Кто с кем борется: конфликтная суть перестройки в оценках россиян

(1989 год)

Примечание:

1 - Борются сторонники и противники перестройки (39 процентов мнений)

2 - Люди самостоятельные с аппаратчиками (38 процентов).

3 - Народ с властями (32 процента).

4 - Оппозиция с руководством страны (22 процента).

5 - Разные национальности между собой (21 процент).

6 - Богатые с бедными (17 процентов).

7 - Беспартийные с членами КПСС (7 процентов).

8 - Иное мнение, уклонились от ответа (6 процентов).

Даже самый очевидный вроде бы и активно вбивавшийся в людское сознание постулат - мол, все зависит от исхода схватки поборников “перестройки” с ее противниками, - смог прижиться в представлениях всего только трети граждан. Немногим меньшая их доля предпочитала говорить о трениях народа с властями, либо о конфликте "людей самостоятельных с аппаратом".

Тогда как другие важнейшие грани конфликта, быстро вызревавшего в стране (скажем, враждебность между малоимущими и состоятельными или этническая рознь) различались еще слабой и поминались самое большое одним еще советским в те годы россиянином из пяти.

Не было заметно особой дифференциации общества и по партийным симпатиям и антипатиям. Недовольство КПСС как силой, плохо управлявшей страной, не всегда перерастало во враждебность к ней, а тем более - к ее членам лично. Впрочем и настороженность ко всевозможным политическим новообразованиям не трансформировалась в болезненную “фобию” по отношению к неведомым пока и часто странноватым новым “субъектам” спешно вводившейся многопартийности. Людей, как правило, не пугали ни те, кто упрямо сохранял членство в компартии, ни последователи даже самых экзотических неформальных, как их в ту пору называли, организаций.

К тому же, несмотря ни на что, относительное большинство народа (около трети) не видело в ту пору иного реального пути для участия в делах политики, кроме как через посредство обновленных партийных, комсомольских и профсоюзных организаций. На всевозможные “неформальные” движениям в те дни надеялся лишь один из шести россиян. Общество выжидало...

Иллюстрация 1. Заявление Б.Н.Ельцина о выходе из КПСС

Даже люди начинавшие в ту пору покидать ряды КПСС, не спешили представлять это как свой конфликт с нею. Включая сюда и деятелей, возглавивших всю антисоветскую и антикоммунистическую трансформацию. На удивление красноречив в этом смысле такой исторический документ, как заявление члена ЦК КПСС, Председателя Верховного Совета РСФСР Б.Н.Ельцина о выходе из рядов компартии (см. иллюстрацию 1).

Речь в нем идет о долгих раздумьях, предшествовавших данному решению (ни о каких антикоммунистических убеждения нет ни слова). Об огромной ответственности и нагрузке, легшей на плечи Ельцина после избрания Председателем Верховного Совета РСФСР: однако Борис Николаевич вовсе не бросает перчатку КПСС и не провозглашает борьбу с ней. О необходимости иметь большую свободу рук для выполнения новых служебных обязанностей - но никак не о желании создавать что-либо альтернативное существовавшей системе власти. Говоря о готовности сотрудничать со всеми партиями страны, а следовательно и с коммунистами... Напомним, что даже в преддверии августовских событий 1991 года Ельцин считал необходимым для себя встречаться с лидерами Коммунистической партии РСФСР для согласования взглядов на актуальные проблемы развития страны. Сегодня все это кажется странным, но так оно и было...

Многое тогда подтверждало тезис, почти еретический и в наши дни, но строго обоснованный свидетельствами самой же рассматриваемой эпохи: “дефицит доверия” к КПСС даже на излете горбачевского правления выглядел не столь уж и всеобщим.

Что давало компартии шанс заново укрепить свои позиции. У КПСС оставалась возможность если и не встать над схваткой, то занять в ней положение “медиатора” - примирителя, высшего авторитета, своего рода третейского судьи.

Но время шло, а никаких весомых шагов в этом направлении не делалось. Руководство партии так и не использовало ту тягу к порядку, спокойствию, бесконфликтности, что доминировала еще в широчайших народных массах. Оно с демократичностью игнорировало патриотическую волну. И оставалось едва ли не загипнотизированным вспышками всевозможных “демократических” акций и выпадов.

Анализ тех же опросных анкет показывал: хлесткие и непримиримые настроения отличали именно то меньшинство респондентов, что твердо вставало на курс уничтожения партии. Оно было куда активнее, громче, изобретательнее в формулировках. Не питавшее же враждебности к коммунистам большинство растерянно тушевалось; даже участвуя в опросе, отвечало строго “от сих - до сих”, не решаясь ни на какие экспромты и инициативы. Все более сомневаясь само в себе, они отступали в тень. Компартия же не обращала внимания на эту капитуляцию своих союзников...

Раз за разом рвавшая стараниями своих лидеров не только организационные, идейные, но и моральные контакты с народом, КПСС с натугой сохраняла еще оставшиеся за ней стратегические позиции.

Красноречивы, например, данные опроса 1990 года, приводимые ниже (в процентах), говорящие о том, кто должен был по мнению людей играть руководящую роль в советском обществе:

Да, к началу девяностых партия оказалась потеснена с прежде недосягаемых высот авторитета на среднюю по престижности “ступень”. Вперед вырвался не только будораживший умы институт всенародного референдума (мол, станем все решать в стране сами, без этих надоевших властей!), но и такие представительные - отныне избиравшиеся на альтернативной, состязательной основе - органы власти, как Съезды народных депутатов СССР, а затем РСФСР. Высоко стоял и престиж Верховного Совета СССР. А вместе с ними в гору пошла интеллигенция, генерировавшая основные “перестроечно-демократизирующие” импульсы. На некоторый (сразу оговоримся - краткий) срок она оказалась возведенной в столь желанный для нее ранг “властительницы умов”.

И все же позиции КПСС оставались заметно выше тех, что сохранялись в распоряжении практически всех прочих союзных управленческих структур, а также республиканских органов власти как партийного, так и хозяйственного типа. Многое ею было утрачено, но далеко не все - потеряно...

Действительно, партия быстро лишалась своего политического приоритета (моральный приоритет растрачивался ею уже давно). Однако эта потеря по большей части лишь уравнивала, нивелировала ее с прочими общественными силами, нарождавшимся в стране, нежели превращала в изгоя и преследуемого.

С одной стороны, опросы той поры предупреждали: всего 15 процентов граждан причисляли КПСС к общественным институтам, заслуживавшим особого доверия; самое большое 4-5 процентов оставались при мнении, что лидер - в трудовом коллективе, в частности - обязан быть членом партии и человеком “идейно зрелым”; лишь 2 процента требовали от недавно избранных ими депутатов ответственности перед партией; только 1 процент населения высказывал уважение к профессии партийного работника и т.п.

С другой стороны, они же свидетельствовали, что половина советских людей все равно прислушивалась к КПСС, хотя и “не всегда”. Напрочь отказывалась хоть в чем-то верить партии только четверти граждан. Ничуть не большая доля населения исповедовала и главный "демороссовский" довод: компартия, мол, родилась в принципиально иное время и с тех пор безнадежно устарела, сделалась анахронизмом, растеряла остатки способностей и сил, необходимых для управления страной, и ныне просто обязана уйти, чтобы освободить место новым, динамичным, прогрессивным и, главное, гуманным силам.

Не удавалось и превратить ее в этакое кровавое пугало: во всяком случае, вести разговоры о том, что это компартия мечтает заново развязать гражданскую войну - даже незадолго до “путча” 1991 года - способны были каких-то 22 процента населения...

Опросы говорили: упадок КПСС по большей части провоцировался буквально всенародным отторжением лично М.С.Горбачева и его “перестроечной” политики. В его способность вывести страну из кризиса продолжили верить к августу 1991 года лишь 5 процентов граждан. Да и всемерной защиты “перестройки” - как главного пути спасения СССР - требовал тогда всего один наш соотечественник из пяти, не больше.

И дело тут было не только в разрушительном “казусе Горби”. Политика, как то всегда бывает по мере разрастания общественного распада и хаоса все более у нас персонифицировалась.

Кризисная эпоха требовала от политических сил выдвижения не просто общественно активных деятелей, но и личностей способных облечься в харизму, на худой конец, придать себе отдельные ее качества и черты.

У коммунистов же в тот момент так и не нашлось авторитетных деятелей, способных противопоставить “демократам”, обладавшим широким выбором “свежих” людей, созидательную программу перемен. Такие лидеры, как И.К.Полозков, И.К.Лигачев, В.И.Воротников сохраняли симпатии 1-2 процентов населения каждый. Тогда как доверие к Б.Н.Ельцину выражали 45 процентов народа, к А.Д.Сахарову - 22 процента, к А.А.Собчаку - 19 процентов и т.п.

Решающая часть народа была готова поверить в партию, но верить в ней было не в кого.

Поэтому еще на излете 1989 года, рассматривая перспективы КПСС, решающая доля советских россиян, предпочитала оттягивать принятие окончательного решения о судьбах недавно “ведущей и направляющей силы”, и, как следует из ниже приводимых данных (в процентах), мялась в своих оценках ситуации, топталась в политических делах:

Вера в способность партии преобразиться не исчерпалась. Но отошла на второй план. Главным же в народе сделалось уклончивое предложение подождать, как сложатся “обстоятельства”...

Естественно, долго такая “подвешенность” умонастроений сохраняться не могла. И уже спустя год-другой картина общественных взглядов принялась смещаться в нескольких - одинаково маловыгодных для коммунистов - направлениях сразу. КПСС, можно сказать, атаковали уже и справа и слева, и извне и изнутри...

В частности, около трети россиян разделяли, например, следующую оценку: КПСС трагически "споткнулась” о ею же начатую "перестройку". Не осилив это рисковое начинание, она привела к развалу всю страну, сломав тем самым всякое доверие к себе народа.

Немало граждан усматривали роковую ошибку партии и в том, что она пошла на воскрешение нового класса богатеев. Который, быстро войдя в силу и попробовав на вкус власть денег, стал теперь способен на все. И в первую очередь - на то, чтобы удушить саму же свою “родительницу” КПСС, которая мешает ему тем, что все еще пытается говорить об идеалах справедливости и равенства.

Таков был трагический парадокс тех дней: под огонь прокоммунистической (по ее сути) критики попала сама же компартия. Точнее - ее руководящий слой. Прямо обвинить его в подрыве авторитета КПСС и всей системы власти готовы были не меньше половины россиян, все еще сохранявших - даже в предавгустовские дни - более или менее благожелательные взгляды на коммунистов как таковых...

Во всяком случае, полностью отказывать им в будущем, в шансе на обновление и возрождение решался лишь один из трех-четырех советских россиян тех лет.

Пытаясь моделировать ближайшее будущее КПСС, люди куда чаще усматривали его в разумном укреплении партии (см. таблицу 2). И при этом почти в половине случаев продолжали видеть ее такой, какова она была в эпоху своего взлета: целостной, монолитной организацией с влиятельным руководством и авторитетными структурами на местах.

Таблица 2.