К ВОПРОСУ О ВЛИЯНИИ НАЦИОНАЛЬНОГО МЕНТАЛИТЕТА НА РАЗВИТИЕ УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА

Смирнова И. Г.

Россия, г. Иркутск

«Оправдание существования уголовного процесса заключается в соответствии результата уголовно-процессуальной деятельности и самой деятельности тем ожиданиям, которые с ним связаны»[1, с. 440]. Особенности этих ожиданий обусловлены не чем иным, как спецификой восприятия какого-либо явления, факта, т.е. ментальными характеристиками общества.

Итак, существование т.н. национального характера ни у кого не вызывает сомнений. Применительно к российской правовой действительности он заключается в следующем.

Во-первых, «наша эпилептоидная акцентуация характеризуется некоторой замедленностью, определенной … вязкостью мышления и повышенной неотзывчивостью на внешние стимулы и раздражения, а также взрывоопасностью» [7, с. 11]. Ни для кого не секрет, что российские граждане действительно отличаются повышенной терпимостью к внешним неблагоприятным обстоятельствам, особенно, когда ситуация не касается их непосредственно. Как представляется, данное обстоятельство обусловлено отсутствием в настоящее время в стране гражданского общества (более того, эта связь носит взаимообусловленный характер).

Во-вторых, это малопригодность к самоорганизации. В отличие от других государств с развитым гражданским обществом в России в сфере уголовного судопроизводства практически полностью отсутствуют соответствующие институты (например, участие граждан в отправлении правосудия по уголовным делам ограничивается ныне исключительно выполнением обязанностей присяжных заседателей).

В-третьих, говоря о гражданских правах, зачастую «забывают» об обязанностях и ответственности, что также не случайно. В сознании большинства людей, как полагают ученые, правовая ответственность ассоциируется с государственным принуждением, насилием над волей человека, иными словами, существующая ментальная установка российского общества характеризуется четким разделением прав и обязанностей [2, с. 137; 18, с. 103].

В-четвертых, влияние бессознательного на правовое сознание влечет присутствие в общественном сознании штампов, стереотипов мышления, правовых мифологий. Так, в праве, в частности, выделяют следующие мифы:

– мы слабые, потому что мы бедные;

– независимость судей и прокуроров – залог законности и правопорядка;

– спасение – в едином следственном аппарате;

– реформа – это новые законы и др. [4, с. 2-5]

Нижеприведенные данные, демонстрирующие общественное мнение, наглядно показывают, что объективно является отражением отношения общества к праву, а что – «мифом о мифе»1.

В-пятых, проведенные социологические исследования показали, что идея прав и свобод не превратилась для россиян в нравственную потребность, что лишний раз подчеркивает слабый, поверхностный характер либеральных традиций [14, с. 76-108].

Действительно, одним из вопросов, который возникает при анализе специальной литературы, посвященной ценностным характеристикам чего-либо, является не столько вопрос о системе, сколько об иерархии ценностей.

То, как на этот вопрос отвечает законодатель, правоприменитель и «правособлюдатель» (рядовой гражданин), влияет на эффективность применения норм права и законопослушность населения.

Соломатова С.Н. так описывает эту ситуацию: в обществе возникла аномия – одна ценностно-нормативная система разрушена, другая еще не сформировалась; либеральные ценности усваиваются в ограниченном масштабе, а важнейшей ценностью является неограниченный индивидуализм [16, с. 17].

В шестых, полагаем, что в РФ не находит своего проявления такое понимание основы государства, как общественный договор. Для России характерны патерналистские отношения между гражданами и государством. Поэтому недопустимы в общественном сознании институты сотрудничества с государством, как, например, это распространено в США, где гражданин соглашается жертвовать частью своих прав и свобод, чтобы спокойно и беспрепятственно пользоваться оставшейся2.

Патерналистские отношения между государством и гражданами характерны также для Монголии, и для Китая. Государство в этих странах обладает достаточно широкими возможностями для применения принуждения при предоставлении, кстати, своим гражданам меньшего объема гарантий, чем это имеет место быть в России. Так, например, в Монголии на конституционном уровне не закреплены гарантии бесплатного среднего специального и высшего образования, а также права на жилище. Вместе с тем, до недавнего времени смертная казнь не была отменена в Монголии. В этой связи представляет интерес реакция общественности на решение Президента Монголии Цахиагийна Элбэгдоржа объявить мораторий на исполнение смертных приговоров. Как отмечает Associated Press многие депутаты не стали приветствовать речь президента аплодисментами, а Министр внутренних дел Монголии Ньямдордж Ценд охарактеризовал выступление президента как «рискованный политический шаг». Это говорит о наличии оппозиции действующей власти, нормальной политической жизни, которую, что очень важно в свете рассматриваемой темы, поддерживают 80% населения Монголии3.

Поскольку сотрудничество гражданина и государства в лице его уполномоченных органов уголовного преследования и суда затруднено, а равно по причине упомянутой медлительности зачастую отсутствует непосредственная обратная связь в виде отношения граждан к действующим нормативно-правовым актам. А таковое в России также имеет свою специфику. В развитие данной проблемы, М. Ю. Крутиков это состояние характеризует как эффект спящего права: российское законодательство не столько нарушается, сколько не действует (суровость российских законов смягчается необязательностью их исполнения) [9, с. 27] (в отличие от Китая, чья система правосудия известна своей жестокостью. Суд может приговорить к смертной казни за 70 преступлений, в числе которых коррупция и получение взяток4. Необходимо отметить, что Китай является мировым лидером по числу выносимых и приводимых в исполнение смертных приговоров. Следовательно, в Китае не наблюдается эффекта «спящего права», как в России).

В этой связи нельзя не согласиться с тем, что право может стать творческой силой тогда, когда оно будет не только осознано, но и признано [17, с. 53], даже тогда, когда такое признание носит принудительный характер.

Представляется интересной позиция А. Ю. Калинина, который усматривает прямую связь между «внутренним источником права» (правообразованием), т.е. способностью общества к нормативному воспроизведению своей системы ценностей и эффективностью реализации правовых предписаний [6, с. 20,25]. Действительно, если право рассматривать как совокупность правил поведения, которые должны реально соблюдаться, то законодателю при обсуждении и одобрении нормативного акта следует учитывать, опирается ли он преимущественно на те ценности, которые не просто имеют значение для общества, но и могут быть им реально воспроизведены в нормативном поведении.

Однако фактическое признание права (в том числе и уголовно-процессуального) нельзя рассматривать свершившимся, причиной чему является правовой нигилизм как одна из существенных характеристик российского менталитета.

Правовой нигилизм помимо всего прочего обусловлен отсутствием доверия граждан к праву, что является следствием несоответствия форм и результатов уголовно-процессуальной деятельности. При этом доверие не актуализируется, оставаясь лишь интенцией человеческого поведения, общим замыслом, «вещью в себе»5. Более того, В.Е. Пшидаток, анализируя основные тенденции трансформации правовых ценностей в современных условиях, отмечает, что права личности до сих пор не артикулированы гражданами, как категории защищаемые законом, а нарушение законности не отождествляется с нарушением личных прав и свобод [14, с. 129-130]. В такой ситуации возникает и возрастает социальное отчуждение, которое является антиподом доверия и которое деформирует общество [5; 12, с. 48].

Таким образом, правовой нигилизм имеет место всякий раз, когда ожидания субъекта, связанные с чем-либо, не находят своего оправдания. Так, например, О.И. Мамина отмечает, что большинство наших сограждан не доверяют судам [10, с. 48], а Л. М. Володина подчеркивает, что такое отношение характерно не только для современности, но и для средневековой Византии [3, с. 69-70].

В настоящее время российское общество характеризуется «циническим неверием», которое заключается не только в негативном отношении к праву, но и отрицанием самой возможности решения с помощью права социальных проблем [8, с. 7].

Такая ситуация поддерживается и отношением власти к человеку, ее желанием и умением ориентироваться на ценности конкретного общества. Например, в отношении особого порядка принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением И.Л. Петрухин писал, что этот институт чужд российскому менталитету [13, с. 35-36].

Федеральным законом от 29 июня 2009 года «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации» кодекс был дополнен новой Главой 40.1 «Особый порядок принятия судебного решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве». Как и Глава 40 УПК РФ данный институт основан на идее компромисса. Абсолютно права И.В. Смолькова, утверждая, что конструктивной политики без наличия в ее концепции идеи компромисса не существует, что последний является одним из инструментов практической реализации поставленных целей в сложных ситуациях [15, с. 138]. Вместе с тем, для адекватного отражения «сложных ситуаций» необходимо объективно учитывать особенности национального менталитета.

Уместно обратиться к результатам научного исследования ценностных ориентаций населения в России и США. В отличие от американцев бывшие советские граждане положительно отвечали на вопросы анкеты, в которых предлагалось использование «дурных» средств для достижения «благого» результата (например, следует ли лжесвидетельствовать в суде ради спасения невиновного?). И напротив, отрицали какие-либо возможности компромисса (например, должен ли достойный человек в ситуации конфликта с наглецом стремиться к компромиссу?). Таким образом, эксперименты свидетельствуют, что в социумах, где большинство личностей негативно оценивают соединение добра и зла, предпочтение отдается личности, стремящейся к компромиссу, а в тех сообществах, в которых соединение добра и зла оценивается позитивно, предпочтение отдается личности с бескомпромиссным поведением [11, с. 327]. Российское общество, бесспорно, демонстрирует последний тип общества.

Таким образом, если можно констатировать, что государственное устройство соответствует своему народу и соответствующей ступени развития его сознания, то существующий уголовный процесс полностью корреспондирует общественному мнению о нем.

Литература:

1. Барабаш А.С. Цели уголовного процесса // Ученые записки Юридического института Красноярского государственного университета. Вып.2 / Отв. ред. Т.В. Сахнова. – Красноярск: ИЦ КрасГУ, 2003. – С.439-457.

2. Бойко Л.Н. Эффективность права под углом национального правового менталитета // Журнал российского права. – 2009. – №5. – С.134-141.

3. Володина Л. М. Уголовное судопроизводство: гарантии справедливости // Международная научная конференция «Уголовная юстиция: связь времен». Матер. конф.. – СПб.: АНО «Ред. журнала «Третейский суд», 2010. – С.67-73.

4. Глазырин Ф., Клейн В. Реальность и мифы правовой реформы // Рос. юстиц. – 2003. – №9. – С.2-5.

5. Гельфанова С. В. Феномен доверия в социокультурном развитии общества. Автореф. дисс. … канд. фил. наук. – Челябинск, 2007. – 24с.

6. Калинин А.Ю. Влияние правового сознания и правовой культуры на процессы правообразования // Российское правосудие. – 2009. – №10. – 20-27.

7. Касьянова К. Что такое национальный характер // Родина. – 1994. – №11. – С.10-15.

8. Колесова В.П., Дик В.П. Восприятие права в российской ментальности // Государство и общество: политико-правовые проблемы: межвуз. сб. статей. Вып.3 / Редкол.: Р.М. Абызов, В.П. Колесова, Т.Ф. Кряклина. - Барнаул: Изд-во ААЭП, 2006. – С.5-12.

9. Крутиков М.Ю. Культурно-правовой и социально-экономический аспекты реализации права на судебную защиту в условиях постсоветской России // Рос. судья. – 2006. – №3. – С.26-31.

10. Мамина О.И. Проблемы реализации принципов правосудия как показатель отношения граждан Российской Федерации к состоянию правосудия в России на современном этапе // Рос. юстиц. – 2008. – №10. – С.47-51.

11. Немировский В.Г., Невирко Д.Д. Социология человека: от неклассических к постнеклассическим подходам: монография. – Красноярск: СЮИ МВД России, 2006. – 396с.

12. Нерсесянц В.С. Проблема общего блага в постсоциалистической России // Российское правосудие. – 2006. – №4. – С.44-53.

13. Петрухин И.Л. Сделки о признании вины чужды российскому менталитету // Рос. юстиц. – 2001. – №5. – С.35-36.

14. Пшидаток В.Е. Трансформация правосознания и правовых ценностей в условиях становления демократии и гражданского общества в современной России. Дисс. … канд. юрид. наук. – Ростов на Дону, 2007. – 163с.

15. Смолькова И.В. Реализация идеи компромисса в уголовном процессе // Актуальные проблемы борьбы с преступностью в Сибирском регионе: Сб. мат. науч.-практ. конф. Ч.2. – Красноярск: Сиб. юрид. ин-т МВД России, 2000. – С.137-139.

16. Соломатова С.Н. Культурно-антропологическая специфика формирования гражданского общества в современной России. Автореф. дисс. … канд. фил. наук. – Омск, 2007. – 19с.

17. Суровегина Н.А. Преступление и наказание как проблема христианской этики // Государство и право. – 1995. – №8. – С.51-56.

18. Чухвичев Д.В. Свобода личности и юридическая ответственность // Государство и право. – 2005. – №3. – С.103-108.