Глава 22. ГЛАВА, В КОТОРОЙ МАДМУАЗЕЛЬ ОЛИВА НАЧИНАЕТ СПРАШИВАТЬ СЕБЯ О ТОМ, ЧТО ЖЕ ХОТЯТ С НЕЙ СДЕЛАТЬ

Босир действительно увидел в карете не кого иного, как мадмуазель Оливу, сидящую рядом с человеком, которого он не узнал, так как видел только однажды, но которого узнал бы, если бы увидел дважды; Олива, как обычно, была на прогулке в Люксембургском саду.

В ту минуту, когда она расплачивалась за свой стул note 39, намереваясь вернуться домой, и улыбалась хозяину садового ресторанчика, постоянной посетительницей которого она была, на одной из аллей появился Калиостро; он подбежал к ней и взял ее за руку.

Она тихонько вскрикнула.

— Куда вы направляетесь? — спросил он.

— На улицу Дофины, к себе домой!

— Это будет на руку людям, которые вас там ждут, — проговорил господин. — Там вас арестуют, моя дорогая!

— Арестуют? Меня?

— Несомненно. Двенадцать человек, которые вас поджидают, — это стрелки де Крона.

Олива вздрогнула: некоторые люди всегда пугаются неожиданных вещей.

Тем не менее, несколько глубже погрузившись в свою совесть, она собралась с силами.

— Я ничего не сделала, — заявила она. — За что же меня арестуют?

Олива остановилась, бледная и взволнованная.

— Вы играете со мной, как кошка с несчастной мышью, — продолжала она.

— Послушайте: если вы что-то знаете, скажите мне! Ведь они имеют зуб на Босира?

Она остановила на Калиостро умоляющий взгляд.

— Невелика хитрость узнать об этом!.. Я продолжаю. Я отношусь к вам с участием и желаю вам добра, а уж остальное вас не касается. Идемте на улицу Анфер! Быстро! Там вас ждет моя карета.

С этими словами он довел Оливу до ограды, отделявшей сад от улицы Анфер. Подъехавшая карета взяла эту пару и довезла Калиостро и Оливу на улицу Дофины, к тому месту, где их обоих заметил Босир.

Олива разглядела полицейских, увидела свой дом, подвергшийся вторжению, и в то же мгновение бросилась в объятия своего покровителя с таким отчаянием, которое могло бы растрогать любого, только не этого железного человека.

Он ограничился тем, что сжал руку молодой женщины и, опустив шторку, скрыл ее самое.

— Спасите меня! Спасите меня! — повторяла тем временем несчастная девушка.

— Обещаю, — произнес он.

— Я вверяю себя вам, делайте со мной, что хотите, — с ужасом отвечала она.

Он отвез ее на улицу Нев-Сен-Жиль, в тот самый дом, где, как мы видели, он принимал Филиппа де Таверне.

Устроив ее в небольшом помещении на третьем этаже, подальше от прислуги и от всякого надзора, он сказал:

— Нужно устроить так, чтобы вы стали счастливее, чем будете здесь.

Он поцеловал ей руку и направился к выходу.

— Ах! — воскликнула она. — Главное, принесите мне известия о Босире!

— Это прежде всего, — отвечал граф и запер ее в комнате.

— Если поселить ее, — спускаясь с лестницы, задумчиво говорил он себе, — в доме на улице Сен-Клод, то это будет осквернением дома. Но необходимо, чтобы ее не видел никто, а в этом доме ее никто не увидит. Если же, напротив, понадобится, чтобы некая особа ее заприметила, то эта особа заприметит ее в доме на улице Сен-Клод. Что ж, принесем еще и эту жертву! Погасим последнюю искру факела, горевшего в былое время!

Глава 23. ПУСТОЙ ДОМ

Калиостро в одиночестве очутился у старого дома на улице Сен-Клод, который наши читатели, должно быть, еще не совсем забыли. Когда он остановился у дверей, уже спустилась ночь. Можно было видеть лишь редких прохожих на проезжей части бульвара.

Когда калитка открылась, глазам Калиостро представился пустой двор, поросший мхом, словно кладбище.

Он запер за собой калитку, и ноги его увязли в густом, непокорном бурьяне, который завоевал даже мощеную площадь.

Он поднялся на крыльцо, которое тряслось у него под ногами, и с помощью запасного ключа проник в громадную переднюю.

Дыхание смерти яростно сопротивлялось жизни; тьма убивала свет.

Граф продолжал свой путь.

В этом восхождении его повсюду сопровождало некое воспоминание или, лучше сказать, некая тень, и когда свет вычерчивал на стенах движущийся силуэт, граф вздрагивал, думая, что его тень — это чужая тень, воскресшая, чтобы тоже посетить таинственное место.

Так шествуя, так грезя, он дошел до плиты камина, который служил проходом из оружейной палаты Бальзамо в благоухающее убежище Лоренцы Феличани.

Стены были голые, комнаты пусты. В зияющем очаге лежала огромная груда золы, в которой там и сям еще сверкали брусочки золота и серебра.

Каждый, кому была неизвестна печальная история Бальзамо и Лоренцы, не мог бы не сожалеть об этом разрушении. Все в этом доме дышало униженным величием, угасшим блеском, утраченным счастьем.

Калиостро проникся этими думами. Человек спустился с высот своей философии, чтобы отразиться в малом мире нежности и человечности, который зовется душевным движением и который не принадлежит рассудку.

«Да, этот дом будет осквернен. Что я говорю? Он уже осквернен! Я снова отворил двери, я осветил стены, я видел внутренность могилы, я разрыл золу смерти.

Пусть так! Но все это осквернение совершится с некоей целью, с целью послужить моему делу! И если от этого проиграет Бог, Сатана от этого только выиграет».

И он поспешно написал на своих табличках следующие строки:

«Господину Ленуару, моему архитектору.

Вычистить двор и вестибюли; реставрировать каретные сараи и стойла; снести внутренний павильон; уменьшить дом до двух этажей; срок — неделя»

— А теперь, — сказал он, — посмотрим, хорошо ли видно отсюда окно маленькой графини.

Он подошел к окну третьего этажа.

Отсюда его взгляд охватывал поверх ворот весь фасад дома на противоположной стороне улицы Сен-Клод.

Напротив, самое большее в шестидесяти футах, видно было помещение, занимаемое Жанной де ла Мотт.

— Обе женщины увидят Друг друга, это неизбежно, — сказал Калиостро. — Отлично!

Он взял фонарь и спустился по лестнице.

Через час он вернулся к себе домой и отправил архитектору смету.

Через неделю дом был реставрирован, как приказывал Калиостро.