь, ничего хорошего не найдешь - тут лошадь потеряешь, там голову...

Не менее чем для двух третей россиян все здесь казалось изначально предрешено: либо коалиция развалится сама, либо ее втихую сгрызут изнутри, либо с помпой удавят извне. Плацдарм для борьбы за массы был у “Согласия” шаток.

К тому же и сами организаторы немало делали дабы оправдать сей мрачноватый прогноз. У движения не было главного - стержня: массовой партии или безусловно влиятельного лидера.

Подавляющая часть вступивших в блок оппозиционеров имела в активе лишь некоторый, иногда - как у А.В.Руцкого или В.Д.Зорькина - достаточно весомый авторитет в стране (до харизмы им было далеко), однако не располагала практически никакой организационной подпоркой.

У коммунистов же, единственно владевших разветвленной структурной сетью, еще не выделился в ту пору лидер общенационального масштаба. Г.А.Зюганов, который лишь недавно возглавил КПРФ, мог тогда претендовать (даже в оппозиционных сферах) исключительно на роль «одного из».

Не потому ли в целом благожелательно встретившая «Согласие» страна с натугой могла заглянуть в будущее, пытаясь, в частности, спрогнозировать, кто в случае победы союза получит президентский пост или сделается премьером. Назвать тут хоть какое-то имя дерзала от силы треть россиян. Причем каждый пятый опять же безнадежно путал «Согласие во имя России» с ельцинским Договором об общественном согласии. И потому прочил в президенты и премьер-министры оппозиционного правительства то Ельцина, то Гайдара, то Бурбулиса, то Шахрая. Или с упрямством «вводил» в оппозиционный кабинет Г.А.Явлинского. Тогда как ни один из подлинных лидеров-учредителей «Согласия» не мог рассчитывать - как вероятный глава государства или правительства, - на симпатии более чем 9-10 процентов избирателей...

Хуже того, принадлежность к коалиционному движению оппозиции не только не повышала шансы его создателей на успех, но и безжалостно урезала их, умножая сумбур, и без того царивший в головах.

К примеру, за В.Д.Зорькина, в случае президентских выборов, соглашались в ту пору опустить свои бюллетени 11 процентов избирателей. Однако как участника «Согласия во имя России» его прочили на пост главы государства всего 8 процентов граждан. У А.В.Руцкого аналогичные показатели были 12 и 4 процента, а у Г.А.Зюганова, соответственно, 4 и 1 процент.

Все это доказывало: в российских условиях, с их высочайшей смутностью всех общественных ориентиров, сложение сил по формуле «один плюс один» далеко не всегда дает результатом «два». Любые организационно и идейно скороспелые - а тем более случайные - альянсы грозят обернуться прямым убытком и даже опасностью для их творцов.

Впрочем, с «Согласием во имя России» все обошлось неплохо; без приобретений, но и без потерь. В блоке так и не вспыхнула предрекавшаяся ему «война эгоизмов». Он мирно, сам собою почил, не сделав, по обыкновению многих предшественников, ни одного сколь-либо громкого «заявочного» шага после формального появления на свет...

Время шло. Унификационные попытки продолжали вспыхивать в российском обществе то на одном, то на другом из его флангов. Совершали их и те, кто с критикой относился к правящему режиму. Но только энергетический заряд, полученный оппозицией в период избирательных битв 1995-1996 годов, дал ей, наконец, возможность поставить дело на достаточно прочные и прямые рельсы.

В лице КПРФ страна уже имела мощную партию, выигравшую парламентские выборы и сумевшую занять прочные позиции в Думе. Окреп ее лидер, прошедший практически на равных с действующим президентом через труднейшую электоральную кампанию. И связка КПРФ - Зюганов (именно связка, а не каждый из них в отдельности) начала обретать отдельные черточки харизматичности, а следовательно силу, делающую вероятными самые широкие союзы.

Впервые в наши дни наметилась возможность делом удовлетворить тягу к объединению всех сил, борющихся с режимом, сплотить их в один «кулак». Который затем и сам мог бы выполнить роль центра притяжения для многих «промежуточных», то есть колеблющихся между оппозицией и властью, организаций и течений.

Процесс интенсивного политического творчества, стронутый с места открытием думской кампании, совершил в конце 1996 года новый виток, приведший к официальному учреждению Народно-патриотического союза России (НПСР), объединившего свыше 40 левых и патриотических партий и структур.

Правда многое грозило пойти по старой, так сказать, схеме. Вновь, как то случалось и раньше, доминантой массового восприятия сделалась по большей части благожелательная настороженность.

Хотя и в скептиках, признаем, недостатка не оказалось. Главный их довод разделенный 20 процентами россиян, был категоричен: союз этот “ничего не даст, время Зюганова и его сторонников прошло, и никакими коалициями его не вернуть”. Жесткая формулировка...

Но вот “гарнир” из мнений, окружавших и развивавших данный постулат, остался изначально беден. Для одних (18 процентов граждан) корень проблем крылся в самой же компартии: мол, вокруг нее такого движения не создать. Для других все сводилось к лидеру. Примерно 13 процентам населения Зюганов виделся фигурой “слабоватой” для подобной, - общенационального масштаба, - объединяющей роли. Да еще примерно столько же опрошенных смущал не лично он, а его сподвижники. “Эти люди просто не сумеют толком такую работу сделать”. Вот и весь сказ.

И что любопытно. Среди граждан, с раздраженностью встречавших интеграционные шаги оппозиции, оказались не одни лишь лица, поддержавшие во втором туре президентских выборов Б.Н.Ельцина. Хотя они, естественно, и составили тут подавляющее большинство - 73 процента. Тогда как многие остальные принадлежали к избирателям, пошедшим 3 июля за тем же Г.А.Зюгановым.

Объединительный процесс грозил вроде бы опять, как то получалось в прошлом, спровоцировать отслаивание сторонников от электората оппозиции. НПСР светила судьба “Согласия во имя России”, хотя быть может, и в несколько смягченном виде. Но развитие событий пошло иным путем.

Причина? Видоизменившиеся и покрепчавшие массовые настроения.

Для решающей доли, 37 процентов всех россиян, вопрос о коалиции между компартией и другими патриотическими силами выглядел теперь как бы исторически предопределенным. “Необходимость создания подобного объединения всех сил, искренне готовых бороться за Россию, давно назрела; в этом - спасение...” Так выглядела их точка зрения.

На втором по значимости месте, с 16 процентами оценок, закрепилась проблема лидера. Но со знаком “плюс”. Если, мол, Зюганов сумеет проявить организаторские, интеллектуальные способности и сможет показать, что он искренний патриот, - у него появится шанс на успех.

Тогда как партийные, так сказать, начала уходили на задний план. “У КПРФ - единственной настоящей массовой партии современной России - есть шанс собрать такую коалицию”. На этом настаивали всего 13 процентов респондентов.

Ясное дело: в среде поборников оппозиционного объединения собрались не одни лишь последователи Зюганова, хотя к ним и принадлежали до 88 процентов всех этих россиян. Не меньше 12 процентов симпатизирующих дали Союзу “чужие”- те, кто на завершающем этапе президентской гонки выбрал никак не лидера коммунистов, а главу “партии власти” Ельцина.

Путь в оппозиционные ряды через симпатии к отдельной личности - Зюганову - был для них и прямей, и проще. Роль же самой компартии смещалась в их восприятии если и не в тень, то на вторые по значимости места и расценивалась в народе несколько ниже, чем вклад ее лидера. Что, в принципе, выглядело закономерным: в делах такого рода персональное начало, воплощаемое в личности-инициаторе, всегда занимает особенное место. Вопрос же в том, как тандем партия-руководитель станет вести себя дальше...

Такая вот получалась картина. В рамках ее, если суммировать заявления “за” и “против”, прослеживалось примерное равенство сил энтузиастов и скептиков НПСР. При очень скромной прослоечке “незаинтересованных”.

Ситуация эта, по сути своей, воспроизводила все тот же раскол российского электората, что выявили президентские выборы. Правда, с некоторым новым сдвигом в пользу оппозиционности. КПРФ с ее общенациональными политическими новациями теперь не только не пугала, но и влекла к себе чуть ли не половину россиян. У нее накапливался резерв людской благожелательности.

И этот потенциал вскоре очень пригодился патриотическим силам, оказавшимся в вопросе о бюджете на 1997 год как бы зажатыми между долгом оппозиционности - всегда и во всем не соглашаться с режимом - и диктатом реальной обстановки, которая принуждала искать пути решения таких элементарных, но безвыходно насущных проблем, как выплаты зарплат, пенсий, пособий...

Одобрение фракцией КПРФ и левопатриотическими силами правительственного бюджета на 1997 год, поданное многими СМИ и авторитетными аналитиками в качестве шага, предавшего идеалы оппозиции, грозило загнать коммунистов в ловушку. Получалось так: этим поступком они как бы поставили перед страною и особенно своими сторонниками вопрос о доверии к... себе.

Общественный менталитет расслаивался здесь на несколько уровней восприятия.

"Оскорбившиеся". Упреки в обмане оказались взятыми на вооружение той частью избирателей, которая полагала, будто, "поддержав бюджет, продолжающий политику МВФ, коммунисты и оппозиция предали своих избирателей". Однако данный уровень не был глубок. И ограничивался лишь 7 процентами общенационального среза мнений. Но что примечательно: среди сторонников такой точки зрения оказались и симпатизанты (потенциальные избиратели) компартии, составившие 42 процента от общего числа граждан, поддержавших такой взгляд на думцев. В образе КПРФ и ее социальной базе наметилась трещинка...

Стихия безглавого непризнания.Обвинения в своего рода “назаконности” околобюджетных действий народно-патриотических сил отличались особо ярой неприязнью к "красным". Они третировали КПРФ как безнадежно уходящую в прошлое и оттого не имеющую никаких реальных сил для борьбы за власть партию. Причем совокупность этих оценок складывалась как бы из двух подходов.

Во-первых, утверждения, что, мол, "оппозиция просто не умеет гибко вести себя в таких важных делах, как борьба за бюджет, и потому для нее лучше не идти на конфликт с президентом" Так выстраивались 4 процента оценок. А во-вторых, - из такой же по силе убежденности, будто “действия оппозиции просто смешны - настолько они неуклюжи и непродуманны".

Как видим, общий потенциал активного неприятия (с антикоммунистическим подтекстом) бюджетной тактики оппозиции оказался невелик: 9 процентов мнений.

"Похвала врагов".Этот слой восприятия КПРФ и ее союзников включил в себя спектр высказываний, внешне даже поощряющих оппозицию "за трезвомыслие и поддержку" правящего режима. Она, мол, "дала возможность продолжать политику "реформ", не имеющую альтернатив для России”. Значение такого рода настроений (11 процентов мнений) в целом оставалось скромным, но ... симптоматичным. Ибо обещало новую эру "диалога" оппозиции и партии власти. Эпиграфом которой можно было бы предпослать знаменитую пословицу-предостережение древних: бойтесь данайцев, даже дары приносящих.

Примечательно, что в роли "данайцев" здесь выступили и демократические избиратели - это им принадлежали до 55 процентов всех данного рода заявлений. А вместе с ними и лица, традиционно не голосующие (27 процентов), а также отдающие голоса за А.В.Лебедя и В.В.Жириновского (по 3 процента) с известной примесью (11 процентов) сторонников левопатриотической оппозиции, самого НПСР. Причем по социальной характеристике речь шла о крайне разнородном и во многом уже - если брать его как нечто целостное - маргинализованном слое граждан, всегда раздраженно встречающих любые шаги КПРФ. Слое, который составили, с одной стороны, люди лишь сводящие концы с концами (т.е. имеющие доходы менее 500 тыс. руб. в месяц), а с другой - граждане, получающие ежемесячно доходы больше среднестатистических (свыше 1-2 млн. руб.)

Полоса "пренебрежительного понимания”.Ее девиз можно было свести к краткой формуле - а что, с оппозиции взять: она ничем не лучше нынешней власти, разве только поголоднее будет. Конкретные же выпады, раскрывающие данный подход, выстраивались следующим образом.

"Коммунисты и их союзники не хотят портить отношения с президентом, опасаясь за свои места в случае роспуска Думы", - оценивали обстановку 26 процентов россиян.

"Им хочется получить для себя посты в правительстве в обмен на уступчивость при голосовании по бюджету",- так трактовали побудительные мотивы оппозиции, поддержавшей правительственный проект, еще 8 процентов избирателей.

"Сказалось природное номенклатурное приспособленчество этих деятелей", - гласило мнение других 12 процентов граждан.

В целом полоса "пренебрежительного понимания" вобрала в себя до 46 процентов всех высказанных по поводу КПРФ, НПСР и бюджета оценок.

Тут сошлись в своего рода "консенсусе пренебрегающих" многие неустойчивые избиратели, как из числа тех, кто в 1996 году проголосовал за Ельцина, так и бросивших тогда свои бюллетени за Зюганова. Им принадлежали соответственно - 42 и 33 процента лиц от общего числа россиян, давших указанные ответы.

Уровень "поддержки и солидарности".В его рамках почти слились следующие потоки мнений.

"Коммунисты и их союзники поступили реалистично: лучше плохонький, но законный бюджет, чем абсолютно самовластная деятельность правительства". Таким вот образом восприняли линию КПРФ до 26 процентов избирателей. Причем вокруг данного мнения консолидировались симпатизанты как самой компартии - 43 процента от числа всех исповедующих эту точку зрения - так и немалая часть лебедевских сторонников (16 процентов) и даже демократов (9 процентов) с весьма ощутимой прослойкой неголосующих.

Их свело вместе, в общем-то, одно: кровная заинтересованность в поступлении денег в социально-экономические структуры. Даже "любой ценой". Речь по большей части шла о пенсионерах (43 процента от лиц, разделивших данную оценку) и бюджетниках - рабочих и ИТР (44 процента). Если же рассматривать структуру доходов у тех, кто выразил такого рода солидарность с позицией КПРФ, то на 71 процент они - это люди зарабатывающие меньше 1 млн. руб. в месяц, т.е. те, кто не без усилий, но сводит концы с концами.

"Не торпедировав проект бюджета, коммунисты не дали разразиться еще большей экономической катастрофе", - с этим воззрением солидаризировалось еще 10 процентов избирателей.

Поддержку 18 процентов сограждан получила и та версия случившегося, согласно которой, "проголосовав за бюджет, КПРФ выбила главное оружие из рук своих противников - обвинения в срыве выплаты зарплат и пенсий".

И, наконец 3 процента избирателей сочли достаточным оправданием для бюджетной тактики оппозиции обещание правительства выделить ей время в теле эфире и дать свою газету Думе.

Настораживало вот что: немногие из россиян, один из девяти, поверили сами и почти в победном тоне втолковывали другим, что де компартии все-таки удалось настоять на своем, добившись исполнения «условий Зюганова», поскольку, на их взгляд, "в бюджет были все-таки внесены серьезные поправки, которые позволили коммунистам поддержать его". Главный довод самой КПРФ и оппозиционной коалиции остался почти не услышан страною.

В совокупности же сфера солидарности и поддержки маневров КПРФ в делах бюджетных составила 57 процентов от всех высказанных в народе оценок.

Сведя дебет с кредитом.Обобщим: соотношение уничижительных и доброжелательных оценок поведения КПРФ в вопросе о бюджете выглядело примерно как половина на половину. Плюс к тому - между ними сложилась и небольшая "прокладка", состоящая из мнений подчас откровенно издевательского характера.

Достаточно неожиданный тактический шаг оппозиции, спасшей правительственный бюджет, не внес сколь-либо ощутимых перемен в массовые настроения. Ставшее весьма типичным соотношение в электорате прокоммунистических и антикоммунистических взглядов осталось не нарушимым. КПРФ и ее союзники по НПСР, пойдя навстречу партии власти,ничего в своем имидже, по большому счету, не потеряли. Хотя и не приобрели. Высокая и стабильная степень "доверия и прощения" по отношению к ним со стороны избирателей (в столь скользком случае) свидетельствовала, что морально-политический кредит доверия от своих сторонников оппозиция не исчерпала.

Более того, на почве пересудов по поводу думских маневров народно-патриотических сил начали кристаллизоваться новые, иногда парадоксальные по составу конгломераты избирателей, как бы остановившихся между партией власти и оппозицией. Возникала новая "геометрия" российского общества, влияние которой на расстановку сил по партийно-политической оси "патриоты-демократы" определить было еще трудно.

Пришла осень-зима 1997 года и вставшие чем-то почти привычным думские схватки прошли еще один вираж по замкнутому кругу. И опять - в вопросе об очередном бюджете, а также в связи с выражением доверия-недоверия правительству. Опять все выглядело вроде бы знакомо: сначала думское большинство сделало заявку на твердую непримиримость; затем, будто маг и волшебник возник президент с “заветным” словом-заклинанием; и, наконец, весь антикабинетный - он же антибюджетный - запал притух и как бы растворился в воздухе...

Очередным водоворотом закрутился новый цикл обвинений в адрес не столько Думы, сколько объединенной оппозиции, вернее - КПРФ и НПСР. Благо, что стараниями самих же прорежимных СМИ слова “парламент” и “Дума” в народе почти что воплотились в синонимы понятий “коммунисты” и “КПРФ”.

Мол, пропустили депутаты и на сей раз в первом чтении бюджет, значит снова выявили свою непоследовательность и корыстность. Это ведь только особо заинтересованным наблюдателям стало ведомо, что из депутатов-коммунистов призыву президента внял всего один из пяти, да и то в основном из числа “одномандатников”. Все равно рождались вопросы: то ли во фракции КПРФ упала дисциплина, то ли компартия решила поиграть в парламенте в какие-то малопонятные игры...

К тому же в очередных этих “страстях по бюджету” на 1998 год проклюнулось и кое-что новенькое.

И в частности: демонстрация очередного “маленького чуда” потребовала от Б.Ельцина куда большей изобретательности и усилий, нежели в прошлые разы - при утверждении бюджета 1997 года и “спасении” - путем личного звонка в заседавшую Думу - кабинета Черномырдина. Скрепя сердце, Борису Николаевичу на сей раз пришлось не просто лично прибыть в Думу, но и побаловать парламентариев чуть ли не экспромтным выступлением.

И тем не менее политико-психологическая отдача такого президентского жеста выглядела спорно: то ли он, как Цезарь, “пришел, увидел, победил” и поставил на место Думу; то ли Дума настолько набрала общественный вес, что хворающему главе государства не остается ничего иного, как лично совершать паломничество в нижнюю палату с челобитной.

Впрочем, все это не снимало один куда как “темный” вопрос: во что КПРФ и ее союзникам по НПСР всякий очередной жест их “доброй воли” в околобюджетной и вокруг правительственной политике?

Социологические замеры позволяют оценить народную реакцию на сей счет, проведя анализ одного из самых громких событий 1997 года - снятия оппозицией вопроса о вотуме недоверия кабинету Черномырдина после сенсационного телефонного обращения президента. Поскольку модель общественной реакции на большинство близких случаев была, в общем-то, тождественна.

Таблица 11.