ГЛАВА, В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ ЗНАКОМИТСЯ С ДОКТОРОМ ЛУИ

Быть может, наши читатели, памятуя, в каком затруднительном положении мы оставили де Шарни, будут нам признательны, если мы проведем их в ту переднюю малых версальских апартаментов, куда храбрый моряк, который никогда не боялся ни людей, ни стихий, бежал из страха потерять сознание в присутствии трех женщин: королевы, Андре и графини де ла Мотт.

Дойдя до середины передней, молодой офицер упал в обморок, а через несколько минут пришел в себя, не подозревая о том, что королева это видела.

Король, который из своих апартаментов направлялся к галерее, вошел в переднюю; король остановился: он увидел человека, повалившегося на подоконник, да так, что это встревожило трех караульных, которые оказывали ему помощь и которые не привыкли к тому, чтобы у них на глазах офицеры теряли сознание без всякой причины.

– Ox! – воскликнул король, внезапно узнавший молодого офицера. – Да ведь это господин де Шарни!

Эти слова произвели чудодейственный эффект. В одно мгновение Шарни был залит туалетной водой, словно его окружал добрый десяток женщин. Был вызван врач; он поспешно осмотрел молодого человека.

Первым долгом врач расстегнул на больном куртку и рубашку, чтобы воздух получил доступ к его груди, но, когда он это проделал, он обнаружил то, чего отнюдь не искал.

– Рана! – с глубоким состраданием сказал король и подошел поближе, чтобы увидеть ее своими глазами.

– Да, да, – пролепетал Шарни, пытаясь приподняться и обводя комнату потускневшими глазами, – открылась старая рана. Это пустяки.., пустяки…

Король был человеком порядочным; он догадался, что Шарни что-то скрывает. Тайна была для короля священной. Другой на его месте подхватил бы эту тайну, готовую слететь с уст у врача, который услужливо предлагал ее, но Людовик XVI предпочел оставить ее в распоряжении обладателя.

– Я не хочу, чтобы господин де Шарни подвергался малейшему риску, возвращаясь домой, – сказал он. – О господине де Шарни позаботятся в Версале; сюда немедленно вызовут его дядю, господина де Сюфрена, и, как только он отблагодарит за заботы этого господина, – он указал на угодливого врача, – к господину де Шарни приведут моего домашнего хирурга, доктора Луи. Я думаю, что он где-то здесь.

Один из офицеров побежал выполнять приказания короля. Двое других подняли Шарни и отнесли в конец галереи, в комнату начальника караула.

Оливье был счастлив очутиться в постели, был счастлив, видя, что он на попечении человека, исполненного доброты и ума; он притворился, что, спит.

Доктор приказал всем выйти из комнаты.

Когда Оливье в жару лихорадочного возбуждения подробно перебрал в уме сцену с Филиппом, сцену с королевой и сцену с королем, – у него начался бред.

Три часа спустя этот бред был все еще слышен на галерее, и, заметив это, доктор позвал своего лакея и приказал ему взять Шарни на руки.

Шарни, бредящий, кричащий, рычащий, размахивающий руками, был на глазах у караульных поднят, как перышко, дюжим овернцем.

– Я отправляю его к себе, ибо я лентяй, – объявил доктор. – Как вам известно, у меня здесь две комнаты; в одной из них я уложу его, а послезавтра, если никто не вмешается, расскажу вам, как идут дела.

Доктор все еще говорил, когда Шарни уже невозможно было слышать.

– Пойду предупрежу королеву! она даст мне совет.

Славный доктор наложил цепочки на ставни, запер дверь комнаты двойным поворотом ключа и, положив ключ в карман, отправился к королеве после того, как, послушав под дверью, удостоверился, что ни единого вопля Шарни нельзя ни услышать, ни понять.

У этой самой двери он увидел г-жу де Мизери, которую королева послала справиться о здоровье раненого. И он прекрасно сделал, заставив фрейлину Марии-Антуанетты бежать бегом, чтобы явиться вместе с ним.

Глава 28.

ЛИХОРАДОЧНЫЙ БРЕД

Королева ждала рассказа г-жи де Мизери; доктора она не ждала.

Он вошел с присущей ему непринужденностью.

– Ваше величество, – громко сказал он. – Больной, в котором принимают участие король и ваше величество, чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно при лихорадке.

– Бедный мальчик! А лихорадка сильная?

– Страшная.

– Знаете, дорогой Луи, вы меня пугаете. Вы всегда так хорошо умеете успокоить, и я просто не знаю, что с вами сегодня!

– Я жду ваших вопросов. Рассказываю я неважно, но когда мне задают вопросы, я отвечаю как по книге.

– Хорошо! Я спрашиваю вас, как протекает лихорадка у господина де Шарни.

– Как только начинается приступ, у господина де Шарни начинается бред.

– Ох! – воскликнула королева, сжимая руки.

– А когда он бредит – несчастный молодой человек! – подходя к королеве, продолжал Луи, – он говорит об уйме разных вещей, чересчур деликатных, чтобы их услышали королевские стражники или еще кто-нибудь.

– Быть может, у него болезненное возбуждение мысли?

– Вот именно, возбуждение.

Королева придала лицу соответствующее выражение и обрела то изумительное хладнокровие, которое сопровождает все действия государей, привыкших к уважению Других и к почитанию самих себя, – свойство, необходимое великим мира сего, чтобы управлять и не выдавать себя.

– Господин де Шарни был мне рекомендован, – сказала она. – Скажите мне правду: я должна и хочу знать правду.

– Но я не могу сказать вам правду, – отвечал Луи, – и если вы, ваше величество, так стремитесь узнать ее, я не вижу другого способа, как только послушать его вам самой, ваше величество.

– Вручаю себя моему дорогому доктору, – ответила королева.

Взяв Луи под руку, она выскользнула из апартаментов, вся трепеща от любопытства.

Доктор запер первую дверь, подошел ко второй и приложил к ней ухо – Подождите, сейчас я открою эту дверь.

– Но я не хочу входить к нему! – отшатнувшись, воскликнула королева.

– Я вам этого и не предлагаю, – возразил доктор. – Я говорю, чтобы вы вошли только в первую комнату и оттуда, не опасаясь ни того, что он вас увидит, ни того, что вы его увидите, вы услышите все, что будет сказано в комнате больного.

И он один подошел к Шарни.

Шарни рассказывал самому себе о своем путешествии в фиакре в Версаль вместе с дамой-немкой, которую он повстречал в Париже.

– Немка! Немка! – то и дело повторял он.

– Да, немка, версальская дорога, – сказал доктор, – это мы уже знаем.

– Французская королева! – внезапно вскричал Шарни.

– Эге! – произнес Луи, глядя в ту комнату, где была королева. – Этого еще недоставало! Что вы на это скажете, ваше величество?

– Это ужасно, – бормотал Шарни, – ужасно полюбить ангела, полюбить женщину, полюбить безумно, отдать за нее жизнь – и, подойдя поближе, увидеть перед собой только королеву в золоте и бархате, увидеть металл и ткань, а не сердце!

– Ого! – с принужденным смехом произнес доктор.

– А дети? – с мучительной болью внезапно вскричал Шарни. – Не бросит же она детей!

И он испустил страшный крик.

Луи оставил больного и подошел к королеве.

Он увидел, что она стоит, холодная и дрожащая; он взял ее за руку.

Шарни приподнялся и стиснул руки; он устремил свои большие, изумленные глаза в смутную, химерическую бесконечность, – Мария, – трепещущим, нежным голосом произнес он, – Мария, я чувствую, что вы меня любите!

– С меня довольно! – прошептала королева.

Глава 29.