Руководитель аналитического проекта

ББК 63.3 (0)

Ответственный редактор

В.П. Пешков.

Руководитель аналитического проекта

С.И. Васильцов.

Авторский коллектив

С.И. Васильцов, Б.О. Комоцкий. С.П. Обухов, В.П. Пешков.

Рецензенты

В.К. Коломиец.

Г.Н. Пирогов.

В работе над книгой принимали участие:

К.Ф.Колесникова, Е.В.Мамаев.

На первой странице обложки: фрагмент проекта первого герба РСФСР (1918 г.)

С.И.Васильцов, Б.О.Комоцкий, С.П.Обухов, В.П.Пешков

КОММУНИСТЫ: ПРАВО НА ВЛАСТЬ. Народное восприятие.

(Библиотека русской политологии.)

Москва, Изд-во “Информ-Знание”. 1998

ISBN 5 -8032 - 0074-3

В основу предлагаемой вниманию читателей монографии положен научный проект “Россия на переломах эпох”, предпринятый независимым Центром исследований политической культуры России в 1988-1998 годах. В центре внимания авторского коллектива - восприятие россиянами проблемы “КПРФ и власть”, сделавшейся в результате серии выборов 1995-1997 годов одним из ключевых моментов всей общественной жизни нашей страны. Почему народ отвернулся от КПСС? Что видят наши современники в КПРФ - этой крупнейшей силе вновь возродившегося российского коммунистического движения? На какое отношение в народе может расчитывать ее лидер Г.А.Зюганов? Каким видится россиянам будущее компартии? Таков круг вопросов, на которые отвечает книга, построенная на данных многочисленных социологических обследований, большая часть которых никогда прежде не публиковалась.

В 050302000-18

8к9(03)-98

Ó Центр исследований политической культуры России, 1998 год.

Зарегистрированный товарный знак.

Использование социологических данных и аналитических выводов, содержащихся в книге, допускается только с указанием авторства ЦИПКР.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ________________________________________________ 3

ГЛАВА I. НА ПЕРЕЛОМАХ ЭПОХ.____________________________ 4

Советское общество в годы отречений________________________ 4

Непредрешенная народом гибель КПСС_____________________ 12

Прорыв в российскость: КП РСФСР.________________________ 22

ГЛАВА II. ИЗ ПЕПЛА: КОММУНИСТЫ В “ПОСТСОВЕТСКУЮ” ЭПОХУ 28

Когда спадают заклятья: Компартия России и мировоззренческие табу 28

Свет и тени образа КПРФ._________________________________ 45

Фактор лидера: Г.А.Зюганов глазами россиян________________ 59

ГЛАВА III. НА РАЗВИЛКЕ В XXI ВЕК_________________________ 80

Испытание коалиционностью______________________________ 80

Оппозиция и «вхождение во власть»________________________ 93

Коммунисты и русский вопрос.____________________________ 107

ЗАКЛЮЧЕНИЕ___________________________________________ 128

SUMMARY_______________________________________________ 130

CONTENTS_______________________________________________ 133

ВВЕДЕНИЕ

Нет сомнений, что история русского коммунизма, отмечающего ныне свой столетний юбилей, принадлежит к числу интереснейших и в то же время самых загадочных явлений XX столетия. И останется, надо понимать, таковой и в XXI веке, в качестве одной из ведущих и постоянно видоизменяющихся ипостасей нашего национального бытия и мировосприятия.

Общественный опыт показал: на каждой новой ступени развития - после многих испытаний, успехов и провалов - российское коммунистическое движение не только оживало, но и принципиально преображалось. Оно сберегало свои главные, “природные” черты и обогащалось новыми, созвучными текущим дням особенностям, пополнялось корневыми, идущими от истоков нации, свойствами. И почти всегда с четкостью различалось на фоне иных общественных явлений и структур.

Взлеты и падения, небывалая слава и глубочайший позор, образцы созидательности и уроки пассивного гниения, бездеятельность перед смертельными угрозами и способность подниматься, когда надежды на возрождение, казалось бы, иссякли, - все это во многом заново испытали российские коммунисты и в наши дни за сравнительно непродолжительный десятилетний период “перестройки и реформ”, обрушенных на страну.

Распался Союз ССР, развалилась КПСС, с нарастающей силой пошел раскол самой России, бурными темпами началась “дикая” капитализация страны.

И все это с жесткостью воплощается в то, что К.Маркс называл “обработкой людей людьми” а точнее - в “производство и распределение мыслей своего времени”[1], которое всегда строго регулируется власть имущими силами.

Так что перед КПРФ, возникшей в российском обществе пять лет назад, после восстановительного съезда в феврале 1993 года, с неизбежностью встали вопросы о самой себе, о том обществе, в котором ей выпало действовать, о собственной будущности и т.д.

И что особенно важно - о власти: имеют ли коммунисты право - после всего происшедшего с ними и со страною - опять встать у кормила государственного управления. Особенно - признается ли за ними это самое право в народе, ведь “политика начинается там, где миллионы...”[2]

Вот, что, превращается сегодня в ось национальной жизни, притягивает к себе эмоции, ориентации, поведение наших сограждан.

Что такое сегодня компартия, какой предрешено ей стать в будущем, чего ждать от КПРФ и ее лидера в случае прихода к власти, каково соотношение бытующих в народном менталитете страхов и надежд, связываемых с коммунистической партией, куда пытаются ее подталкивать и какой путь развития на деле способен превратить КПРФ и группирующийся вокруг нее народно-патриотический блок в решающую силу нашего общества? Таковы главные узлы обозначившихся здесь проблем.

Именно анализ народных взглядов на весь этот круг вопросов, предпринятый в 1988-1998 годах независимым Центром исследований политической культуры России, и положен в основу предлагаемой монографии.

ГЛАВА I. НА ПЕРЕЛОМАХ ЭПОХ.

Рубеж восьмидесятых-девяностых годов, стал для нашей страны короткой, но предельно насыщенной событиями эпохой. Такие времена выпадают на долю ведущих мировых держав редко, раз в одно, а то и несколько столетий. Распалось внешнее “имперское” окружение СССР - социалистическое содружество. Рухнул сам Союз ССР. Был свергнут советский общественный строй. И на пространствах расчлененного Советского государства забушевала стихия “дикого” первоначального капитализма, зародилась и надломилась многопартийность.

В основе всех этих сломов и подвижек лежали, в частности, и существеннейшие перемены в народном мировосприятии. Которое не всегда синхронно, противоречиво, с парадоксальностью, но откликалось на каждую из выпадавших стране перемен. Причем не только откликалось, но и своей направленностью нередко предопределяло главный вектор общественных изменений.

Можно утверждать: 1988-1993 годы стали временем активнейшего самопознания для русского, всего российского народа, которому пришлось многое заново и в новых условиях бытия оценивать и переоценивать: себя, свою страну, общество (в котором приходится жить и то, которое представляется желанным), партии и движения, ценности и идеи, уже бытующие и внедряемые в массовое сознание.

Именно здесь, в эпохе “постсоветских” политических исканий и оказались заложены корни многих, надолго определивших жизнь России, людских надежд и разочарований, морально-политических ориентаций и государственных дел.

График 1.

Что такое социализм?

(мнение россиян летом 1990 года)

Примечание:

1 - Абстрактная идея, мечта, миф (31 процент мнений).

2 - Уравниловка и власть серости (25 процент)

3 - Строй, созданный в таких странах, как Швеция, Дания и пр. (22 процента).

4 - Реализация принципа: от каждого по способности, каждому - по труду (13 процентов).

5 - Общество справедливости (11 процентов).

6 - Общество, существующее в СССР (11 процентов).

7 - Очень далекое будущее (8 процентов).

8 - Иное мнение, уклонились от ответа (5 процентов).

Признавать за социализм то общество, что возникло в СССР, соглашался теперь в лучшем случае один из десяти наших соотечественников. Если где это устройство и достигнуто, доказывали не меньше четверти обитателей доживавшего последние месяцы Союза, так это - в сытых западных странах, особенно в скандинавских.

Тогда как для относительного большинства такого рода поиски вообще порастеряли смысл: социализм виделся им абстракцией, наивною мечтою, обращенною в неведомо какое будущее. Многие же шли еще дальше и трактовали его как уравниловку и всевластие бездарей.

В целом баланс мнений выглядел в ту пору как 1,6 : 1,0 не в пользу социализма.

Набившая оскомину грубовато-прямолинейная апология «самого справедливого» строя, отличавшая “позднесоветскую” эпоху, сменялась захлебывавшимися восхвалениями совсем уж примитивно понимавшегося "капитализма".

Он как бы занял освободившееся место того “светлого будущего”, которое всегда существует в любом народном мировосприятии (см. график 2). Мысли о загнивании капитализма либо о связанной с ним военной опасности, казалось бы прочно укоренившиеся в умах за 75 лет, выветривались из массового менталитета.

График 2.

Что есть капитализм?

(мнения россиян летом 1990 года)

Примечание:

1 - Единственно жизнеспособный строй (41 процент мнений).

2 - Общество, где каждому достается то, что ему причитается: сильному - деньги и власть, слабому - вспомоществование и забвение (29 процентов).

3 - Частная собственность на средства производства (28 процентов).

4 - Власть денег, капитала (15 процентов).

5 - Строй, мало отличный от нашего (4 процентов).

6 - Источник военной угрозы (2 процента).

7 - Загнивающее общество (1 процента).

8 - Иное мнение, уклонились от ответа (3 процента).

Только один из шести граждан считал еще уместным трактовать буржуазный строй как отживающее и только на деньгах замешанное общественное устройство. Самый правильный порядок, при котором сильному причитается все, а слабому - подаяние и забвение - вот как вдруг увидела его решающая часть жителей “позднеперестроечного” Союза.

Значительная же доля населения, явно не желая до конца самоопределяться по столь “скользкому” еще для них вопросу, предпочитала давать весьма “онаученный” (в марксистском ключе), но и претендующий на неидеологичность ответ: мол, капитализм - это частная собственность на средства производства. А хорошо сие или плохо, обходилось стороной.

Немаловажный штришок: сильнее, чем на кого-либо, прославление капитализма влияло на молодежь. Здесь соотношение последователей социалистических и буржуазных принципов общественного устройства установилось на уровне 1:4 в пользу последних.

Впрочем, морально-политическая обстановка в стране уже в ту пору выстраивалась далеко не прямолинейно. Несмотря на безудержное «западничанье» правящих верхов и самых престижных в те дни “демократических” сил, невзирая на романтизацию капитализма и превращение всего, связанного с советским социализмом, в антиценность, все-таки не нарушалось главное - психологическая укорененность большинства народа в свою национально-государственную почву.

После всех “промывок мозгов” горбачевской “эры” лишь немногие наши люди (2-5 процентов) вдруг восчувствовали себя этакими “гражданами мира и Европы”. Тогда как не менее четырех пятых из них все одно не отреклись от своей принадлежности исключительно к России и Советскому союзу. Хотя и тут дела складывались непросто.

Накал общественных страстей делался особо ярким на границах того, что следовало бы назвать российским вопросом, в оболочке которого в те годы чаще всего выступал русский вопрос.

Какую роль играет Россия в СССР? Отчего столь неодинаков уровень жизни на Руси и в братских республиках. Почему нам, русским, приходится все время «помогать» кому-то, получая по большей части в ответ лишь надменно-презрительную гримасу? Именно об этом с нарастающей настойчивостью спрашивала себя и окружающих все большая доля граждан. И растревоженые мысли их выстраивались в такую вот (в процентах) иерархию оценок:

Попросту говоря, в важнейшем для судеб отечественной государственности вопросе - о взаимоотношении русско-российского и интернационально-союзного начал в СССР - наше национальное самосознание раскололось. И раскол этот предопределил многие из политических коллизий, ломавших и все еще продолжающих ломать страну.

Кто виноват? Этот вопрос, издревле не теряющий на Руси особой остроты и броскости, вновь обрел на излете “перестройки” огромную мощь.

Но вот что бросалось в глаза. При всей взвинченности массовых настроений "образ врага" в ту пору вылепливался в народном менталитете слабо. Точнее - образ нового врага, врага уже не внешнего (противостоящего Советскому Союзу на мировой арене), а внутреннего, якобы препятствующего курсу на радикальные перемены.

К тому же контуры этого образа, еще зыбкого и расплывчатого, рисовались во многом иначе, нежели то грезилось вождям "перестроечной ломки" и ее идеологам. Людей раздражали не столько идеи и носители идей, сколько те или иные государственные институты, впрямую ответственные за состояние страны и благополучие сограждан.

Так, разговоры о неких "окопавшихся" в стране фашистах, в облике которых начинали подавать общественному мнению патриотов-державников, готов был поддерживать лишь один наш соотечественник из пяти. Немногим глубже, затронув чувства около трети населения, проникла в народ и мысль о нараставшей якобы угрозе со стороны неких "великодержавных шовинистов". И наряду с этим столь же немногие, самое большое каждый шестой-седьмой житель СССР, опасались "реставрации капитализма", а также сионистских происков.

В качестве виноватых в их разочарованиях, несчастьях и бедах люди предпочитали называть правительство и министерства (45 процентов мнений), весь управленческий аппарат как таковой (38 процентов), КПСС (22 процентов), а также (20 процентов оценок) всех тех, кто "мало работает".

Куда больше беспокоил накат воинствующего национализма. Поддерживая в массе своей (на 92 процента) идею равноправности Центра и республик., решающая доля советских россиян - около половины - не стеснялась прямо указывать на “местный эгоизм и национализм” как на главную причину ухудшения межнациональных отношений и психологического климата в стране.

В уже загоравшихся и еще поддававшихся “врачеванию” конфликтах на “окраинах” Союза большинство народа твердо вставало на сторону единого государства и его интересов.

В частности, всего 17 процентов граждан расценили события 1990 года в Прибалтике - занятие телецентра в Вильнюсе и штурм МВД в Риге - как происки “консервативных и реакционных сил” союзного руководства. Тогда как 69 процентов, наоборот, главную вину возложили на власти этих республик, одержимые национализмом, а также на местных “фашиствующих националистов”, от которых, на их взгляд, надо было защитить честных и мирных жителей.

Суммируя данные десятков социологических замеров тех лет, можно было утверждать: соотношение общественных сил, выступавших за сокрушение советского строя (вместе с СССР), с одной стороны, и за его сохранение путем очищения и обновления, с другой, выглядело как 1:3 в пользу сторонников Советского Союза. Итоги референдума 1990 года ясно подтверждали это.

Все говорило о том, что в стране наличествовал колоссальный потенциал для сдерживания мелкодержавной шовинизации республик, для обуздания воинствующего национализма в них, для сохранения СССР. Однако он пропал втуне, не будучи никем востребован. А то и откровенно блокировался и выхолащивался союзным руководством, верхами КПСС.

А ведь в стране в ту пору, ежели брать в расчет не странно державшие себя «верхи», а сами народные «низы», не происходило ничего, из ряда вон выходящего. В бурно менявшемся советском социуме возникала весьма типичная для “плюрализованных” обществ и хорошо известная Западу вещь - так называемое общество “двух третей”. В котором треть граждан выступает против существующего порядка вещей. Тогда как две трети населения так или иначе готовы поддерживать и защищать его.

Коренное различие здесь заключалось в том, что на Западе этот лояльный к власти слой всегда мог опереться на силу защищаемого им государства, был морально, политически и организационно спаян с ним. В нашей же стране, - сначала в Союзе ССР, а затем и в Российской Федерации, - все получилось наоборот: власть все быстрее ускользала в руки представителей ущербной “трети”. Что и отгораживало ее, эту власть, от народного большинства, чуждого ей по своим ориентациям, взглядам, потребностям.

Вот и КПСС с выстроенными вокруг нее управленческими структурами оказалась не в состоянии в критический момент сплотить вокруг себя эти решающие “две трети” общества. Сверх того, трудами группировки М.С.Горбачева - А.Н.Яковлева руководство партии само превратилось в заложника и глашатая интересов “трети”.

В итоге образ КПСС принялся как бы отслаиваться в глазах большинства людей от тех национально-государственнических ценностей, в которые они еще веровали. А решающая и наиболее здравомыслящая часть граждан оказалась организационно и идейно “ничьей”, обрекаемой на общественную бесхозность и изоляцию.

Народ явственно ощущал: в стране неблагополучно, на повестку дня встает опаснейшая усобица, способная затронуть каждого.

Однако сколь-либо четко уяснить для себя, кто и с кем у нас на самом деле в те дни боролся, по силам было немногим. Некому стало объективно проанализировать обстановку и внятно, доходчиво, авторитетно и честно растолковать ее народу. Всяк имел на этот счет свое “особое” мнение, с трудом сопоставимое, а тем более - сводимое воедино с оценками рядом живущих людей.

Жизнь с неумолимостью ставила перед каждым человеком вопрос: как вести себя перед лицом все новых, малопонятных, но все чаще агрессивных и даже враждебных перемен? И главное: как держать себя с почти неведомым раньше противником - политическими оппонентами?

На этот счет уже на рубеже 90-х годов в нашем национальном менталитете кристаллизовалась следующая мозаика мнений (см. таблицу 1).

Таблица 1.

График 3.

Таблица 2.

Таблица 3.

Таблица 4.

Оценка состояния КП РСФСР

(весна 1991 года)

Ей принялись ставить в вину и затянувшиеся “раздумья”, и слабый отклик на вещи, лихорадившие страну, и стремление огибать острые углы, и попытки уклоняться от четкого определения собственных позиций. Каждый из таких упреков в адрес “полозковской” компартии России - как в просторечии именовали КП РСФСР по фамилии ее первого секретаря - разделяли в канун ее гибели примерно по четверти граждан РФ.

Огромное отрицательное значение имел и еще один момент: партия не смогла не только “поднять на щит” своего лидера, но и защитить его от хорошо срежиссированной травли в средствах массовой информации, включая и партийную печать, которая нередко действовала с явного благоволения союзных цековских инстанций. Хотя, в частных разговорах в кулуарах многочисленных съездов народных депутатов даже журналистов далеко не прокоммунистической ориентации признавали, что освещение деятельности и личности главы КП РСФСР имело мало общего с объективным и нормальным подходом. Большинство средств массовой информации с усердием вбивали в общественное мнение грубо шаржированный облик до той поры популярного и авторитетного регионального партийного лидера, подавая главу КП РСФСР в оскорбительно-шаржированном облике. Чему во многом помогала непонятное пренебрежение партийными лидерами работой над своим же имиджем.

Адекватного отпора из коммунистических рядов все эти наскоки так и не встретили. В ходу было расхожее утверждение: мол, Ивана Кузьмича и как оратора, и как лидера с восторгом принимают во время публичных выступлений в самых массовых аудиториях. Как бы не замечалось, что СМИ, естественно целенаправленно не транслировали всех этих “восторгов”, подавая телезрителям лишь “картинку” с самыми невыгодными для массового восприятия подачами образа первого секретаря ЦК КП РСФСР.

Было похоже, что проблема имиджа своего же лидера рассматривалась многими руководителями КП РСФСР в качестве вопроса то ли неудобного, то ли лично для них не выгодного.

В итоге, руководитель партии, располагавшей поддержкой почти половины россиян, - имел в народе только 2-4 процента личных симпатий. Рассчитывать на какой-то успех в конкретных общественных делах с такой “геометрией” массового влияния никакая политическая сила в принципе не могла.

В конечном счете судьба распорядилась внезапно и по-своему: неожиданная отставка первого лидера КП РСФСР лишь на пару недель предварила известные августовские событий, после которых та, первая, Российская компартия ушла в небытие вместе с КПСС, прервав таким образом весь связанный с нею общественно-политический и исторический эксперимент.

* * *

Из полосы общественных сдвигов конца 80-х - начала 90-х годов российское общество вышло, что называется, в “разобранном” состоянии. Система общественно-политических ориентиров и ценностей, скреплявших народ воедино, оказалась взорванной и во многом разрушенной. Тогда как вроде бы шедшая ей на смену “демократическая” сумма воззрений так и не сложилась до конца.

Общество требовало и ждало от разворачивавшихся перемен подлинной (а не формально-словесной) демократизации, раскрепощения социальных и политических возможностей и сил, устранения маразматических проявлений в духовной и политической областях, а также окаменелостей в системе государственного управления. А получило - глобальный развал, “прыжок в никуда”...

Являвшаяся ядром советской государственности КПСС так и не сумела мобилизовать и ввести в действие тот потенциал доброжелательно нацеленных на нее массовых ориентаций, что даже в самые тяжелые моменты сохранялись в обществе.

Политическая и организационная бесхозность данного потенциала, помогла триумфу взглядов и умонастроений меньшинства, ставившего на сокрушение всей советской государственности. Непредопределенная состоянием народного менталитета гибель КПСС и связанного с ней общественного устройства стала реальностью.

В партии, чем дальше, тем очевиднее происходило разделение двух ее “Я”. Одно из которых, олицетворялось все и всех предавшей элитой, которая пошла на союз и слияние с той “третью” общества, что ставила на разрушение страны. А другое - низовым, массовым, патриотически ориентированным движением, представлявшим интересы “двух третей” населения, готовых встать на защиту основ отечественной государственности, но лишенных механизмов организационного и идейного взаимодействия с КПСС, впавшей в состояние этакой “старческой” расслабленности.

Первая попытка наладить эту взаимосвязь, приведшая к образованию КП РСФСР, не удалась. Российская компартия, получившая в период ее создания сильную поддержку в массах, не сумела отмежеваться от самоубийственной для страны горбачевщины и быстро забюрократизировалась. Тем самым оказалась обесценена попытка “россиизации” комдвижения. А вскоре после августовских событий 1991 года КП РСФСР была вообще удалена с общественной авансцены вместе с КПСС. Хотя глубинная потребность в организующей большинство русского, российского народа силе, рожденная из перемен в людском мировосприятии, , не только не исчезла, но и делалась год от году все более мощной и осознанной.

Таблица 5.

График 5.

Примечание.

Негативные мнения:

1 - Что о нем говорить: довел страну до застоя, развалил ее, во многом виноват во всех сегодняшних несчастьях (16 процентов мнений).

2 - Глупец он: звездами увешался, да околесицу всяческую нес (16 процентов).

3 - Брежнев - позорная для страны фигура у власти (15 процентов).

Нейтральный подход:

4 - Наверное, у Леонида Ильича было множество вредных и «экзотических» черт (особенно к старости), однако при нем мы окончательно стали второй мировой сверхдержавой (9 процентов).

Позитивные оценки:

5 - При нем у нас каждый жил пусть и не жирно, но по-человечески, ничего не боясь, не волнуясь за свое будущее (37 процентов).

6 - Это был выдающийся государственный деятель (при всех его странностях), при котором наша страна пусть неторопливо - однако никак не застойно, - но неуклонно развивалась и двигалась вперед (8 процентов).

7 - В его время мы, конечно, редко бывали за рубежом, но уж когда появлялись там, то к нам относились с уважением, смотрели снизу вверх, как на граждан великой державы (9 процентов).

8 - На фоне нынешних правителей России Леонид Ильич выглядит образцом ума, честности и деловых качеств (16 процентов).

Само собою разумеется и то, что ударная совокупность этих взглядов генерировалась в массовой опоре нынешних “реформаторов”. Например, в электорате “Нашего дома - России” и других остаточных демократических течений доля “брежневских недоброжелателей” составляет 52 процента. А в среде избирателей “Яблока” - до 63 процентов. Встречались оппоненты Леонида Ильича (по 7 - 10 процентов) и среди симпатизантов прочих сил: как в массе сторонников КПРФ, так и в партии В.В.Жириновского.

Куда неожиданней на этом фоне смотрятся настроения положительного плана. Сразу заметим: появились они не вдруг. Поскольку накопление выгодных для посмертного образа Брежнева черточек и качеств пошло давно, еще на старте 90-х годов. Хотя на первых порах им свойственен был несколько превращенный, скрытый характер.

Пересмотр воззрений на Брежнева проявлялся изначально в том, что быстро росшая доля россиян - по мере ужесточения общественного кризиса - с тоской принялась оглядываться на советские времена. Там виделась им эпоха, в которую недурно бы улизнуть от опасностей, волнений и бед рыночного лихолетья. И если в 1992 году “сбежать” в социализм мечтали 10-12 процентов наших современников, то в 1995 году таких насчитывалось уже до 22 процентов. Из которых свыше половины с тоской поглядывали именно на два брежневские десятилетия.

В последующие годы эти смутные побуждения не только не “размылись”, но и наоборот - сильно «уплотнились» и персонифицировались.

Правда, немногие пускались рисовать образ «Ильича» в чисто розовых тонах. Люди не торопились причислять его и к “лику святых”, сиречь к плеяде великих государственных мужей России, на коих надлежало бы равняться и современникам и потомкам. В частности, только 8 процентов опрошенных выдвигали в те дни соображение, что это именно при Брежневе страна наша “неторопливо - однако никак не застойно - и неуклонно двигалась вперед”.

Сравнение “застоя”, то есть прекращения внятного развития при сохранении достигнутого, с развалом, наступившим при “демократическом” режиме, чем дальше, тем сильней складывалось не в пользу нынешних времен.

В глазах 16 процентов россиян и сам Л.И.Брежнев на фоне нынешних правителей России вдруг заблистал образцом ума, честности и деловых качеств. Общеизвестная же его страсть к подаркам (вроде иностранных лимузинов) и наградам, «шалости» домашних с бриллиантами и прочими драгоценностями смотрелись теперь досадными, но мелкими изъянами перед лицом деяний теперешних «вождей», обокравших и распродавших всю страну.

Каждый одиннадцатый россиянин вспоминал: покуда Брежнев руководил Союзом, даже за рубежом “к нам относились с уважением и смотрели снизу вверх, как на граждан великой державы”. Для обитателей нынешней, подмятой Западом России, из которой трудами внешних и внутренних “радетелей” выколачивается память о ее имперском прошлом, такой недавний наш престиж не мог уже не казаться чем-то особенным, весомым, небывалым.

Воображение наших современников интриговала и другая отличительная черта брежневской поры. Черта, быть может, и не столь уж яркая, но, как оказалось, способная всерьез пленять умы. “При нем каждый у нас жил пусть и не жирно, но по-человечески, ничего не боясь и не волнуясь за свое будущее”, - вот что обернулось главным уже для 37 процентов наших сограждан.

И что сиптоматично: в числе лиц, демонстрирующих подобную теплоту чувств к Л.И.Брежневу, попадались не только поборники компартии (73 процента голосующих за КПРФ), но и либеральные демократы (76 процентов), а также изрядная доля последователей “демороссовских” сил и “Яблока” - соответственно 19 и 32 процента их электоратов.

Да... Сколько же шокирующих умы вещей должно было стрястись в нашем отечестве, чтобы самые ярые ниспровергатели «проклятого советского прошлого» - сберегающие верность НДР, ДВР и тому же “Яблоку” - вдруг принялись вздыхать по многократно ими же проклятому “отцу застоя”. Более броского знамения, свидетельствующего о духовном их оскудении, и придумать, наверное, невозможно.

Ошеломляет, кстати говоря, и кое-что еще. Например, тот факт, что невраждебность к Леониду Ильичу излучали, по преимуществу, никак не старики, среди которых критики и симпатизанты делятся в пропорции 3:4 в пользу последних. Но и молодежь. Да, именно в среде юношей и девушек это же соотношение получило заметно большую пробрежневскую составляющую. Баланс таких оценок в возрастной группе до 25 лет достигает, например, уже 1:2 в пользу лиц, настроенных более или менее открыто к Брежневу.

Но и это не все. Данные опросов доказали: трудно выявить сколь-либо жесткую (но вроде бы само собою разумеющуюся) зависимость между уровнем благосостояния людей и их взглядами на давно ушедшего генсека.

Более или менее хорошие чувства к нему питали не только две трети лиц, недовольных своей теперешней жизнью (разоренных, разочарованных, униженных), но и почти две пятых тех кто, вполне комфортно обжил нынешние реалии. Нет, не все в политике и мировидении народа объясняется памятью о пресловутой “колбасе по два двадцать”.

Вот и в случае с Брежневым остается признать: зародилась новая политическая легенда о времени и о человеке, которая способна служить одним из символов общественно-политической альтернативы всей ныне догнивающей разрухе. И процессу этому, похоже, предстоит расти, вбирая в себя и минувшие времена, и казалось бы, полузабытые лица, обращение к которым помогает личности противостоять как стилю, так и сути пожирающего Россию безвременья.

Но изменился взгляд на Брежнева - не могли не видоизмениться и народные воззрения на самые болезненные события, связанные с его правлением. И в частности, негаданный, прямо скажем, поворот совершил нынешний российский менталитет в “афганском вопросе”. В том самом, что, казалось бы, навсегда и однозначно был решен и предан анафеме, погребен на дне исторической памяти народа.

А ведь погребение это нам тоже недешево далось и было результатом долгой, мучительной ломки общественных настроений и взглядов.

Вспомним: поначалу афганскую тему сопровождала даже восторженность. Мол, надо же, Леонид-то наш Ильич, оказывается, еще на что-то способен, даже ногой топнуть может в международных делах. Действительно, разве не вершиной военного искусства выглядел молниеносный захват советскими спецчастями неприступного дворца президента Амина?

Но вскоре пришло удивление: как так - войск понагнали, ребята наши гибнут, а этим душманам-моджахедам хоть бы хны.

Следом накатило и совсем неприкрытое раздражение от бездарности кремлевского руководства и многозвездного армейского генералитета, завязших, словно муха на липучке, в горах и ущельях Афганистана.

Наконец последовал почти единодушный - так, во всяком случае, трактовали его отечественные СМИ - клич “Домой!”. Пора, мол, завязывать с войной в Афгане любой ценою.

И опять жгучий стыд от поспешного не отступления даже, а бегства нашей армии. А далее - усталость и забвение. Страна не просто переболела Афганистаном. Вопрос этот выгорел, спалив души, как тогда казалось, до тла. Однако...

Уже во второй половине девяностых выяснилось: взгляды россиян на ту, ставшую легендою войну, что десятилетие вел СССР, вовсе не обратились в пепел и не застыли. Этому, в частности, способствовали и те неумолкающие схватки на стыке границ Афганистана и Таджикистана, в которые оказалась втянута и накрепко завязана уже сегодняшняя Россия.

Трудно было не задуматься: коль скоро после ухода наших войск Афганистан запылал еще сильнее, и война прямо придвинулась к бывшим границам СССР, то так ли уж преступно-глупо действовало руководство Союза, пытаясь с помощью силы потушить этот междоусобный пожар у тогдашних наших соседей? Может быть, наоборот - действовать следовало еще решительней?

Данные социологического плана уведомляют: и верно, лишь четверть наших современников продолжала в 1997 году усматривать в тех, ставших достоянием истории, событиях исключительно “глупость” и “преступление”.

Мало кто - всего 18 процентов - верит и в другой устоявшийся довод, наследуемый из минувших лет. Будто, не введи брежневский Советский Союз свои войска на землю восточного соседа, не было бы сегодня и этих афганских вооруженных формирований у наших бывших среднеазиатских границ, прямо под боком у России.

Впрочем, не менее скромная доля россиян (один из девяти) стремиться отстаивать и обратный - очень ходкий в брежневскую пору - аргумент. Дескать, беда не в том, что мы направили солдат в Афганистан; обеспечить там наши интересы было и в самом деле необходимо. Несчастье в ином: послав в чужие земли нашу армию, советские руководители тут же сдрейфили. Свели дело к разным там “ограниченным” контингентам, которым просто не по силам оказалось ни развязать, ни разрубить афганский узел. Погрязли во всевозможных политических “соплях” и... провалили дело.

Так, как же следовало действовать руководству СССР в ту пору, дабы не остаться в проигрыше?

Кто-то теперь убежден, имея союзниками 8 процентов сограждан, будто целесообразно было сразу взять да и вернуть на афганский трон короля - законного государя, скинутого двоюродным братом Даудом. Уж кто-кто, а его величество бы скоренько навел у себя в доме порядок. Да так, что никакого афганского вопроса уже никогда